Роберт Рождественский - Собрание стихотворений, песен и поэм в одном томе

Все когда-нибудь
                       делают шаг
                                       за порог.
Жизнь у всех —
на дорогах бренных…
А мечтаю я
               о пятилетке дорог.
Не абстрактных.
Вполне конкретных…

Вы прислушайтесь:
души людские
                   томя,
в черноземах
                 и в глинистой жиже
стонут в голос,
воют,
ревут ревмя
на конкретных дорогах
                               машины!
Даже если какая беда пришла,
то доехать
              в средине марта
от села одного
                   до другого села —
ни рессор не хватит,
ни мата!..
Понимаю,
              что очень огромна страна,
допускаю,
             что мы не боги.
Знаю:
в слове «до-ро-га»
                        звенит цена, —
дорогие нынче
дороги!..

Ладно, дорого…
Что ж,
        нагрузили – вези.
Песни пой,
себе в утешенье…
Ну а хлеб,
             лежащий
                         в целинной грязи!
Он —
дешевле?!
А далекие рейсы,
                      будто на приз?!
(«Доберется!..
Авось не утонет»)?!

Разве долгий подвиг —
                               шоферский риск —
ничего
не стоит?!.
А колдобины
                 на ежедневном пути
(чуть расслабишься —
треснет шея)?!.
А сама невозможность
                              проехать,
                                          пройти?!
Разве это —
дешевле?

Не хочу, торопясь,
                        предвещать закон,
сгоряча
городить напраслину.
Но в Державе такой,
                           в Государстве таком
бездорожье —
уже безнравственно!
Это – факт!
И дело не в чьей-то
                          молве.
Я
намеренно не стихаю…
(Не ищите поэзии
в данной главе!
Не считайте ее
                    стихами!..)
Не стихи
пишу —
хриплым криком
кричу.
Не себе
          прошу —
для Отчизны
хочу.
Для нее —
              океанами стиснутой,
драгоценной,
одной,
единственной!
Для которой мы трудимся
                                   столько лет,

для которой
поем и печалимся…
Недоступного нет,
                        невозможного нет,
если только миром
навалимся!
Если только – с сердцем,
                                   с умом,
                                            с душой…
И Дорога наша
                    сквозь время,
та,
которая пишется
                       с буквы большой,
станет
к нашим потомкам
добрее!..

Всей наивностью
                       этих спешащих строк,
всею ширью Земли,
всею далью
я мечтаю
            о пятилетке дорог, —
самой трудной мечтой
мечтаю…
За такое
           можно отдать и жизнь,
если это приблизит
сроки…

А сегодня, по-моему,
                           коммунизм
есть
Советская власть
плюс дороги!

Небо темное
                 без берегов.
На стене
имена горят.

Двести десять
парадных
шагов!

Словно это и впрямь —
парад.
Необъявленный,
                      странный,
                                   ночной…
Вижу:
выстроились войска,
озаренные
              круглой луной,
продирающейся
сквозь облака…
Я друзей отца
                  узнаю, —
вон они вдалеке стоят.
Впереди —
               в суровом строю —
сводный полк
Неизвестных солдат!..
Все
    пришли в эту ночь
                             сюда
отовсюду,
где шла война:
с ноздреватого
                   невского льда,
из-под Бреста
и Бородина.
С Даугавы,
              с Дона,
                       с Днепра,
кто – на лошади,
кто – пешком…
И безмолвным громом
                              «ура-а!..»
перекатывается
над полком.

Мне тревожно,
                    холодно мне.
Ветер скорби
хлещет в ушах.
В потрясающей
тишине
государственный
                      слышен
                                 шаг!
И слова команды
слышны.
В небе
грустные марши
                      парят…
Появляются
                из стены
принимающие
парад.
Командармы
                 далеких дней,
чашу
выпившие до дна.
Застывают
              возле камней,
там, где выбиты
их имена…
И молчат они.
И глядят.
Будто верят,
                что скоро
                             в ночи
к ним из молодости
прилетят
бесшабашные трубачи.
Вспоминают
                 бойцов своих.
Снова чуют
цокот
подков…
Невесомые
              руки их —
у невидимых
козырьков.

