Сборник стихотворений. Понемногу обо всём - Александр Сергеевич Глухов

– Читать – вопрос всегда второй.

Вскочил Ананий, встал как свечка,

Премудрый, хитрый полугрек.

Он – уроженец Семиречья,

Где семь, не очень крупных рек:

– Кто ценит книгу по обложке?

Небритый Тузик – ты балбес.

А текст черпай, как кашу ложкой,

Ох плачет по тебе ликбез.

Есть Шолохов, Дюма, Леонов,

Думбадзе, Пикуль, Поляков.

Вот Пушкин, Лермонтов, Платонов,

Гамзатов, Симонов, Сурков…

Что, классиков предать забвенью?

Но Вася Гнутый влез, болван:

– Я помню чудное мгновенье,

Когда увидел браги жбан.

И тут Ефим, всплеснув руками,

Воскликнул: «Вася! Ты о чём?

Тебя отсюда гнать пинками,

Дубиной, или кирпичом.

Полуеврей я, но культуру

Российскую впитал в себя.

Где брага, где литература?

Чеши отсель – побью тебя».

Ефим – немножечко «с приветом»,

Я придержал: «Ты не спеши,

Прозаики или поэты

Чуть ли не сплошь – все алкаши».

Тут Остолоп, слегка краснея,

Идею двинул (идиот):

– Тот автор остальных сильнее,

Который всех их перепьет.

Иль выпустить на ринг боксерский,

Пусть пыль клубится до небес.

– Заткнись ты, Остолоп печёрский,

На ринге важен личный вес –

–Боец былой – Шальной Осколок

Сопливый нос рукой утер:

Средь писанины книжных полок,

Найдётся, чай, нокаутёр.

Ефим заметил: «Каждый мелет

Лишь в меру своего ума.

Джек Лондон, тот, небось, сумеет

Побить Фейхтвангера, Дюма,

Маринину, Арсян, Донцову…»

Ананий вскрикнул: «Ну и прыть!

Пусть лупит бездаря Овцова.

А глупых баб зачем же бить?»

С ним согласились, что негоже,

Даже расширили вопрос:

Коль бить писателя по роже,

То толку будет с гулькин нос.

Идею вбросил Морж Валера:

Зачем писателя давить?

Пусть их берет чума, холера,

А вот героев их – стравить.

Кто всех сильней, а кто проворней,

Кто лучший снайпер, кто мудрец?

Дикарь Джура из кручей горшых

Или Бюсси – злой шпаги спец?

У каждого свои ухватки,

Набор орудий и причуд.

У Мишки Квакина – рогатка,

Из тиса лук – то Робин Гуд.

Небритый Тузик с рожей мятой

Сказал, упершись в полку лбом:

– Да я их всех одной гранатой

Рвану, и только пыль столбом.

Ефим предостерег: «Ты, это,

Подряд-то всех давай не трожь.

Тебе дай волю – и Джульетту

С Анной Карениной взорвешь.

Вот, кабы Джеймса Бонда, скажем,

С Илюхой Муромцем стравить.

Ну, если, на кулачках даже» …

– Не… Бонду нечего ловить –

– Шальной Осколок был уверен,

Стуча себя по голове –

– Илья ломал любые двери,

Имел удар, так тонны две…

Тут оперок, с чутьем Мухтара

К нам заглянул, но дурь сильна.

Увидя Митю – Аватара,

Воскликнул Гнутый: «Сатана!

Изыдь немедленно отсюда,

С тобой сплошной переполох.

Не то, я в церкви, до обеда,

Поставлю свечку – чтоб ты сдох»

И опер вышел, хмыкнув криво,

Поправя головной убор,

А мы, в горячке и крикливо

Вселенский вспомнили собор.

Церковный, где набравшись духа,

Презрев шум, гам и злобный лай,

Дал Арию в скулу, иль в ухо

Святой, в дальнейшем, Николай.

А, кабы тот дал Коле сдачи,

Искровенил и нос, и рот?

Могло б случится всё иначе,

То есть совсем наоборот.

И в Рождество, хмельные хари

Вопили б, стоя у дверей:

– Мы ждём тебя о Санта-Арий,

Приди, пожалуйста, скорей!

Ни пыл, ни глупость не умолкли.

Ефим сказал мне: «Посмотри».

Достал он с верхней книжной полки

Дюма и Сент-Экзюпери.

Я выбрал книгу Полякова,

Роман «Козленок в молоке».

Вдвоём ушли от бестолковых,

С литературою в руке.

Мне начихать на крик дебилов.

Зачем мне глупый разговор?

– Скажи, Ефим, что это было?

– Как что? Литературный спор.

…

В будущее время заглянуть бы.

Как ответит судочинный люд,

За людей размолотые судьбы?

Мягок будет спрос, иль крайне лют?

…

Госдума хитростью полна.

Законы нужные рожай же!

В цейтноте бедная страна,

А время спросит с вас строжайше.

…

Поход в тюремную больницу

Грязь, сырь и посерело небо

Пошли мы с другом на приём

К врачу. Ему, а также, мне бы,

Обоим старикам вдвоём,

Нужны банальнейшие справки

О том, что к строю не годны.

Сосут болезни, как пиявки,

С приходом древней седины.

Стоит толпа из осужденных,

В десятка три больных голов.

Тут, кто умишком поврежденный,

А кто «косит», хотя здоров.

Вошли вдвоём, присели чинно.

Я к даме, Саша – к мужику.

