Уильям Шекспир - Все сонеты Шекспира

Ты не вступал с моею Музой в брак
и без стыда поэтому привык
смотреть на посвящения писак,
кому ты служишь украшеньем книг.
Учёности и внешности твоей
я похвалами положил предел,
поэтому искусство новых дней
ты в оттисках увидеть захотел.
Да будет так! Когда же отомрёт
риторики фальшивая труха,
под стать себе прими правдивый плод
по-дружески правдивого стиха.
Правдивой красоте твоей претит
бескровный блеск накрашенных ланит.

Я на тебе не видывал румян
и не румянил сам твоих щедрот;
я думал, ты не угодишь в капкан
дежурных поэтических красот.
Тебя хвалить мне было не с руки,
поскольку показать ты в силах сам,
что все твои заслуги не близки
новейшим, но тупым карандашам.
Ты мне простить не можешь немоты,
хотя мой слог, что временно усоп,
твоей не опозорил красоты,
которой прочат жизнь, а дарят гроб.
Восславить блеск твоих живых очей
тебе и двух не хватит рифмачей.

Кто выскажется ярче? И кому
затмить хвалу, что ты есть только ты?
то, что себе ты равен самому, —
где взять пример такой же правоты?
Бесплодно то перо, что не придаст
величия предмету грёз своих,
но кто тебя с тобой сравнить горазд,
тот вечной славой свой покроет стих.
Чтоб получить, как в жизни, результат,
пускай тебя скопирует поэт
и за такой прекрасный дубликат
свой дух увековечит и сонет.
Хвалясь своей хвалёной красотой,
ты от похвал утратишь разум свой.

Моя Камена держится молчком,
а прочие шлифуют пышный слог
тому, кто позолоченным пером
тебе слагает тьму хвалебных строк.
Я мысль ценю, слова отдав другим;
на всякий гимн, что воплотился в стих,
отделанный пером нерядовым,
кричу «Аминь», как недоучка-мних.
Когда хвалы я слышу в адрес твой,
твержу: «Всё так!» — и кое-что не вслух,
хоть у меня от слов любви немой
порою перехватывает дух.
Дыхание словес люби в другом,
а силу скрытых дум — во мне самом.

Не тех ли славных виршей гордый флот,
кому, как приз, любовь твоя нужна,
сразив мой мозг и размышлений плод,
в могилу превратил их ложесна?
Не тот ли гений, что, плетенью слов
обучен духами, сгубил меня?
Нет, не смутил ни он моих стихов,
ни в помощь ему данная родня.
Ни он, ни персональный дух его,
что гения морочит в час ночной,
не одолели дара моего —
не болен я пугливой немотой!
Но если веришь ты чужим стихам,
я всё теряю и теряюсь сам.

Прощай! Ты слишком драгоценный клад.
Известна и тебе твоя цена.
Ты вправе быть свободным без доплат
по закладной, что мной прекращена.
Как сохранить мне этот бриллиант?
И чем я заслужил с него процент?
Но если я даров твоих гарант,
тебе я возвращаю свой патент.
Своей цены ты не включил в контракт
или во мне самом нашёл дефект,
но твой подарок, не внесённый в акт,
к тебе вернувшись, лучший даст эффект.
Я льстил себе во сне, что я — король,
а пробудясь, — вхожу в иную роль.

Когда меня презреньем встретишь ты,
мои заслуги ядом обольёшь,
я в бой с собою ради правоты
твоей вступлю, оболган ни за грош.
О всех своих пороках на суде
скажу я, помня их наперечёт,
и, если бросишь ты меня в беде,
то обретёшь неслыханный почёт.
А я тем самым получу кредит,
стремясь к тебе влюблённою душой:
мои обиды — это твой профит,
переходящий в мой профит двойной.
Из-за твоих неоспоримых прав
на всё пойду, права свои поправ.

