Говард Лавкрафт - Грибы с Юггота

В глубоком сне мне птица говорила
Про черный конус средь полярной мглы,
Где снег лежит печально и уныло
Вокруг высокой конусной скалы.
В то злое царство сумрака и хлада
Еще никто не пролагал следы,
И озарялась черная громада
Лишь тусклым светом утренней звезды.

Не знают люди, что же там таится,
На милю вниз в ледовой глубине;
А я-то знаю — мне об этом птица
Поведала в моем глубоком сне.
О Боже правый, как безумен взгляд
Тех мертвых глаз, что в хрустале сидят!

Наш дом на лабиринты походил,
Всегда там было пыльно и темно;
Плитою заслоненное окно
Меня манило выше всяких сил.
Мечтательно я в детстве там ходил,
Где ночь царила мрачно и черно;
Окно всегда закрыто было, но
Я с возрастом всё любопытней был.

И каменщиков я привел сюда,
Чтобы узнать, что скрыла тайна стен;
Они плиту убрали — и тогда
Оттуда к нам ворвался затхлый тлен.
Они сбежали — я же, вглубь дыры
Всмотревшись, видел дикие миры.

В ночных степях, где солнце не встает,
Которым ни конца, ни края нет,
Где огоньки разносят слабый свет,
Ходил стадами чей-то странный скот.
Где южная виднелась сторона,
Равнина простиралась под уклон,
Вплоть до кривой стены, что, как питон,
Была длинна и очень холодна.

И, холодом мне душу цепеня,
Дышала степь — печальный тихий дол.
Вдруг кто-то незаметно подошел
И подозвал по имени меня.
Но, заглянув под черный капюшон,
Я понял, что покойником был он.

За той стеной, что я теперь нашел,
Чьи до небес взлетают гордо шпили,
Прекрасный сад — цветы там всё покрыли,
Там много птичек, бабочек и пчел.
Аллеи и мосты там над прудами,
Где крыши отражаются церквей,
Среди покрытых вишнями ветвей,
И цапли там парят под небесами.

Там всё для смелых, в ком мечты горят,
Кто не боится отворить ворот, —
Течений там крутой водоворот
И там растет зеленый виноград.
Бегом я устремился вдоль стены, —
Увы, нигде ворота не видны.

Издалека я слышал год от года
Тяжелый слабый колокольный звон;
Не с колокольни раздавался он,
Неясной мне была его природа.
Дотошно я перебирал подряд
Воспоминанья в поисках ответа;
Тогда я вспомнил инсмутское лето —
Как чайки в тишине легко парят.

Я в страхе слушал, как за нотой нота
Всё раздавались в мартовской ночи;
И дождь меня повел через ворота,
Чтоб к этой тайне подобрать ключи.
Я понял, где мелодия, — она
Неслась из глубины, с морского дна.

Я не могу сказать, откуда вдруг
Явились эти твари ночью в дом —
Рогатые, с раздвоенным хвостом,
Со взмахами крылатых черных рук.
Их — легионы многие вокруг,
Щекочут, жалят хвостовым шипом;
Меня хватают и несут силком
В кошмарные глубины — сколько мук!

И над зубцами гор летят они,
Всё ниже, в преисподнюю летят;
Несут меня они в кромешный ад,
Где плещутся лишь шогготы одни.
Они ночами делают визиты,
Но морды их ужасной маской скрыты.

Оттуда, где Египет распростерт,
Явился странный Он, кому феллахи
Поклоны клали, в розовой рубахе —
Он, молчалив и тонок, тайно горд.
И толпы собирались там и тут,
Как будто бы витал над ними дух;
Но вскоре же прошел в народе слух,
Что бестии вослед за ним идут.

И скоро показались из морей
Забытые давно уж города,
Предстали взору общему тогда
Разваленные крепости людей.
Он уничтожил всё, посеяв страх, —
И Хаос разметал всю землю в прах.

Я с демоном в безумии мистерий
Покинул светлый гармоничный мир,
Уйдя во тьму без времени, материй,
Где только вечный хаос черных дыр.
Здесь никому не ведомые вещи
Господь Всего в мечтаньи бормотал,
Пока сонм тварей, жуткий и зловещий,
В потоке света страшно трепетал.

