Коротко лето в горах - Атаров Николай Сергеевич

Потом промчались красные пожарные машины.

Потом пролетел вертолет.

Володя сказал:

— Дальше не еду. Куда там, не проберешься…

И Галя с Дорджей, посовещавшись, выгрузили чемоданы и двинулись пешком туда же, вперед, куда спешило на аврал все ущелье.

В июньский полдень глаза ломило от снега. Белым-бело… Галя щурилась, оглядывая вишневые сады в цвету, заваленные снегом; заваленную снегом пасеку, гудящую роями растревоженных пчел; загорелых людей, голых по пояс, — они разгребали сугробы; и бульдозер вгрызался в белые стены завала.

Странно, и Галя и Дорджа нисколько не были подавлены грозной стихией: они были настолько чужие в этом ущелье, что им было весело вдвоем. Так, без причины… Никому не было до них никакого дела. Сотни людей — из мехколонны, с ближайшего строительно-монтажного поезда, лесорубы-комсомольцы, счетоводы из Управления строительства дороги, няньки из детсада, вооружась лопатами, раскидывали снег. Торговая сеть ставила свои палатки — Гале было весело пить лимонад из горлышка бутылки, стоя в снегу под жарким июньским солнцем.

А потом было еще веселее: в авральной суматохе юноша и девушка играли в снежки. В тревоге аврала, какой бывает лишь в минуты больших пожаров или землетрясений, Дорджа и Галя бегали вокруг чемоданов и играли в снежки. Подумать только — в июне! Нападал Дорджа. Он уже поработал лопатой, отобрав ее у какого-то старика, а теперь, голый по пояс, сухощавый и смуглый, гонялся за Галей, забрасывая ее снежками.

— Вот тебе! Вот тебе! Хорошо?.. Хорошо?..

Галя защищалась, закрыв лицо руками.

— Да, тебе хорошо…

И оба смеялись, не отдавая себе отчета в том, как переломилась их безмятежная мирная поездка, как нарушилось течение их жизни… Какое это имело значение!

— Вот тебе! Вот тебе! Хорошо?..

— Да, тебе хорошо…

По временной автодороге, вьющейся вдоль железнодорожного полотна, мчались два «газика» и ЗИЛ. Встречный грузовик поспешно свернул — начальство! У края лавины они остановились. Вылезли инженеры.

Начальник строительства, не выйдя из машины, отдавал распоряжения. К нему со всех концов бежали люди. Кирилл Кириллович Калинушкин — тучный мужчина в белом кителе и в путейской фуражке со сломанным козырьком. В ухе — шнурок от слухового аппарата, в нагрудном кармане — батарейка. Поглядывая по сторонам, он мастерил из газетного листа бумажного гуся. За спиной у него маячил Спиридонов, главный инженер, сухощавый и скучный, с завязанным горлом.

— Паровоз бы вытолкнуть! В снегу по самые колосники!.. — кричал подбежавший машинист.

— Возьмите бульдозер. Скажите — я приказал, — отдавал распоряжение Калинушкин. — Верховая мех-колонна, говорит Калинушкин… — склонялся он над ящиком рации, установленным на сиденье между ним и шофером. — На каком пикете у вас граница лавины?..

— Движение прервано, пожалуй, на месяц, — вздыхал за его спиной Спиридонов.

— Ну, это ваша интер-тре-пация… Солдат надо вызвать…

— А вот и следователь приехал, — вздыхал Спиридонов. — Запахло жареным…

— А это суеверие, — с неожиданным юмором возразил Калинушкин.

Из подъехавшей машины действительно вылез чернявый и длинный как кочерга Селивон, следователь местной прокуратуры.

— Жертвы есть? — так он поставил вопрос ребром, подойдя к Калинушкину.

— Помилуй бог, это ж свободный участок.

— Материальный ущерб?

Калинушкин слегка подергал за хвост своего бумажного гуся.

— Цыплят по очереди считают. А вообще-то лето погибло, самый сезон.

— Кто несет ответственность?

Калинушкин наклонил голову.

— Не слышу…

— Кто должен был предусмотреть?

— Автор проекта, но…

— Точнее, инженер Летягин?

Калинушкин ответил не сразу.

— Я вижу, следователь ведет допрос по всей форме. «На месте происшествия».

— Разговор предварительный. Но моя обязанность…

Калинушкин подозвал одного из рабочих.

— Вы из местных? Случались раньше лавины?

— Такого и старики не упомнят, — ответил рабочий.