Скажи, что ты вменяешь мне в вину
разрыв наш, — не обижусь я ничуть;
скажи, что я хромой, — хромать начну,
твоим резонам открывая путь.
Придав измене блеск, ты меньше зол
мне причинил, чем я себе обид:
узнав твоё желанье, я б ушёл,
а встретив, делал вид, что ты забыт.
Исчезну я, язык заставлю свой
расстаться с дивным именем твоим,
пока тебя не оскорбил молвой,
что мною был ты некогда любим.
Мои с собою споры непросты:
что делать с тем, кого не любишь ты?

Не любишь — уходи, но в эти дни,
когда мне крестной мукою грозят;
меня, с фортуной сговорясь, казни,
не будь последней из моих утрат.
Когда во мне печаль моя уснёт,
не окружай меня кольцом беды,
и грозовая ночь былых невзгод
не перейдёт в ненастный день вражды.
Уйдёшь — уйди, но не в конце концов,
когда тоска в тиски меня возьмёт,
но чтобы испытать я был готов
могущество фортуны наперёд.
Не то беда, что горше всех обид,
а то, что нам расстаться предстоит.

Кто славится гербом, кто — мастерством,
кто — силою телесной, кто — дворцом,
кто — новомодным, но дрянным плащом,
кто — соколом, кто — псом или конём.
Стремятся все избрать на свой манер
занятие, найдя усладу в нём,
но образцы мне эти не пример,
когда обрёл я лучшее в одном.
Твоя любовь славнее всех гербов,
ценней дворцов, роскошнее плащей,
дороже соколов, коней и псов,
а я с тобой счастливей всех людей.
Но если ты уходишь насовсем,
из всех один я остаюсь ни с чем.

Хоть у меня украден ты собой,
до самой смерти будешь ты моим:
пока меня ты любишь, — я живой
и от любви твоей неотделим.
Мне не страшна великая беда,
когда и после малой отпоют,
а значит, буду жить я, как всегда,
чтоб не зависеть от твоих причуд.
Не опасаюсь я твоих страстей,
но я в твою затянут круговерть.
о, как я счастлив жить в любви твоей
и счастлив буду, — принимая смерть.
Но красоту порой бесчестит ложь,
и что мне делать, если ты мне лжёшь?

Что ж, буду верить верности твоей,
как рогоносец, видимость любви
считать любовью, видя всё ясней,
что сердцем не со мной мой визави.
Но ненависти нет в твоих очах
и мне измены вроде не грозят,
ведь выдают обман в иных сердцах
и хмурый вид, и бегающий взгляд.
Но небеса тебя создали так,
твоё лицо любовью озарив,
что если в мыслях ты попал впросак,
то взор твой будет ясен и правдив.
В тебе, как Евы яблоко в раю,
порок пятнает красоту твою.

Кто силу может выказать сполна,
но никому не причинит обид;
кто движет всем и вся, но, как стена,
не дрогнув, пред соблазном устоит, —
тот, небесам наследуя один,
не расточит естественных даров,
в своём лице король и властелин,
кому любой прислуживать готов.
Цветок, он славит лето что ни год,
не оставляя по себе следов,
но если тот цветок внутри гниёт,
он хуже наихудших сорняков.
Хоть и красива лилия на вид,
бурьян прекрасней, если та смердит.

Грехам ты даришь нежный аромат;
они, как черви в розовых кустах,
на честном имени твоём кишат,
и ты в своих купаешься грехах!
Как ни судачат злые языки,
что от беспутства ты неотделим,
ты славишься бесславью вопреки,
затмив злословье именем своим.
Пороки сняли славный особняк,
в тебе не без уюта поселясь.
Преобразится здесь любой пустяк,
под маской красоты скрывая грязь.
Но слишком на себя ты много взял:
в дурных делах затупишь и кинжал.

Здесь юный твой разврат грехом зовут,
а там в чести твой юношеский пыл,
но любят всё твоё и там, и тут:
свой пылкий грех в любовь ты обратил.
На перстне королевы засверкав,
поддельный камень цену обретёт,
и ложный блеск твоих пустых забав
в тебе находит истины оплот.
Немало волк зарезал бы ягнят,
когда бы на ягнёнка походил,
и ты бы похищал за взглядом взгляд
игрой своих великолепных сил.
Не делай так. Настолько мы близки,
что мне и честь твоя не пустяки.