Было Училище.
Форма – на вырост.
Стрельбы с утра.
                      Строевая – зазря…
Полугодичный
                    ускоренный выпуск.
И на петлице —
два кубаря…

Шел эшелон
                по протяжной
                                   России,
шел на войну
                  сквозь мельканье берез.
«Мы разобьем их!..»
«Мы их осилим!..»
«Мы им докажем!..» —
                             гудел паровоз…
Станции —
               как новгородское вече.
Мир,
      где клокочет людская беда.
Шел эшелон.
А навстречу,
                навстречу —
лишь
санитарные поезда…

В глотку не лезла
                       горячая каша.
Полночь
была, как курок,
                     взведена…
«Мы разобьем их!..»
«Мы им докажем!..»
«Мы их осилим!..» —
                            шептал лейтенант.
В тамбуре,
маясь на стрелках гремящих,
весь продуваемый
                        сквозняком,
он по дороге взрослел —
                                  этот мальчик —
тонкая шея,
уши торчком…
Только во сне,
оккупировав полку
в осатанелом
                 табачном дыму,
он забывал обо всем
ненадолго.
И улыбался.
Снилось ему
что-то распахнутое
                          и голубое.
Небо,
а может,
           морская волна…

«Танки!!.»
И сразу истошное:
                         «К бою-у!..»
Так они встретились:
Он
и Война…
…Воздух наполнился громом,
                                       гуденьем.
Мир был изломан,
был искажен…
Это
     казалось ошибкой,
                              виденьем,
странным,
              чудовищным миражом…
Только видение
не проходило:
следом за танками
                         у моста
пыльные парни
                     в серых мундирах
шли
и стреляли от живота!..
Дыбились шпалы!
Насыпь качалась!
Кроме пожара,
не видно ни зги!
Будто бы эта планета
                            кончалась
там,
где сейчас наступали
                            враги!
Будто ее становилось все меньше!.

Ежась
от близких разрывов гранат, —
черный,
          растерянный,
                           онемевший, —
в жестком кювете
лежал лейтенант.

Мальчик
            лежал посредине России,
всех ее пашен,
                   дорог
                          и осин…
Что же ты, взводный?
«Докажем!..»
«Осилим!..»
Вот он —
             фашист.
Докажи.
И осиль.
Вот он —
             фашист!
Оголтело и мощно
воет
его знаменитая
                    сталь…

Знаю,
что это почти невозможно!
Знаю, что страшно!
И все-таки
              встань!
Встань,
лейтенант!..
Слышишь,
              просят об этом,
вновь возникая
                    из небытия,
дом твой,
пронизанный солнечным светом.
Город.
Отечество.
Мама твоя…
Встань, лейтенант!
Заклинают просторы,
птицы и звери,
снега и цветы.
Нежная
          просит
                   девчонка,
с которой
так и не смог познакомиться
                                      ты.
Просит
          далекая средняя школа,
ставшая госпиталем
                           с сентября.
Встань!
Чемпионы двора по футболу
просят тебя —
                   своего вратаря!
Просит
          высокая звездная россыпь,
горы,
       излучина каждой реки!..
Маршал
приказывает
и просит:
«Встань, лейтенант!
                          Постарайся!
                                          Смоги…»
Глядя значительно и сурово,
вместе с землею и морем
                                 скорбя,
просит об этом
крейсер «Аврора»!
Тельман
об этом просит
                     тебя!
Просят деревни,
                      пропахшие гарью.
Солнце,
           как колокол,
                           в небе гудит!
Просит из будущего
Гагарин!
Ты
    не поднимешься —
он
   не взлетит…
Просят
твои нерожденные дети.
Просит история!..

И тогда
встал
       лейтенант.
И шагнул по планете,
выкрикнув не по уставу:
«Айда!!.»
Встал
и пошел на врага,
                       как вслепую!
(Сразу же сделалась влажной спина.)
Встал лейтенант!..
И наткнулся
                на пулю.
Большую и твердую,
как стена.
Вздрогнул он,
                  будто от зимнего ветра.
Падал он медленно,
                          как нараспев.
Падал он долго…
Упал он
           мгновенно.
Он даже выстрелить
не успел!
И для него наступила
                             сплошная
и бесконечная тишина…

Чем этот бой завершился —
не знаю.
Знаю,
        чем кончилась
                           эта война!..

Ждет он меня
за чертой неизбежной.
Он мне мерещится
                          ночью и днем —
худенький мальчик,
всего-то успевший
встать
        под огнем
и шагнуть
              под огнем.

…А над домом тучи
кружат-ворожат.
Под землей цветущей
павшие
лежат.

Дождь
        идет над полем,
родную землю
                    поит…
Мы про них
не вспомним, —
и про нас
не вспомнят.
Не вспомнят
                 ни разу.
Никто
и никогда.
Бежит
        по оврагу
мутная вода…
Вот и дождь
                кончился.
Радуга
как полымя…

А ведь очень
хочется,
чтоб и про нас
                    помнили.