В городе Сочи темные ночи (сборник) - Хмелик Мария Александровна

Он ненавидел все эти блюминги, слябинги. Ничего не хотел знать о технологии обжима стали. Ненавидел людей, которые понуро, в три смены работали. Металлурги с обожженными лицами; толстые крановщицы, ворочавшие листы железа; шоферы, перевозившие бесполезные грузы, и многие другие, которых заставляли бороться за продукцию отличного качества, трезвый образ жизни, ударную производительность труда и гробить свое здоровье… У них были дети. Дети, которые росли как трава. Никто ими не занимался. А заводы приносили убыток.

Дома в халатике Вера быстро мыла оставленную в раковине посуду. Стрелки будильника, тикавшего на холодильнике, приближались к двенадцати часам ночи.

Заскребся в замке ключ, хлопнула входная дверь — это Рита вернулась с работы. Она несла тяжелые сумки с продуктами.

Вера стояла у окна и ела хлеб с маслом.

— Не спишь еще? — устало улыбнулась Рита. — Чего так?

— Телевизор смотрела.

У матери на щеках был нездоровый румянец.

— Как чувствуешь себя? — спросила Вера.

Та в ответ махнула рукой.

— В троллейбусе говорили, в парке опять драка была. Убили там кого-то…

— Ужин разогреть?

— Да не хочу я есть, — сказала Рита и принялась разбирать сумки, укладывать продукты в холодильник. — Ты один хлеб жуешь. Картошки поешь с мясом.

— Ладно, мама, пошли спать, — улыбнулась Вера. — Поздно уже.

Рита кивнула, и вдруг спокойное выражение сошло с ее лица.

— Я ж просила тебя полы помыть! А ты! Три дня назад еще просила, паразитка!

— Завтра помою, — угрюмо ответила Вера.

— Завтра, завтра! Каждый день одно и то же! Делать ничего не хочешь!

Вера вздохнула, пошла в свою комнату, разделась и легла. Долго смотрела в темное небо за окном на газовый факел.

У кого-то в квартире шумела вода, ныли водопроводные трубы. За стенкой негромко переговаривались соседки.

— Арбузы на базаре видела «астраханцы»… Вот такие.

— Почем?

— Рубль пятьдесят кило…

Вера думала про Сергея. То, что он гад, — это было понятно. Но зато красавец какой… Высокий… Глаза… Она вздохнула. Сравнить было не с кем. Только с артистом из американского фильма…

По квартире разносился храп отца.

Мать прошлепала в кухню, покашляла, выпила воды.

…Чистякова как кинулась к нему. Про все забыла… Приезжий, наверное… Никогда раньше не видела… Грустно. Где его теперь искать… Все. Проехали. Потерялся. Ну и не надо! Есть Андрюша…"

— В газете читала — нельзя арбузы брать. Нитратами отравлены…

— Нитратные — это государственные.

— Какая разница! Рыночные, государственные… Земля-то одна…

— Отраву едим.

— Отравой дышим…

— Да-а-а…

— Все равно помрем…

"…Андрюша из мореходного училища вернется, будет за границу ходить. По Дунаю, например, плавать. Золотое дно! Рейс недолгий. А товара — вагон. Успевай только продавать. Кооператив купим, мебель. Вещи импортные появятся. Сколько можно ходить в том, что Чистякова сошьет…

А еще лучше, чтоб он на полгода уходил… Куда-нибудь в Перу… Сама себе хозяйка. Делай что хочешь. Лишь бы не знал никто…"

Вера и Чистякова сидели в кафе. Они ели из вазочек мороженое и запивали его коктейлем. В кафе было прохладно, а на улице солнце шпарило невыносимо.

За соседним столиком сидели девочка лет десяти и мужчина в кожаном пиджаке.

— Раньше в Индии, — говорил мужчина, — по древнему обычаю, жена не имела права жить дольше мужа. Ее ждала ужасная смерть. Ее живую сжигали на костре одновременно с телом умершего.

— Я бы убежала, — сказала девочка.

Мужчина снисходительно улыбнулся, покосился на Чистякову и продолжал:

— Знаешь, самое интересное, что они сами этого хотели. В прошлом веке этот обычай запретили, но, несмотря на строжайшие меры предосторожности, имелись случаи самосожжения. Женщины кончали с собой не потому, что жизнь без мужа хуже смерти. — Он опять покосился на Чистякову. — Нет! Женщину толкал в костер какой-то внутренний импульс. Понимаешь?

