Александр Островский - Том 10. Пьесы, написанные совместно

14 ноября пьеса была сыграна в Петербурге, в Александрийском театре, в бенефис Ф. А. Бурдина, игравшего Худобаева. Другие роли исполняли: Реневу — А. И. Абаринова, Олю — М. Г. Савина, Рабачева — Н. Ф. Сазонов, Дерюгина — В. Ы, Давыдов, Залешина — А. А. Нильский.

В Москве, на первом представлении, пьеса не имела успеха. «Вот что значит отсутствие генеральных репетиций, — писал Островский Бурдину. — В повторении пьеса прошла гораздо лучше и имела успех, в третий раз пройдет еще лучше и будет иметь успеха еще больше… Пьеса слаживается только к четвертому представлению. Успокой Н. Я. Соловьева, пьеса пойдет». Так и случилось. «В последний раз в „Светит, да не греет“ (4-й спектакль) театр был битком набит, и пьеса принималась очень хорошо», — писал Островский 20 ноября Соловьеву.

В центре московского спектакля была М. Н. Ермолова, создавшая высокопоэтический, трогательный образ Оли. В 1961 году, при возобновлении пьесы в бенефис Н. И. Музиля (18 октября), великая артистка с огромным успехом исполнила роль Реневой.

«Пьеса, — писал Соловьев Островскому о петербургской премьере, — прошла здесь с замечательным ансамблем и принята публикой превосходно, вышел просто фурор… Повторение „Светит, да не греет“ было еще удачней…» (Малинин, 87.)

Критические отзывы дворянско-буржуазной печати были не благоприятны для пьесы.

В советских критических и литературоведческих работах отмечалась тематическая связь драмы «Светит, да не греет» и комедии А. П. Чехова «Вишневый сад»: обе пьесы изображают дворянскую усадьбу и ее обитателей в состоянии усиливающегося упадка («Светит, да не греет») и полного падения («Вишневый сад»).

Блажь*

Печатается по тексту «Отечественных записок» (1881,? 3), где пьеса была помещена за подписями: «А. Н. Островский, П. М. Невежин».

Драматург Петр Михайлович Невежин (1841–1919), сообщая в своих воспоминаниях о том, что он, воспитавшись на произведениях великого драматурга, взялся за перо и написал три пьесы, которые были забракованы цензурой, пишет: «Сбитый окончательно с толку, я отправился к Островскому и рассказал свои злоключения. Сюжет моей последней пьесы ему очень понравился, и он одобрил сценарий, но прибавил: „Едва ли вам удастся поладить с цензурой“. Тогда я, набравшись смелости, чистосердечно обратился к нему: „Помогите мне. Без ваших указаний я решительно пропаду. Может быть, вы мне окажете большую честь и, переработав пьесу, удостоите меня чести быть вашим сотрудником“. Так появилась комедия „Блажь“, которая впоследствии была напечатана в „Отечественных записках“ Щедрина; чтобы обойти цензурный гнет, Островский обратил мать в сестру от первого брака… Александр Николаевич внес в мою работу живые сцены, прельстившие покойного Михаила Евграфовича (Салтыкова)». (П. М. Невежин. Воспоминания об А. Н. Островском, «Ежегодник императорских театров», 1909, выпуск IV.)

Превращая героиню пьесы в старшую сестру Оли и Насти, Островский сделал Сарытову их «крестной матерью» и этим дал им право называть ее «мамой». Ольга и Настя ни разу в пьесе не называют Сарытову ни «сестрой», ни «крестной», сама Сарытова нигде не называет их «сестрами». То, что она по афише приходится этим девушкам старшей сестрой, а не матерью, почти совсем стушевано в пьесе и вовсе неприметно как раз в наиболее ответственных сценах (д. 2, явл. 5; д. 3, явл. 5; д. 4, явл. 9 и 10). Превратив Сарытову в «крестную мать», Островский сохранил этим для зрителя один из мотивов пьесы: преступление матери, забывающей ради «блажи», страсти к любовнику, о своем материнском долге.

К работе над «Блажью» Островский приступил в конце 1879 года, но только поздней осенью 1880 года принялся вплотную за работу.

13 декабря «Блажь» была одобрена Театрально-литературным комитетом для представления на казенной сцене, 15 декабря дозволена драматической цензурой, а 3 января 1881 года разрешена для печати и опубликована в мартовском номере «Отечественных записок».

Пьеса «Блажь» была поставлена в первый раз в Москве, в Малом театре, 26 декабря 1880 года, в бенефис Н. М. Медведевой, игравшей роль Сарытовой; роль Олыи исполняла М. Н. Ермолова, Насти — М. В. Ильинская, Бондыревой — О. О. Садовская, Баркалова — М. П. Садовский.

