Мартин Макдонах - Человек-подушка

Михал. Приветик.

Катурян смотрит на него, придвигается к его ноге и страстно обнимает ее. Михал пристально смотрит на него, выглядит неуклюжим.

Что ты делаешь?

Катурян. Я держу тебя за ногу.

Михал. Ага. (Пауза.) А зачем?

Катурян. Не знаю. Мне больно! Можешь мне позволить держать за ногу своего брата, когда мне больно?!

Михал. Пожалуйста, Катурян. Просто странно.

Катурян. (пауза) Как ты, слушай?

Михал. Превосходно. Немного устал, правда. Слушай, приятель, ты так шумел… Они что там делали? Пытали тебя, что ли?

Катурян. Да.

Михал. (Ахает. Пауза.) Тебе больно?

Катурян отпускает его ногу.

Катурян. Если бы меня не мучили, Михал, мне не было бы больно. По-моему, это ясно.

Михал. Ну да, правильно.

Катурян. А у тебя что болит?

Михал. Что болит?

Катурян. Тебя же тоже мучили.

Михал. Меня не мучили.

Катурян. Как это?

Катурян впервые внимательно рассматривает брата, замечая, что на нем нет и царапины.

Михал. Ну… этот человек мне сказал, что собирается меня пытать, но я сказал ему: «Нет, простите, дружище, это же очень больно». Я рассказал ему все, что он хотел услышать, и он ушел довольным.

Катурян. Но я слышал, как ты кричал.

Михал. Да. Он просил, чтобы я кричал. Он хвалил меня за то, что я хорошо кричу.

Катурян. И что, он сказал тебе, что говорить, и ты согласился с этим?

Михал. Ага.

Катурян. (пауза) Поклянись мне своей жизнью, что ты не убивал этих трех несчастных детишек.

Михал. Я клянусь тебе всею своей жизнью, что я не убивал этих трех детишек.

Вздох облегчения. Катурян снова обнимает Михала за ногу.

Катурян. Ты ничего не подписывал?

Михал. Ну… конечно… Ты же знаешь, я вообще не могу ничего подписывать.

Катурян. Тогда, наверное, мы скоро выберемся из этого дерьма.

Михал. Из какого дерьма?

Катурян. Нас обвиняют в убийстве трех детей, Михал. Но мы выберемся.

Михал. Ого, в убийстве трех детей. Круто. А как выберемся?

Катурян. Единственное, что они имеют против нас, это то, что ты сказал им, и то, что они нашли в нашем доме.

Михал. А что они нашли?

Катурян. Они нашли коробку с пальцами мальчика. Но не волнуйся. Это они сказали, что это пальцы. Но это не выглядит, как детские пальцы. Это вообще ни на что не похоже. Отъебитесь же, суки! (Пауза.) Еще они сказали, что пытали тебя. Его руки были в крови. Так ты говоришь, он тебя не тронул?

Михал. Нет, он даже дал мне сэндвич с ветчиной. Только я оттуда лук выковырнул. Ага.

Катурян. Дай мне подумать. Дай мне немного подумать…

Михал. Хочешь подумать, что ли?

Катурян. Почему же мы с тобой такие глупые? Почему мы верим в то, что они нам наболтали?

Михал. Почему?

Катурян. Они рассказывают нам сказки, понимаешь, вот как я тебе.

Михал. Понимаю.

Катурян. Человек вошел в комнату и сказал: «Твоя мама умерла».

Михал. Да я и так знаю, что моя мама умерла.

Катурян. Нет, пойми, это уже пошла сказка. Один человек вошел в комнату и сказал другому человеку: «Твоя мама умерла». Что нам известно из этого факта? Знаем ли мы достоверно, что мама второго человека умерла?

Михал. Да.

Катурян. Нет, мы этого не знаем.

Михал. Нет, мы этого не знаем.

Катурян. Все, что мы знаем, это то, что один человек вошел в комнату и сказал другому: «Твоя мама умерла». Это все, что нам известно. Первое правило для тех, кто сочиняет рассказы. «Не верь тому, что написано в газетах».

Михал. Я не читаю газет.

Катурян. Отлично. Всегда думай на шаг вперед.

Михал. Я не совсем понимаю, куда ты клонишь, Катурян. Но мне интересно.

Катурян. Человек входит в комнату и говорит: «Твой брат только что признался в том, что он убил трех детей, а еще мы нашли отрезанные детские пальчики в твоем доме». Что мы узнаем из этого?

Михал. Все. Я понял!