— Вот вам ответ, — сказал Калинушкин следователю и пояснил: — Никто не мог предвидеть.

В эту минуту в стекло машины перед носом Калинушкина влепился снежок.

— Галочка? — крикнул Калинушкин, не веря глазам.

Галя подошла к машине.

— Я тоже гляжу, а это сам Кирилл Кириллович, дядя Рика!

— На практику? Хорошо!

Калинушкин заметно повеселел.

— Вам-то хорошо, а мне чемодан руки оттянул. Вот вам письмо от папы.

— Видишь, как нам хорошо… — рассеянно говорил Калинушкин, пробегая глазами письмо старого товарища. — Красиво?..

— Ужасно! — восторженно согласилась Галя, не понимая иронии. — Яблони в цвету и снег…

— Садись, нечего тут… — Он пропустил ее в машину и похлопал бумажным гусем. — «Гуси-гуси, га-га-га…» Помнишь, у вас на даче?

— «Пить хотите? Да-да-да…» — подхватила Галя.

— Может быть, продолжим? — сухо напомнил о себе Селивон.

— К вашим услугам.

Но в ту минуту новое событие отвлекло внимание обоих от разговора. Послышались голоса:

— Поберегись! Камни летят!

— Эй, очумел, что ли?

— Жизнь, видать, не дорога.

— А нынче ему что так, что этак.

— Человек смерти ищет.

Некрасиво выглядели обрывы Джурского ущелья там, где сошла лавина. Исполинские сосны расколоты в щепу. Лиственные деревья — березы, бук, рябины — изогнулись, точно сабли. На косогорах дочерна сорван грунт.

Но склоны еще жили лавиной: с обрыва летели, скакали камни.

Беспомощно ужасаясь, люди видели, как под грозным камнепадом с фатальным спокойствием ехал всадник. Он придерживал коня, чтобы оглядеться получше, выбрать безопасный путь. Храпела лошадиная морда, и пена летела с удил.

— Ну, Чубчик, Чубчик…

Похлопывая коня по шее, всадник понукал его двигаться дальше под свистящими осколками, как под навесом.

— Вот вам и автор проекта. Летягин, — сказал Калинушкин, и трудно было понять, чего больше в тоне: восхищения или усмешки? — Легок на помине…

— Что значит «ле-гок на по-ми-не»? — спросил Галю любознательный Дорджа и вынул блокнот из кармана, чтобы записать непонятное выражение.

Ведя в поводу Чубчика, Иван Егорыч Летягин шел в снеговой траншее. Искал кого-то в толпе рабочих. Крупный, седой, загорелый человек в сером кителе с зеленым кантом (в форме, давно вышедшей из употребления), в сапогах со смятыми в гармошку голенищами, он грыз на ходу яблоко.

— Эй, Огуренков, вот ты где! Собирай своих молодцов, сходим на Чалый Камень. — Летягин бросил в снег яблоко: кисловато…

Молодой лесоруб сонными глазами поглядел на блистающую под солнцем снеговую вершину Джурского хребта и тихонько присвистнул.

— Чего там не видали… Ветер да лед. Да камушки летят.

— Меня поведешь, — сказал Летягин. — Никогда там не бывал. Расставим рейки по гребню, выкопаем шурфы, нанесем на план контур лавины.

— Не пройдем мы с тобой, Иван Егорыч, там воздух редкий, — улыбнулся Огуренков.

Рабочие тоже посмеялись.

— Годы не те, Иван Егорыч!

— Туда и молодой не всякий взойдет.

— И для здоровья вредно.

Летягин взглянул на говорившего.

— Жить вообще вредно.

Разговор шел почти рядом с машиной Калинушкина, но Летягин не торопился кивнуть ему головой.

— Мы-то пойдем, — сказал Огуренков, — а ты и Афоню вербуй, он ходок легкий, по любому опасному полю пройдет.

Маленький мужичок освобождал улей от снега. У него огневая бородка, каверзные глазки — странная помесь мичуринца-опытника с попом-расстригой, из тех, что бродят по таежным тропам, ищут лучшего от хорошего. На длинных космах касторовая просаленная шляпа.

— Пойдешь с нами, Афоня? — спросил Летягин.

Афоня не принял шутливого тона, отвернулся.

— Житья от вас нету, дьяволов… Люди говорят: взыщут с тебя за недосмотр.

Наступило неловкое молчание.

— Мало ли, что бабы болтают, — сказал Летягин.