Девочка, восхищенно глядя на мужчину, кивнула, не переставая накручивать на палец свою тонкую косичку.

Чистякова ухмыльнулась.

— Другими словами, непреодолимый призыв глубоко взволнованного духа! — победоносно закончил мужчина, перевел дух и спросил у девочки: — Как мама с папой?

— Хорошо, — ответила она и принялась за свое начавшее таять мороженое.

— Слушаешься?

Девочка кивнула, подавив вздох, потом спросила:

— Пап, мама узнать просила, ты придешь в субботу нам помогать картошку копать?

— Приду, — согласился мужчина, тоже вздохнул и добавил: — Куда ж я денусь…

Чистякова с интересом осмотрела эту пару, потом, наклонившись над своим мороженым, тихо спросила Веру:

— Интересно, кем это он ей приходится?

— Первый папа, наверное, — ответила Вера.

— Эх, — вздохнула Чистякова, — если бы моя мама за всех своих любимых замуж выходила!.. Водили бы они меня в кафе, разговаривали со мной… Была бы я умная…

— Размечталась, — сказала Вера.

И вдруг она увидела Сергея. Он подошел к стойке бара, барменша поставила перед ним бутылку "фанты" и стакан. Сергей принялся пить прямо из бутылки.

Вера отвернулась.

Чистякова с аппетитом доедала свое мороженое. Вера тоже немного поковыряла и, не выдержав, опять посмотрела на Сергея.

Он сказал что-то барменше, та засмеялась.

— Послезавтра Андрюшу провожаем, — сказала Чистякова. — Пойдешь?

Вера пожала плечами.

— А писать ему будешь?

Вера опять пожала плечами.

— Он же любит тебя.

— Он пусть и пишет…

Тут Чистякова увидела Сергея и преобразилась. Закидывая ногу на ногу и растягивая слова, произнесла:

— "Я тащусь от него, как удав по пачке дуста!"

Сергей отставил бутылку, напрягся и вспомнил, кто это.

— "Я не верю в страсть повес! Я без них в застое! Мимолетный интерес меня не устроит!.." Бросил меня! Я стою одна! Танцы кончились! Вокруг дерутся! Где мужское плечо, за которое можно спрятаться?.. Исчезло! Растворилось! Я пришла домой чуть живая!

— Здравствуй, Вера! — сказал Сергей.

Вера кивнула.

— "Слабой песенкой возник лучик однобоко… Уважаемый Сергей, я так одинока!" — Чистякова встала, подошла к Сергею и обняла его. — Это все я сама сочинила, — прошептала она ему в ухо. — Хорошо, правда?

— Замечательно! — ответил Сергей.

— А вот Вера говорит, что от моих стихов чесаться хочется, — пожаловалась Чистякова.

— Ну Вера, наверное, Пушкина любит? — спросил Сергей, освобождаясь от объятий Чистяковой.

— Люблю, — сказала Вера.

— Да! И Толстого с Достоевским, — иронически добавила Чистякова.

— А меня ты будешь любить, Вера? — Сергей сел напротив.

— Нет.

— Почему?

— Что-то я ничего не понимаю! — встряла Чистякова.

— Ты очень красивая, Вера.

— Я знаю.

— А я? — спросила Чистякова, удивленно осматривая то Сергея, то Веру.

— Вера, ты мне очень нравишься!

— Мужчина! Угомонитесь! Она несовершеннолетняя. Вас посадят! — предупредила Чистякова.

— Я искал тебя, Вера. Ходил по улицам, всем женщинам в лица заглядывал…

— Ну и как лица? — спросила Вера.

— Так себе…

— Ну, ребята, — развела руками Чистякова. — Я нижу, тут рождается большое, светлое, советское чувство!.. Не буду мешать твоему счастью, подруга! — Чистякова встала.

— Лен, ты только далеко не уходи, — попросила Вера.

Чистякова села за соседний столик к изумленно смолчавшим отцу с ребенком.

— "Счастье, как воробей, что на ветке сидит, — продекламировала она. — Эту ветку качнет, и оно улетит…" Это я сама сочинила. Правда, здорово?

— В общем… да… — согласился мужчина.

— Сигаретой угостить? — предложила Вера Сергею.

Он покачал головой, поинтересовался:

— Так и будем сидеть?

— Можем в кино сходить, — ответила Вера.

— А откуда вы так хорошо знаете обычаи индусов? — спросила Чистякова у соседа, принципиально не глядя в сторону Веры.