Она мне: «Веские причины

Вас привели?» А Кучаку,

Ленивый фельдшер, с подковыркой:

– Ты, старичок, ещё живой?

Не увлекаешься мостыркой?

– Какой мостыркой? Боль – хоть вой.

Мне дамочка: «Давайте руку.

Как там с давлением дела?

Так, интересно, нука, нука…

Ой, я с таким бы умерла».

– Аорта мучает, зануда,

Днём, вечером, а то – с утра.

Что делать? – «Мне-то знать откуда?

Мы тут, небось, не доктора».

Укол и горсть таблеток с горкой

Мне прописали, а дружку,

Массаж и кучу очень горьких

Пилюль, вдобавок к чесноку.

Пошли назад, чеша затылки.

Загадка, нам не по уму:

Не разобраться без бутылки

Куда ходили и к кому?

Пусть мутные маячат дали,

Но мы-то молоды душой.

А справки нам, конечно, дали.

Хотя бы это – хорошо.

…

Страна тридцать лет на глиссаде.

Вокруг туман и мутный дым.

По аварийному посадим,

Или починим и взлетим?

…

Юмор

Курьёзные истории от Кучака

Мой друг Кучак – мужик серьёзный,

Историй разных знает тьму.

Стал мне рассказывать курьёзы,

Давно известные ему:

– Знакомый мой – калымщик Гриша,

Первейший жулик из зараз.

С ним, в пять слоев, мы крыли крышу.

Слупили цену – в десять раз

Побольше, чем нам полагалось.

Ну, ляпнули, как с потолка…

Заказчица чуть проморгалась

И…ставит литр коньяка,

С закуской, это сверх оплаты.

Переглянулись: ё-моё,

Куда ж спешить из этой хаты?

Остались на ночь у неё…

Другой мой кореш – Виты Рощин,

С которым долго я дружил,

Вставную челюсть своей тёщи

В ломбарде как-то заложил.

Да, тёща – та ещё зараза,

Сварливой злобою полна.

Он приласкал её два раза

И… успокоилась она.

А вот ещё был случай редкий:

Мне с детства нравится металл.

На берегу реки Медведки

Наш автосервис процветал.

Кормились, как жуки в навозе

И пили водку тоже здесь.

К нам, ка-то вечером, привозят

Сгружают краном «Мерседес».

Шанс отличится – настоящий,

Подруга-жизнь преподнесла.

Смотались, взяли водки ящик,

Она, подлюка, подвела.

Два дня, без отдыха минутки,

Старались, мучаясь всерьёз

И понял я на третьи сутки,

Что у машины нет колёс.

…

На выход Барбадоса из-под Британской короны

Из Барбадоса, во вторник, прозвучало:

– Королева старая прощай!

Вот тебе барбадосское: чао,

Ты же в Альбионе не скучай.

…

При честном народе я,

Власти вороватой:

– Низкоблагородия,

Как вы крысоваты.

…

Две простыни из парусины,

Подарок с воли не ценя,

БлагоУродия из ФСИНа

Зло отобрали у меня.

…

Коварная зима пугает непогодой.

Свист ветра, снег с дождём до вечера с утра

Декабрь наступил, а он – вершина года.

Итоги подводить, пожалуй, мне пора.

Что ж, год был недурен и с творчеством в порядке.

Но это для меня, а в мире – злой ковид.

Буксует агитпроп, хрипит без подзарядки.

Посмотрим, чем нас впредь элита удивит.

Окутан мир большой шальным политиканством

И, без заботы жизнь, пожалуй, умерла.

А скоро Новый год и праздничное пьянство,

Ширь планов и еда обильного стола.

…

Истерику подогревая,

С телеэкрана прёт враньё.

Из слов – завеса дымовая.

А цель? Бог ведает её.

…

Третье железнодорожное стихотворение

Люблю железные дороги:

Ряжск, Вёрда, Жердевка, Кичкас,

Морозки, Нара, Кондопога,

Казань, Челябинск, Унгуртас,

Алгай, Поворино, Кущевка,

Голутвин, Химки, Вялки, Лось…

Мне ещё с тех времен – хрущевских

В вагонах ездить довелось.

Дорог романтика – ещё бы!

Маршрут гигант Находка – Брест.

А, кстати, станция Хрущово,

Южней Рязани, тоже есть.

Брянск, Вековка, Клинцы, Унеча,

Соседка, Лобня, Воркута.

Слеза прощания и встречи,

Лесосибирск, Чита, Инта.

Движенья вихрь и остановка,

Прижелезнодорожный мир:

Клин, Тверь, Валдай и Вертуновка,

Бийск, Известь, Выша, Армавир.

Легки дорожные словечки

И томный взгляд, глубокий вздох.

Биробиджан, Вторая Речка,

Буй, Галич, Конаковский Мох.

Могучий голос тепловоза,

Или электротяги тишь.

Буденновск, Шелковская, Грозный.

И, сквозь пространство ты летишь.

А путь далекий, или близкий,

Слегка открытое окно.

Северодвинск, Раздоры, Лиски,

Турист, Котельниково, Дно,

Кузнецк, Дебальцево и Бира,

Ясиноватая и Гжель.

Почти в любую точку мира

Стремятся поезда уже.

Тот мудр, кто повидал немало,

В ком жажда знания в крови,

Кто трогал мурманские скалы,

Тамбовский чернозем в яви.

Я знал не одного такого

И улыбались им всегда

Завидово и Конаково,

И Славгород,