В Петербурге, в Александрийском театре, «Блажь» поставлена была 16 января 1881 года, в бенефис И. Ф. Горбунова, игравшего роль Митрофана. Роль Сарытовой исполняла А. М. Читау, Ольги — А. М. Дюжикова, Насти — М. Г. Савина, Бондыревой — Е. Н. Жулева, Баркалова — М. М. Петипа.

«Что „Блажь“ у вас имеет мало успеха, — писал Островский Бурдину в Петербург, — это меня не очень печалит: где наше не пропадало; зато она в Москве идет раз от разу лучше и делает полные сборы».

Отзывы дворянско-буржуазной критики о пьесе были отрицательные, авторов обвиняли в слишком мрачном изображении действительности.

Пьеса Островского и Невежина, реалистически изображающая упадок поместного дворянства, не могла не вызвать к себе недоброжелательного отношения и со стороны дирекции императорских театров. В мае 1881 года Невежин спрашивал Островского: «Что за невзгоды на нашу пьесу?», а в сентябре повторял свой вопрос: «Не встретилось ли еще какое-нибудь затруднение с пьесой?» (Неизданные письма к Островскому.) Пьеса «Блажь» вскоре была снята с репертуара императорских театров и никогда не возобновлялась.

По словам Невежина, «Блажь» обошла все провинциальные сцены («Ежегодник императорских театров», 1909, выпуск IV, стр. 3), удержалась в их репертуаре до революции 1917 года, но ставилась редко.

Старое по-новому*

Над комедией «Старое по-новому» Островский работал в 1882 году.

В переплетенной тетради в осьмушку, в 82 листа, хранящейся в Государственном центральном театральном музее имени А. Бахрушина (№ 172303), находится текст комедии Невежина, который был передан им Островскому; это — первая редакция пьесы. Текст этот подвергнут Островским большой переработке, шедшей в трех направлениях. Оставив в неприкосновенности сценарий Невежина, состав действующих лиц и последовательный ход действия, Островский: 1) произвел большую работу над языком пьесы: нет ни одной страницы невежинского текста без его гонкой стилистической правки и художественной обработки; 2) внес в текст пьесы большое число новых реплик и 3) зачеркнув ряд отдельных кусков и целых «явлений» пьесы Невежина, заменил их своими. Эти куски текста Островского, переписанные им самим на целых листах и небольших листиках, вклеены в текст Невежина. Не останавливаясь на большом числе исправлений и изменений, внесенных Островским в невежинский текст, отметим лишь основные куски текста, всецело принадлежащего Островскому.

В 1-м действии Островскому принадлежит конец 5-го явления от слов Пелагеи Климовны: «Уж что говорить!» до прихода Медынова и Наташи; в явлении 6-м от реплики Медынова: «Думать, думать!» до его же реплики: «Грезите да мечтайте»; реплика Пикарцева: «Это значит только… женщина, как венец творения»; конец 6-го явления от реплики Пикарцева: «Но по крайней мере» до его же слов: «Ты несносный». Почти все 7-е явление от реплики Наташи: «Где же это, где?» до слов Евлампия: «Годные для осуществления возвышенных стремлений», вся заключительная реплика Евлампия и полностью 9-е явление принадлежат Островскому.

Во 2-м действии Островским написано почти все 7-е явление от слов Наташи: «Я не так хорошо образована», до ее реплики: «Ах, нет, что ты!»; им же написано 8-е явление от слов Медынова: «Ничего не делаете» и почти сплошь все 9-е явление.

В 3-м действии Островскому принадлежат явления 3-е (за исключением пяти первых реплик), 4-е, 5-е, переработано заново явление 6-е и вновь написано явление 7-е (за исключением четырех реплик) — иначе сказать, почти все это действие написано Островским.

В 4-м действии, кроме нескольких реплик в 1-м явлении (четыре первые реплики, текст от слов Пелагеи Климовны: «А вот без вас-то мы» до ее же реплики: «Да, уж конечно»), Островскому принадлежат сплошь явления 2-е и 3-е, почти все 4-е; с конца 5-го явления, от слов Медынова: «Не довольно ли разговаривать-то?» весь текст пьесы (явление 6-е и 7-е), за исключением двух последних реплик, принадлежит также Островскому. Таким образом, примерно две пятых пьесы написано Островским, и, сверх того, трудно указать такую страницу невежинского текста, которая не подвергалась бы более или менее густой правке Островского.

В тщательной работе над языком и диалогом Островский, стремясь уничтожить налет шаблонной театральности из речи действующих лиц, добивался большой сжатости диалога, бытовой достоверности, психологической оправданности и социальной выразительности речи.