Эдвард Радзинский - Приятная женщина с цветком и окнами на север

Она. Да, невезучая… И вы — невезучий… Так какого же черта…

Он. А я объясню все чин чином… А если я кусочек колбаски…

Аэлита начинает хохотать. Задыхается от смеха, это почти истерика.

Она. Садитесь, жрите.

Федя волком набрасывается на еду.

Сел — аферист!.. Ни стыда ни совести.

Он (давясь, ожесточенно жует). Значится так: влюблялся я часто, но безответно. Я даже там…

Она. Где это «там», разрешите спросить?

Он. Ну — там.

Она. В санатории для аферистов, да?

Он (уклончиво). В учительшу влюбился… она у нас там в школе преподавала. А у меня образование небольшое.

Она. Шесть классов с братом на двоих.

Он. И пошел, значит, я там в школу. И сразу влюбился в эту учительшу. И чтобы ее чаше видеть, в одном классе все три года просидел, представляете? И вот это подметил Василий уважаемый. И говорит: «Сидоров, а ты у нас — мечтатель». И чтобы с мечтаний меня сбить, начал он рассказывать мне истории разные из своей прежней жизни. Скажу — циничные истории. Слушал я, слушал — чувствую: протестует все во мне! Говорю ему: «Василий, уважаемый, неужели за цельную жизнь ни одной женщины ты не встретил?» «Как же, как же, говорит, была такая встреча». И рассказывает мне про вас, как вы семьсот семьдесят дали — все подробнейшим образом. И так меня это проняло! А Василий подметил: «Чую, говорит, хочешь вступить с нею во взаимно-дружескую переписку…» И адресок ваш мне передает…

Она. Продает.

Он. А иначе нельзя было. Вы про калым слыхали, конечно. Вот Василий мне и поясняет: чабан за черкешенку платит отцу до пяти тысяч!.. Неужели ты, русский человек, за свои мечтания… за свою любовь… Но тут я разволновался! Я, Аэлита, уважаемая, шик люблю. Федя — шикарный парень, он умеет сорить деньгами! И все мои деньги, трудом заработанные, за адресок ваш отдал… А долг за телевизор — семьсот семьдесят рублей на себя принял. Вы не бойтесь, за Федей Сидоровым не пропадет! Как на работу устроюсь — в год отдам! Ну а писать к вам от его имени — это Василий уважаемый сам придумал. Пиши ей, говорит, а потом лично приедешь, сердце у нее доброе.

Она (яростно). Мало того, что к тебе является аферист и урод…

Он. Аэлита Ивановна…

Она. Мало того, что он облапошивал тебя три года…

Он. Уважаемая!

Она. Мало того, что он сожрал все, что было у тебя к Новому году… Оказывается, он же за тебя пострадал! Ты ему еще и должна!

Он. Я не говорил!

Она. И при этом он верит, что эта дура не выгонит его к чертям! Убирайся вон!

Он. Ухожу! Я предупреждал! Невезучий я!

Она. Аферист! Турок! Чтоб ноги твоей…

Он. Как совесть подскажет!

Она замолчала.

Только просьбица у меня к вам… Сейчас без пятнадцати… Новый год — через пятнадцать минут…

Она (с новыми силами ). Ничего не знаю! Уходи! Уходи… пока цел! А то… а то… а то… (Бессильно .) А то…

Он. Милицию позовете? Да ради бога! Все как совесть подсказывает!

Она бессильно плачет.

Значится, так: я только Новый год с вами встречу — и все. Есть примета такая: чтобы по-людски жить дальше… чтобы жизнь наладить… надо Новый год с добрым человеком в тепле встретить. Можно? А как часы пробьют двенадцать — все! Исчезаю!

Она молчит.

Так я разливаю (И он поспешно разливает шампанское .) Нолито. Она (бессильно ). И не прогнала… Ну что за дела!

Бьют часы.

Он (торжественно ). С Новым годом, Аэлита Ивановна, уважаемая, с новым счастьицем… Как говорится, «отвяжись худая жизнь — привяжись хорошая». (Пьет)

И она тоже, вздохнув, пьет. Звонок телефона.

Голос. Хочу поздравить тебя с наступившим.

Она. И тебя тоже… Апокин.

Голос. Ну как твой Жан Габен?

Она. Спасибо, пьем и веселимся.

Голос. Я рад.

Она. Я рада, что ты рад.

Голос. Я рад, что ты рада, что я рад.

Гудки в трубке. Она смотрит на Федю, тот посапывает у стола.

Она. Жулик треклятый, заснул?!