Катурян. Разве мы знаем достоверно, что брат убил все-таки этих детей?

Михал. Нет.

Катурян. Нет. Разве мы знаем достоверно, что брат признался в том, что он убил троих детей?

Михал. Нет.

Катурян. Нет. Разве мы знаем достоверно, что они нашли в нашем доме детские пальчики? Нет. Разве мы… О, Боже!

Михал. Что такое?

Катурян. Мы даже не знаем точно, что дети вообще убиты.

Михал. Это было написано в газетах.

Катурян. А кто владеет газетами?

Михал. Полиция. А… Ты очень умный.

Катурян. Да, черт возьми. «Писателя в тоталитарной стране подвергают полицейскому допросу, расспрашивают о сюжетах его жутких рассказов и некоторых совпадениях между ними и серией жестоких детоубийств, случившихся в его городе. О серии жестоких убийств… которых на самом деле не было». (Пауза.) Мне нужна ручка. Я напишу об этом славную вещицу. Если только они не повесят нас через пару часов. (Пауза.) Что бы там ни случилось, Михал, что бы ни произошло, не подписывай никаких бумаг. Что бы ни произошло, ничего не подписывай. Ты меня хорошо понял?

Михал. Что бы они со мной не сделали, я ничего не подпишу. Что бы со мной не случилось, я не подпишу ни одной бумаги. (Пауза.) Можно я буду подписываться твоим именем?

Катурян. (улыбается) В особенности прошу тебя не подписываться моим именем. В особенности прошу тебя не подписываться моим именем.

Михал. «Я зарезал кучу детей», и подписаться «Катурян Катурян». Смешно?

Катурян. Ты маленькая свинья…

Михал. «А его брат тут не при чем, Михал вообще тут не при чем», и подписаться «Катурян Катурян». Смешно?

Катурян. Я сейчас дам тебе по морде…

Михал. Не надо…

Катурян обнимает его. Михал прижимается к брату, и это заставляет Катуряна вспомнить о побоях.

Катурян. О господи, Михал!

Михал. Прости, Катурян.

Катурян. Да, нет, все в порядке. (Пауза.) Все будет хорошо, Михал. Все будет хорошо. Мы выберемся отсюда. Если будем держаться друг за друга.

Михал. Ага. У меня сегодня ужасно чешется в попке. Не знаю даже, почему. Ты не взял с собой присыпку?

Катурян. Нет, ты ее всю израсходовал. Просто как назло – словно бы она и не нужна нам теперь вовсе.

Михал. Мммм… А что, мы можем не скоро отсюда выбраться, да?

Катурян. Можем.

Михал. Придется сидеть тут и ковыряться в попке.

Катурян. Да. Говори мне, пожалуйста, только об этом, как у тебя там, это, правда, меня сегодня очень бодрит.

Михал. Тебя? Бодрит? Ну ты и дурак. Как это тебя может бодрить моя попка, ты совсем уже что ли?

Катурян. Я завишу теперь от твоей попки.

Михал. Что? Дурак ты. (Пауза.) Все равно чешется. Вот, сообщаю тебе об этом. Я не ковырял там, я тебе клянусь, но она почему-то, блин, чешется все равно. (Пауза.) У меня есть маленькая зудящая попка. (Пауза.) Расскажи мне сказку, Катурян. Я хотя бы отвлекусь…

Катурян. Отвлечешься от своей чешущейся попки…

Михал. Да, от моей чешущейся попки…

Катурян. Что тебе рассказать?

Михал. Ну расскажи мне про маленького зеленого поросенка.

Катурян. Ну нет… (говорит старческим голосом) Ну это же такая ерунда…

Михал. (повторяет за ним интонацию) Нет, это не ерунда. Очень милая сказка. Про маленького зеленого поросенка. Я сейчас пытался ее вспомнить.

Катурян. Нет, давай я расскажу другую. Какую ты хочешь?

Михал. Тогда давай «Человека-подушку».

Катурян. (улыбается) Почему это ты хочешь «Человека-подушку»?

Михал пожимает плечами.

Я давно тебе ее не рассказывал?

Михал. Да, кажется, давно не рассказывал.

Катурян. Ну ладно, как там она начинается…

Михал. Однажды…

Катурян. Это ясно, а все-таки как она на самом деле начинается?

Михал. (раздраженно) Однажды…

Катурян. О, господи, ну хватит. (Пауза.) Однажды… жил-был человек, который не был похож на всех остальных. Он был почти в двое выше, чем обычные люди…

Михал смотрит вверх, тихо присвистывая.