Константин Симонов - Русские люди

Харитонов. Я не понимаю вас, господин капитан.

Розенберг. Вы меня прекрасно понимаете. Скажите вашей жене, чтобы она принесла нам чаю в самоваре.

Харитонов уходит.

Вот видите, Вернер, у ее сестер есть мужья. Может быть, один из них инженер, другой — майор, это уж я не знаю. И может быть, этот майор завтра окажется здесь. А она — сестра его жены, и она скорее позволит ему убить нас, чем нам — его. Это ведь, в сущности, очень просто.

Входит Мария Николаевна с чайной посудой.

Скажите, Мария Николаевна, у ваших сестер есть мужья?

Мария Николаевна. Да, господин капитан.

Розенберг. Они русские?

Мария Николаевна. Да. Вы будете пить молоко?

Розенберг. Нет. Вы не завидуете им, что у них русские мужья, а у вас неизвестно какой национальности?

Мария Николаевна. У меня тоже русский.

Розенберг. Я не об этом говорю. Не притворяйтесь, что вы меня не понимаете.

Мария Николаевна. Может быть, нести вам самовар?

Розенберг (вставая). Несите. Мы сейчас придем.

Мария Николаевна уходит.

(Вернеру.) И после этого вы думаете, что я могу ей верить?

Розенберг и Вернер уходят в соседнюю комнату.

Входит Мария Николаевна. За ней Харитонов. На улице несколько выстрелов. Мария Николаевна крестится.

Харитонов. Ну, что ты крестишься?

Мария Николаевна. За них.

Харитонов. За кого — за них?

Мария Николаевна. За наших.

Харитонов. Когда ты научишься держать язык за губами?

Мария Николаевна. Тридцать лет учусь.

Харитонов. Опять?

Мария Николаевна. Да.

Харитонов (тихо). Маша, поди сюда. Ты была у Сафоновой?

Мария Николаевна. Была.

Харитонов. Говорила все, что я велел?

Мария Николаевна. Говорила.

Пауза.

Противно мне это.

Харитонов. Противно? А если я буду убит, тебе не будет противно?

Мария Николаевна. При чем тут ты?

Харитонов. Очень просто. Ты завтра же пойдешь к ней опять и упомянешь, между прочим упомянешь, что мне надоели немцы, что я их не люблю и боюсь. Что я был не рад, когда меня назначили городским головой. Поняла?

Мария Николаевна. Поняла. Только зачем тебе все это?

Харитонов. Затем, что это правда. Затем, что я предпочел бы сидеть весь этот месяц в подвале и не трястись за свою шкуру. Я больше чем уверен, что к этой старухе ходят… Да-да, партизаны. Немцам она все равно не скажет, что я их не люблю, а им, этим, может быть, и скажет. В Херсоне уже убили городского голову…

Мария Николаевна. Боже мой! Чем весь этот ужас, бросили бы все и ушли, как я говорила, куда-нибудь в деревню, спрятались бы.

Харитонов (шипящим, злым голосом). Куда спрятались бы? А вещи? Мои вещи без меня всегда вещи, а я без моих вещей — дерьмо. Да-да, дерьмо, нуль. Понятно тебе, дура?

Кто-то стучится в сенях.

Пойди открой.

Мария Николаевна выходит и сейчас же возвращается обратно. Вслед за ней идет Марфа Петровна — вне себя, простоволосая, со сбитым набок платком.

Марфа Петровна. Изверги!

Харитонов. Тише.

Марфа Петровна. Убили, на моих глазах убили!

Харитонов. Кого убили?

Марфа Петровна. Таню. Таню, соседку. Рожать раньше время собралась! Я думала — черт с тобой, но ты же доктор. К тебе повела. Нашла к кому! Лежит теперь там, у тебя под окнами.

Харитонов. Тише! При чем тут я?

Марфа Петровна. При всем. Ты подписывал, чтобы после пяти часов не ходили, чтобы стрелять?

Харитонов. Не я, — комендант.

Марфа Петровна. Ты, ты, проклятый!

На ее крик из соседней комнаты выходит и останавливается в дверях Розенберг.

Розенберг. Кто тут кричит?

Марфа Петровна. Я кричу! За что женщину посреди улицы убили?

Розенберг. Кто эта женщина?

Харитонов. Это тут одна… Они шли ко мне. Там роды… соседка у них. И вот патруль выстрелил.

