Женя Новиков - kniжka (сборник)

12

Жизнь не блещет событиями. Событиями, о которых хотелось бы рассказать. Особенно если сидеть дома и ничего не делать. Мне остаётся только (сидя дома) эти события выдумывать. Но не в чётных главах! В них всё – правда, от начала и до конца. Можно было бы написать о многочисленных прогулках по окрестностям, о моей собаке, о литрах чая, что я выпиваю каждый день. Но, мне так кажется, обо всём этом я уже написал. Так что и история Ратмира заканчивается. Не буду же я писать о нём в чётной главе (в которой всё – правда). Ещё немножко терпения.

Ратмир сидел, выпучив глаза на листок бумаги. На листке было написано:

«Яйцо и Гора.

Яйцо всегда лежало на Горе. Отложенное Драконом-Кривозубом, оно должно было пролежать три миллиона лет, прежде чем я пришёл из другого мира. Яйцо скатилось вниз, где я нашёл его в траве. Я проткнул его стрелой, торчавшей из моего сердца и отпил из него. Напившись Яйца, я заснул на траве. Мне приснилось всё это, что я пишу, открыв наконец-то глаза.»

Обычный листок, на котором карандашом написано. Ратмир снова закрыл глаза. Он спал на сиреневом поле. Красные, как закат, летали над ним драконы. Добро пожаловать в Тиль!

Смешались, как уголь с золой, мои вечера и ночи. Тёмное осеннее время, когда дышится. Холодные листья. Холодные независимо от того, влажные или нет. Вот, так я бы уже и начал что-то писать, но сегодня ваш писатель не тот. Выдохся и нечего ему написать в таком стиле. Сегодня всё ещё лето. На столе стоит недопитая банка пива. В банке – плесень. Нет, и так не могу. Вот, вот как. В Бальбекской таверне подали отравленные сосиски. Город Бальбек, как известно, не существует. Его придумал Марсель Пруст. Так что, никто не отравился. Бетона, сто кубов. Это больше похоже на стихи, чем на прозу. Ну и пусть, пусть будет такой белый стих. А бетон – серый. Помните в «Джентельменах удачи» бетономешалку? Просто, про бетон ничего не написано. Мы все составляем энциклопедию. Художественную. Сколько весит куб бетона? Мои вечера и мои ночи тянутся, обвивают душу крепкими ремнями. Перечитываю Пруста. Сосиски жарю. Одной рукой жарю. (Ага!) А другой яд подсыпаю. В Бальбек. Всё, стоп, бетон.

За столом красного сукна сидят три человека в зелёных касках и играют в кости. Так начинается наша история. Наша: Петера, Алексы и Гордона, который это пишет. Я освоил игру в кости в четырнадцать лет, когда папа принёс домой три первых моих скелета. Он отломил у одного череп, взял молоток и разбил его десятью ударами на множество осколков. Потом он собрал это всё в кучу на столе, дал мне тюбик с клеем и сказал: «Это – ты!» Первый скелет я склеивал четыре месяца, прерываясь лишь на сон и еду. Теперь я делаю это в пять – шесть раз быстрее. Но намного увлекательнее играть втроём, определяя по различиям в оттенках, где кость какого скелета. Естественно, выигрывает тот, кто склеит быстрее. Как-то раз, Алекса сказала, что, возможно, мы – не самые страшные монстры и что, возможно, есть такие охотники, которые дробят черепа вслепую живым организмам, таким, как мы. Петер же сказал, что даже слышал про такую историю, как однажды металлический охотник высотой с секвойю дотянулся до стола с игроками, такими, как мы и огромным железным молотком разбил одному голову. Я спросил: « Стал ли он склеивать кости?» А Петер ответил, что, мол, нет, не стал и выдал нам с Алексой по прочной зелёной каске. За столом красного сукна сидят три человека в зелёных касках и играют в кости.

Чайник реально вскипел. А Верка-то не верила. Говорила – ящики, мол, сырые. Ничего. Мы и сырые разожгли с Серёжкой. Он ушёл сейчас сдать бутылки и банки, что мы нашли за сегодня. Надеюсь, принесёт бухнуть. А чайник мы нашли вчера. На обычной петергофской помойке. Я, например, горжусь, что живу в Петергофе. И даже рада, что муж меня выставил из квартиры. Пусть он подохнет от смога в своём Центре! Нет, пусть дохнет, задыхается до глубокой старости. А, вот и Серёжка. Сейчас, момент. Оп…,ух!

– Серый, мы с Веркой сварили супу.

– Супу?

– Да, нашли банку недоеденной тушёнки и картофельных очистков набросали.

– Давай.

