Дмитрий Быков - Гражданин Поэт. 31 номер художественной самодеятельности

Доля ты, русская долюшка женская,
Ты и теперь не легка.
Женщины есть, заявляю торжественно,
в русских селеньях пока.
Где тот мужчина, растерли мы в пыль его
и превратили в осла.
Русская баба Наташа Васильева
нас от бесчестья спасла.
Ты рассказала достойно и пылко нам,
сильно смутив большинство,
Как Мосгорсуд обходился с Данилкиным,
как нагибали его.
Сам-то Данилкин ни в чем не признается,
знай себе пьет корвалол.
Видится робость пожившего зайца
в глазе его кровяном.
Стыдно нам нынче, лгунам и безбожникам,
Бабы – один наш оплот.
Только некрасовским горьким трехсложником
муза об этом споет.
Все мы сегодня задавлены крабами с тяжких кремлевских галер,
Все, что приемлемо, сделано бабами,
Дети – наглядный пример.
Бабы ворочают бабками, шпалами,
держат ТВ и печать,
После с мужчинами местными вялыми
Спят, умудряясь кончать.
Тем причитается, кто нарывается:
мало свободных людей.
Ясно, что нынче протест вырывается
только из женских грудей.
Вся наша жизнь пропита и прокурена,
вся она россыпь грешков.
Если б не русская баба Батурина,
где бы сейчас был Лужков?
Что ж тот Данилкин, ему фиолетово,
сдал свою пресс-атташе?
После демарша постыдного этого
он не мужчина вообще.
Нет, мужики, оправдаться не пробуйте,
не напрягайте умы.
Если в Отчизне имеются проб…ди,
это, естественно, мы.
В нашем мужском перепуганном лепете
женственность в полной красе.
С яйцами тут Ходорковский и Лебедев.
Бабы же с яйцами все.
Нас, мужиков, энтропия осилила:
пропили совесть и честь.
Русская баба Наташа Васильева
все рассказала как есть.

Скажи-ка, Дима, ведь недаром
Тунис, охваченный кошмаром,
Пылает, как заря,
А Бен-Али, подобно крысе,
Сбежал, моля о компромиссе:
Недаром помнят все в Тунисе
Начало января.

Скажи-ка, Дима, ведь недаром
Мубарак был одним ударом
Низвергнут и сражен?
Уж до чего он был стабилен,
И рейтинг был его обилен,
А в результате как мобилен
Вдруг оказался он!

Скажи-ка, Дима, ведь недаром
Так грустно вышло с Муаммаром,
Который бедуин?
Он разбомбил своих повстанцев,
Терпел налеты иностранцев,
Он был успешен, даже глянцев —
А дожил до руин!

Скажи-ка, Дима, ведь недаром
Вовсю повеяло пожаром
На наши рубежи?
Тандемам правящим и парам
Пора заняться мемуаром.
Скажи-ка, Дима, ведь недаром?
Недаром же, скажи?

– Нет, даром, – отвечает Дима. —
Тандем стоит непобедимо,
И я его гарант.
Мы не в Тунисе, не в Каире,
В России мы, как мыши в сыре,
И нереален в русском мире
Арабский вариант.

Какие люди, что за племя!
Едва их время стукнет в темя —
И были таковы.
Когда бы вся Россия снова
 Восстала с криками «Хреново!»,
То и тогда бы я и Вова
Не отдали б Москвы.

Чуть свет уж на ногах. Какие молодцы мы!
Что это за письмо? Зачем карандаши?

Открытое письмо в защиту медицины.
Прочти и подпиши.

«Давленье через СМИ… Насилье над врачом…»
Вы выставить меня хотите людоедшей,
Но я-то тут при чем?

Ты просто подпиши, что Чацкий – сумасшедший.

Отец! Опомнитесь, ведь вы не из простых!
Нельзя же действовать в таком убогом стиле!
Вдобавок – этот слух мы с вами распустили…

Мы распустили слух, а оказался – псих!
Мы думали с тобой, что просто пошутили,
А ты, выходит, мир от буйного спасла!
Я подписей собрал уж пятьдесят четыре,
И ты поставь свою – для звонкого числа.