Он (с трудом открывая глаза). Разморило, уважаемая. Столько на холоду к вам ехал.

Она. Не говори таким жалостливым голосом… Все равно сейчас уберешься отсюда! Ну… я не знаю… Ну почему ты к своим родителям не поехал?

Он. Нету у меня родителей…

Она. Опять на жалость? Опять?

Он. Ни отца нет, ни матери…

Она. Не смей!

Он (выкрикивая). Сирота я! Детдомовский!

Она. А мне все равно: мне хоть от пыли дворовой родись — все равно уберешься!

Он (степенно). Я не от пыли родился, уважаемая, а от благородного отца и честной матери. И оскорблять меня не надо… Просто бросили они меня. Невезучий я… А в детдоме хорошо было… В сольный ходил, в хоре пел.

Она. Это ты-то в хоре?

Он. Голос у меня был тенор… Но — невезучий… И с годами поломался голос.

Она. Только про хор не заливай… Я сама в хоре пою.

Он. А я сразу понял, что вы в хоре. Вон у вас фото стоит — все со ртами разинутыми. Это — ваш хор. И у меня такая же фота была… (вздохнул) когда-то. Мы все стоим со ртами разинутыми. Это — наш хор… Знаете, Аэлита, уважаемая, я хочу поднять тост за то, чтобы мы пели в одном хоре…

Она. Таких аферистов в хор не принимают.

Он. Был я в хоре! Был! На спор!.. Ну давайте: вы пойте, а я что угодно подхвачу… Идет?

Она (становится в позу, поет). «Однозвучно гремит колокольчик…»

Он (изображая колокольчик). Дон!

Она. «И дорога пылится слегка…»

Он (с чувством). Донн!

Она. «И уныло по ровному полю…»

Он. Донн!

Она (остановилась, смущенно). Действительно, пел в хоре, видно.

Он. Было в моей жизни не только дурное, Аэлита, уважаемая… Ау вас альт, скажу, редкой красоты. Такой — тембристый! (Замолчал)

Ей стало его жалко.

Она. Ну что там… молчите?

Он. Не знаю, о чем и говорить…

Она. Я тоже не знаю, о чем беседуют с ворами да бандитами. Опыта мало. Всего во второй раз довелось… Ну хорошо, ну расскажи, как «там» очутился. Только нормальным голосом, не жалостливо, как голубь!

Он. Значится, я из города-курорта Сочи. Воспитывался в детдоме. А вокруг — шик-блеск, гульба всякая. Официантам в ресторанах за воротник четвертные суют… А я — дитя малое…

Она. Опять, да?

Он. «Короче — мы из Сочи»… Сбился с пути: стал я шулером. Находил на пляжу партнеров и обыгрывал их на деньги. Я, Аэлита, уважаемая, в карты любого в любую игру обыграть могу.

Она. Ну уж — в любую?

Он. Ну!

Она. И в дурака?

Он. Ну!

Она. Меня, между прочим, в дурака в жизни никто не обыгрывал!

Он. Значится, сейчас сделаем.

Она приносит колоду карт, молча сдает карты. В тишине становится отчетливо слышен «Новогодний огонек», который передают за стеной по телевизору

(Очень оживился .) Слышите, слышите…

Она. «Огонек» новогодний у соседей за стеной. Большое спасибо вашему другу аферисту… Только так теперь телевизор смотрю — через стенку… Спасибо, у нас в доме слышимость…

Он (уклончиво). Хазанов… Ой, так я люблю, когда он студента кулинарного техникума показывает… (Хохочет) Помните: «Бабки синенькие»… Тот думал, что это бабки… ну — бабки… А это были бабки — ну, деньги… И вот он говорит: дай мне бабки… (Хохочет)

Она (тоже хохочет). Только вы — дурак, по-моему…

Он. Да? Отвык немного… Ничего, мы сейчас по новой. (Сдает) Слышите, слышите — Райкин… Вот кого уважаю: остро выступает. (Изображает) «Кактвое фамилие». (Хохочет) У него там, значит, зверей в зоопарке кормят… И вот один тип… — жмот, ну он им корма жалеет — «хыщники» их называет… Говорит, «хыщники»…

Она. Только карту сбрасывать не надо.

Он. Простите… (Извиняясь) Ну, три года без практики…

Она. А вы, кажется…

Он. Да?

Она. Да! Дурак!

Он. Ну что ж… (Сурово) Будем по-серьезному.

Она (сдает вновь карты :). «Козыри крести — дураки на месте».

Он. Слышите, слышите. Пугачева запела… Так я ее люблю…