Розенберг. Да, и правильно сделал. После пяти часов хождение запрещено. Разве нет?

Харитонов. Да, конечно, совершенно верно.

Розенберг. Если кого-нибудь застрелили после пяти часов — женщина это или не женщина, безразлично, — это правильно. А вас за то, что вы ходили после пяти часов, придется арестовать и судить.

Марфа Петровна. Суди. Убей, как ее… (Наступает на него.) Так взяла бы за горло сейчас этими вот руками…

Розенберг (поворачиваясь к двери в соседнюю комнату). Вернер! Позвоните дежурному! (Спокойно.) Кажется, придется вас повесить.

Марфа Петровна. Вешай!

Розенберг (Харитонову). Как ее фамилия?

Харитонов. Сафонова.

Розенберг. У нее, наверно, есть кто-нибудь в армии? Муж, сыновья?

Харитонов. Нет. То есть, может быть, есть… я не знаю.

Марфа Петровна. Есть. И муж есть, и сыновья есть. Все в армии.

Розенберг. Придется повесить!

Мария Николаевна (вдруг бросается к Марфе Петровне, обнимает ее, став рядом с ней). И у меня тоже сын в армии. И меня вешайте! Я вас ненавижу! Ненавижу!

Харитонов. Маша, ты…

Мария Николаевна. И тебя ненавижу! Всех вас ненавижу, мучителей! А вот мы — подруги, и сыновья у нас у обеих в армии. Да… (Рыдает.)

Входят двое солдат.

Розенберг. Возьмите… (Секунда колебания.) Вот эту. (Указывает на. Марфу Петровну.) А эту оставьте.

Харитонов. Спасибо, господин капитан. Она не будет больше…

Марфа Петровна. Благодари, благодари, иуда, в ножки поклонись.

Солдаты хватают ее за руки.

Плюнула бы этому немцу в морду, да лучше тебе плюну! (Плюет в лицо ему.)

Солдаты выталкивают Марфу Петровну. Мария Николаевна, обессилев, плачет.

Харитонов. Господин капитан. Вы не обращайте внимания. Она это так… Нервная женщина. Они, правда, подруги были.

Розенберг. Ничего, доктор, я прощаю вашу жену, помня о ваших заслугах. (Говорит отчетливо, глядя на Марию Николаевну.) Я же не могу забыть ваших заслуг. Ведь вы же как-никак составили мне список на семнадцать коммунистов и вчера еще на пять. Вы же мне указали местонахождение начальника милиции Гаврилова. Вы же меня предупредили, где спрятан денежный ящик вашего банка. Вы же… Впрочем, я не буду перечислять, этот перечень, кажется, расстраивает вашу жену. Она плачет, вместо того чтобы радоваться, что вы нам так помогли. Ну ничего, успокойте ее. (Уходит в соседнюю комнату.)

Молчание.

Мария Николаевна (тихо). Это все правда?

Харитонов. Правда. Да-да, правда! Ты говори спасибо, что ты жива после того, что наделала!

Мария Николаевна. Я не хочу быть живой, мне все равно. Если бы не Коля, я хотела бы только умереть.

Входят Розенберг и Вернер.

Розенберг. Мария Николаевна, не забудьте про чай.

Мария Николаевна выходит.

(Вернеру, тихо.) Сейчас мы произведем интересный психологический этюд. Еще немножко изучения нравов, того самого, которое, вы так не любите… Доктор!

Харитонов. Слушаю.

Розенберг. Я надеюсь, что вы нам искренне преданы, доктор?

Харитонов. Искренне, господни капитан.

Розенберг. И все, кто борется против нас, — это и ваши враги, доктор? Так или не так?

Харитонов. Так, господин капитан.

Розенберг. Как так? Точнее.

Харитонов. Враги, господин капитан.

Розенберг. И когда они погибают, вы должны этому радоваться, доктор?

Харитонов. Да, должен, господин капитан.

Розенберг. Нет, точнее. Не «должен», а «рад». Так ведь?

Харитонов. Рад, господин капитан.

Розенберг. Я надеюсь, что ваша жена сказала неправду и ваш сын, конечно, не борется против нас?

Харитонов. Нет, господин капитан, к сожалению, это правда, он в армии. Я с ним давно уже в ссоре, но он в армии.