Да кто хоть подписал? Письмо уж больно грубо…
Вы мните, публика по-прежнему слепа?
Набрали бы людей проверенных – попа,
Хотя бы Хлестову, хотя бы Скалозуба…

Чего ты хочешь? Не пойму.
Проверенные к нам немного поостыли…
Не дуйся, Софьюшка! На то и крепостные,
Чтоб там подписывать, где стыдно самому.
Тебя срамят, а ты не слушай —
Они от зависти, от злобы, черт возьми,
А ты – в одном ряду с приличными людьми:
С кухаркой, с горничной, с буфетчиком Петрушей…
Ведь он же правда псих – ведь он сказал же сам!..

Но вы же знаете, что это были враки…

Молчалин подписал, Данилин подписал,
(С НАЖИМОМ) И Тина Канделаки!
Вот перечень какой – задорный, удалой!
Подписывай – да с плеч долой!

Отец! Одумайтесь! Оставьте вашу прыть!
Европа, Азия на нас посмотрят гневно.
Что станут говорить
Обама, Кэмерон и Марья Алексевна?

Подумаешь – какая страсть!
Тебе ль бояться чьей-то мести!
Покуда нефть идет по двести,
На Марью можно и покласть.

Да, против лома нет приема…
О трудность выбора! О горе от ума!

О чем тут говорить? Подумай ты сама —
А ну как выйдет он на волю из дурдома?
Ведь это полные кранты!
На нас повесят все собаки.
Где буду я? Где будешь ты?
Где будет Тина Канделаки?

Давайте карандаш!

Ай дочка! Ай умна! Люблю тебя такую.
Гармония в семье – и власть защищена!
Пойду опубликую…

Уж сколько раз твердили нам,
Что чувства добрые кончаются хреново!
Вороне как-то Бог… читатель, дальше сам,
Поскольку до лисы там все как у Крылова.
Лиса обычная, но несколько жирней,
И «Федерация» написано на ней.
Плутовка, видя сыр, раскидывает сети:
Подходит не спеша
И говорит вороне: «Хороша!
Ты жрешь тут сыр, а там больные дети!
Благотворительность – что может быть святей?
Не любишь ты больных детей?!
Покуда ты тут ешь, я собираю средства.
Немедля кинь мне сыр и облегчи им детство».
Ворона же сидит недвижна и смирна,
Сжимает в клюве сыр, не говоря ни слова:
В публичное добро не верила она,
А может, помнила Крылова.
Лиса вертит хвостом: «Нас знает Петербург!
Публичный твой отказ довольно непристоен.
Слетай на мой концерт: там будет Микки Рурк!
Да что там Микки Рурк – там будет Шэрон Стоун!
Какие люди-то поехали ко мне!
Ты их вообразить могла в своем краю хоть?
А я тебя впущу по бросовой цене:
Полсыра – рядом сесть и весь кусок – понюхать!
За то, чтоб их нюхнуть хотя б из-за угла,
Я сорок лет назад два сыра б отдала!»
Лиса и так, и сяк – а все молчит ворона!
Крепка была ее воронья оборона.
«Вот сволочь! – думает лиса. —
Я тут стараюсь полчаса!
Ну погоди же ты! И не таких ломали.
Я покажу тебе комедь.

Да там передо мной сам Путин будет петь
И песнь о Родине сыграет на рояле!
Ведь я знакома с ним. Он лично говорил,
Что с детства хочет спеть «I found my thrill»,
Что слезы у него текут от этой песни!
И тазом сделает вот так, как Элвис Пресли.
Ворона, что скрывать, была потрясена.
«Как! Путин будет петь! – воскликнула она. —
Как-как он там споет?» – она переспросила
И в тот же самый миг лишилась, дура, сыра.
Он выпал – с ним была плутовка такова.

Читатель! Не ведись на громкие слова.
Коль хочешь ты помочь несчастному дитяти,
 Пойди и помоги, и лучше молча, кстати.
А если где поет премьер всея Руси,
Ты сыра своего туда не относи.
А то, что он поет, – кого оно колышет?
 Все власти русские резвы не по летам:
У нас уже бывал генсек, который пишет, —
А сыр и ныне там.