Вот, ест. Люблю смотреть, как мужики едят. Завораживает. А Серёга, он вообще профессор. Чего-то там, ихти-ихти, не помню. Пью я много. Каждый день пью. Мне и Верка говорит: «Танюха, не пила бы ты так много». Но иначе не забыться. Я хочу забыть про жизнь на Садовой с мужем-импотентом. Раньше он снился мне в кошмарах. Первое время так вообще – каждую ночь. Но потом мы с Веркой познакомились, и она меня с Серёгой познакомила. И больше мне Пётр Андреевич во сне не является. Если кого-то (мало ли!) интересует, как мы живём, то я скажу хорошо. Живём мы на чердаке блочного дома на Бобыльской дороге. Номер дома не скажу, потому что не помню. Раньше Верка с Серёжкой там жили. Но я как-то затесалась в их компанию, и теперь Серёга обнимает нас обеих. Верка красивая. Особенно, когда умоется. Но бывает это не часто. В кафе нас не пускают, не в Питер же ехать. Моемся на колонке. А там вода леденючая, как говорит Верка. Она совсем молодая, ей тридцать три года.

– Верка, тебя за что, говоришь, муж-то выгнал?

– Готовить не умела.

– Зато сейчас, смотри, какой суп сварганила. Смотри, Серёга какой довольный.

– Да он всегда довольный, когда спиртяги хряпнет.

Серёга достал из штанов пачку Беломора и дал по папиросине нам с Веркой. А раньше я не знала этого удовольствия – в конце дня покурить папироску. Летом мы живём на даче. В шалаше на берегу Финского залива. Нет ничего лучше нашего шалаша. И нашей жизни тоже ничего лучше нет.

Пепельница из жестяной банки (TUBORG CHRISTMAS BREW) была полна окурками без фильтров на каждом из которых было написано GAULOISES Blondes и собственно фильтрами, белыми, как чума. Он не знал, что делать дальше. То есть, конечно, вытряхнуть пепельницу в мусорный мешок входило в его планы, но далее они не простирались. Джинсы, протёртые до дыр, валялись на полу, застеленном газетами. Вот, взгляните на него, как тупо он смотрит в экран включённого телевизора. Замечательно? Тянутся минуты и пролетают дни. Выйти! Посоветуем ему выйти из его комы. Куда? Да хотя бы просто на улицу. Пройти хотя бы несколько километров не оборачиваясь.

– Я пробовал. Не помогает.

– Значит надо идти, ехать дальше.

– Куда? Я везде был. Везде тоска, уныние, грусть.

– Так поезжай за границу. Там тебя ждут старые друзья.

Ему уже лень даже ответить нам. Или просто нечего ответить. Оставим его в покое. Не наше это дело, наверное. Но что это? Он встаёт, надевает джинсы, носки, кофту. Не собирается ли он на улицу? Берёт наш альбом, берёт клей. И вот уже мы вместе на улице. В альбоме тепло, но не собирается ли он нас расклеивать по всяким столбам. Так и есть. Вот как мы ему надоели!

* * *

Избавившись (не выкидывая!) от фотографий, я мог жить дальше. Я поехал в Новый Петергоф, чтобы расклеить несколько самых ценных. Самые ценные я оставил для Нового Петергофа. На долгую память. Ведь до чего же дело дошло, я с ними начал разговаривать, выслушивать их советы. Ну и что, что на них люди! Это картинки, картинки и не более того. Я вернулся домой и включил телевизор, свой любимый канал, по которому один только чёрно-белый шум показывают. Сколько раз я ни пытался поставить себя на место того или иного героя (точки), ничего из этого не выходило. Они исчезают так же, как и появляются. Все бы так.

Меня узнали! Узнали, узнали! Как жаль, что я – это он. Но может быть, это как-то перевернёт его чёрно-белую жизнь. Я – это он и ещё один человек. И вот я в руках этого человека, который возмущён, что его фотографию (то есть меня) наклеили на столб. Мы ему ещё покажем теперь!

Ну нет! Ну конечно! Звонит мобильный телефон. Вот, почему он ещё до сих пор у меня звонит? Выключаем. И спать. Вот и все дела.

Меня поставили в новый альбом. Ура! Новые соседи, новые друзья, новые пейзажи и новые лица! Как мне повезло! Но он, он ещё пожалеет, что избавился от меня.

Приснился кошмарный сон. В нём фотографии, которые я расклеил по городу, попали в руки тех, кто на них изображён и настраивают своих новых хозяев против меня. Ну раз так, то вот сейчас докурю, включу телефон и звоните мне, кто хотите. Никого я не боюсь.

Первым позвонил Слава. Хотел узнать, зачем я наклеил его фотографию на столб. Я сказал, что моя фотография и повесил трубку. А сон то оказался…. Да-а.. Не успел я, как уже хотел было, выключить телефон, как звонит Артём. Не в розыске ли он. Да, конечно, можно подумать, что три фотографии на столбах Нового и четыре – Старого Петергофа это уже повод так думать. Пришлось извиняться. Неизвестно только – за что. Ненавижу.