Они плясали там, уродства полны,
Расставив лапы и разинув пасть.
Откуда эти медленные волны,
Что в космосе свою имеют власть?
«Я Его Вестник», — демон поднял глас
И Богу дал по голове тотчас.

Не знаю я, существовал он где-то,
Тот странный мир, уплывший в Пустоту,
Но вижу я его — он полон света,
И я его лелею, как мечту.
Там были реки и дома когда-то,
Там лабиринты сказок и чудес,
И, как багрянец зимнего заката,
Там пламенные сполохи небес.

Там пустоши на берегах безлюдных
И старая деревня там была,
А вечер там исполнен звуков чудных —
Я слушал, как звонят колокола.
Не знаю я, как мне попасть туда,
И если я там буду, то когда?

Во сне обитель зла я увидал:
Дома пустые вились в два ряда,
А между ними темная вода —
Зловонный нескончаемый канал.
Там окна в стенах кое-где видны,
И ветер подгоняет ком листвы,
Но окна эти черны и мертвы —
Их освещает тусклый свет луны.

Там нет следов и звуки там нерезки —
Лишь от воды, текущей в океан
На поиски чужих далеких стран,
Теченья утомительные всплески.
Откуда эта дрянь во сне взялась
И смоет ли теченье эту грязь?

«Сен-Тоудского звона берегись!» —
Услышал я и бросился бежать
По переулкам сумрачным опять,
Лишь изредка бросая взгляды ввысь.
Мне это крикнул старый человек —
Он крикнул мне и скрылся тут же прочь;
А я бежать пустился в злую ночь,
И был безумства полон этот бег.

Вновь «берегись!» звучало как приказ,
Что это значит — я не знал из книг,
Мне это прокричал другой старик;
Я «берегись!» услышал в третий раз.
Бежал я, сердце рвалось из груди —
И черный шпиль увидел впереди.

Жил Джон Уэтли в миле от селенья,
В хибаре у подножия холма;
И он был недалекого ума —
Такого все о нем держались мненья.
Он книгам посвящал весь свой досуг,
Искал себя, держась от всех вдали, —
И вот морщины на лицо легли,
В глазах застыл невиданный испуг.

Так проводил и ночи он, и дни,
Каким-то бесом словно одержим;
И как-то раз втроем пошли за ним —
Но в ужасе пришли назад одни.
Там с духами Уэтли говорил —
У каждого по паре черных крыл.

От Ленга, где чернеют пики гор
Под звездами, не видными в ночи, —
Там света неизвестного лучи.
И пастухи ведут свой разговор,
Что этот свет холодный, голубой
На отдаленном маяке горит,
Где Старый Он живет, и говорит
Он с Хаосом под барабанов бой.

Еще они вам скажут шепотком,
Что в желтой маске это существо,
Но что оно с невидимым лицом
И нет под маской этой ничего.
Ходили люди к свету маяка —
Но не вернулся ни один пока.

Не знаю, отчего, но с давних лет
Живет предвосхищение во мне;
Оно — как будто трещина в стене,
Волшебный открывающая свет.
В нем ясности определенно нет —
Как будто вызываю я во сне
Воспоминанья о далеком дне,
Где приключенья дивного секрет.

Тогда леса, закаты мне видны,
Селенья, города, холмы и шпили,
Я слышу песни, что мы так любили,
И вижу море и огонь луны.
И стоит жить видений этих ради —
О них мечтаю я, как о награде.

Один раз в год, в осеннем грустном свете,
Над бездной океанской пустоты
Щебечут стаи птиц нам с высоты
О той стране, что держат на примете.
Сады там зеленеют на рассвете,
В них расцветают белые цветы —
Туда зовут неясные мечты
Птиц, забывающих о здешнем лете.

Они летят в одну из дальних стран,
Где город белобашенный встает, —
Но, лишь пустыня бесконечных вод,
Под ними расстелился океан.
Однако же из темной глубины
Им песни позабытые слышны.