Дмитрий Щедровицкий - Из восьми книг

Унялся вихрь на ясном Крите,
Смерть отошла и страх растаял.
Уже из черного укрытья
На кровь не выйдет Минотавр,
И стены Лабиринт коварный
Не сузит, жертву окружая.
И лишь закат, в листве рыжея,
Закурит трубку близ таверны.
И – эллинской судьбы остаток —
Старик, и с ним печальный мальчик —
Затеплят свечку. Тьма заплачет,
Но пальцам ночи не достать их.
Свеча по чуду Парфенона,
По красоте богов и смертных:
Златых, серебряных и медных
Столетий – оскудело лоно.
Но при свече прекрасны лица,
Как отблеск лета в день осенний,
И в этой красоте таится
Богов и смертных воскресенье.
Ах, не помнить зла, а просто бы
Петь под дождичком косым...
Ведь не счесть детей у Господа,
Но один пресветлый Сын.
В синей северной стране меня
Сам он в тайну посвятил,
Что родился прежде времени,
И пространства, и светил.
Был единым и единственным,
Содержа и век и миг,
Светлым зеркалом таинственным
Отражая Божий Лик.
Не вместить земными мерками,
Почему да как – но вдруг
Выпадало с громом зеркало
Из простертых Божьих рук,
Выпадало – раскололося
На цвета волос и глаз,
На различья смеха, голоса,
На тебя, меня и нас...
Как и чем осколки склеются?
Скоро ль ждать того? – Навряд.
В поле косточки белеются.
Окна в городе горят.
Ум над миром – как над книгою,
А душа без книг живет.
Сколько капель гибнет, прыгая,
Ну, а ливень льет и льет.
Всех простить пошли мне,
Господи: Каждый – сам, и каждый —
Сын... Ах, не помнить зла, а просто бы
Петь под дождичком косым.

Все длится январь с колыбельным напевом своим,
Со свистом своей корабельной метели.
– Скорее, январь! Ведь в апреле я буду любим,
Пройди, пропусти меня ближе к апрелю!
Но шепчет метель: «Вот развеются иней и дым,
Как все, что земные созданья понять не успели, —
Настанет апрель. Но в апреле ты станешь другим.
И юный порыв твой растает в апреле».
– Ну что ж, если мне не дожить до весеннего дня,
И если, метель, ты права в самом деле,
И если и впрямь кто-то любит меня, —
Пускай в мой январь он придет из апреля!..
Но длится январь с колыбельным напевом своим,
Со свистом своей корабельной метели,
А я только снегом да ветром любим —
Они мне об этом сказать захотели...

Я в слова постараюсь облечь
Все, что понял в дозорной глуши:
Если сердце не в силах сберечь —
То хоть птицам его раскроши.
Где же птицы? —
Лишь темень да мох,
И не вспомнит земля ни о ком.
Если вспыхнуть кометой не смог —
На дорожке зажгись светляком.
Но дорожку напрасно искать,
Затопил ее мерзлый апрель.
Если некого больше ласкать,
На груди этот сумрак согрей.
И зари нерешительный мел
Тихо чертит на черной доске
Те слова, что уже не сумел
Ты послать никому и ни с кем.

Поезд вечерний. Люди и духи.
Шелест ветвей и утрат прошлогодних.
Голос певучий нищей старухи:
«Пусть сохранит вас Никола-угодник!..»
В прошлом дощатом должен сойти я.
Хвойное счастье. Тьма на перроне.
Травы. Дорожки. – Ты, Византия?
Шаг – и мой разум сроки уронит.
В Мирах Ликийских мирно ликуют
Храм деревенский, пчельник и школа.
Ночь ароматов. – Помню такую.
Кланяюсь низко. – Здравствуй, Никола!
Ты ли, что на море души спасаешь,
Тут – среди сельских дремлющих улиц —
Мне сквозь столетья пояс бросаешь?
Темные избы в поклоне согнулись...
Едва подходит март И в нем – ночная тьма,
О, как меня томят Московские дома!
Любым особняком, Как золотым руном,
Притянут и влеком, Уже я сердцем в нем...
Очнись, душа, очнись! Но нет, куда уж там —
Решетка и карниз, Грифоны по местам,
И маски-полульвы, Чей облик удлинен —
Ровесники Москвы Кутузовских времен.
Вот чья-то тень в окне Второго этажа...
О, сколько раз во сне, По улицам кружа,
Я в розовую тьму, В сей абажурный дым
Влетал в окно к нему И становился им!..

Не свет, но только отблеск
Заката в быстром взгляде:
Еще не кончен поиск,
И ты ответь мне, ради
Той юности, той грезы,
Тех отшумевших вод
И строгой той березы,
Что надо мной встает.
Не слово – только отзвук
Светлейших песен лета:
То дух пионов поздних,
То осени примета.
Ответь мне лучше молча,
Ведь час уже таков,
Что светят очи волчьи
Болотных огоньков.
Не взгляд, но только отсвет
Старинного свиданья.
Теперь уже не спросят.
Все остальное – тайна.
И мрак в твоей усадьбе,
И хлад в твоем раю,
Где ночь справляет свадьбу
И тризну длит свою...

Шла мосточком, шла ясной зорькой —
Спелая малина в ведерке:
На перильца облокотилась —
Все до ягодки раскатилось.
Жизнь ходила в пестром веночке —
Доверху в ведерке денечки:
Опрокинула, рассмеялась —
Ни денечка нам не осталось.
Ах, денек прожить бы красиво —
Василек да желтая нива,
С кувшином да с глиняной кружкой
Там, где ходит аист с подружкой!
А ведь сколько солнца бывало —
Хоть пляши, пируй до отвала...
Жили-то не так, вот что горько,
Оглянулись – пусто ведерко.
Ах, денек прожить бы богато —
Только петь-плясать до заката
В голубой воскресной рубахе —
Спелый хлеб да звонкие птахи!

Так солнечно и просто,
Не мудрствуя лукаво,
Сказать про козий мостик,
Про птичью переправу,
Где мы с тобой встречались
Навеки и во сне
И в ручейке качались,
Дрожали на волне.
И, как чисты березы
И облака правдивы,
Так не было угрозы,
Что сгинет это диво,
Где мы с тобой встречались
Случайно и с утра,
Хоть столько лет промчалось,
И умирать пора.
Там небо дальней гранью
Грозово осветилось,
Там отрока дыханье
Впервые участилось,
Где мы с тобой встречались
Однажды и нигде,
Ликуя и печалясь,
Дробясь в цветной воде...

Там, где ходит, пальца тоньше,
Месяц в тучке рваной,
Разочарований больше,
Чем очарований.
Да, в подлунной той юдоли,
В доле той – долине
Крик вороний длится доле
Песни соловьиной.
Но не звезды пали – души,
И спадают снова —
Хоть мгновенье, да послушать
Соловья земного.
Хоть украдкой, да упиться
Там, где ночь пирует,
Где невидимая птица
Окоём чарует.
Страшно и отрадно в теле,
В нем светло и слепо.
Только души б не хотели
Возвратиться в небо.
И они своим отказом
Пред зарею алой
Только тешат Высший Разум,
Ставший птицей малой...