Оливер Голдсмит - Стихи

Но род людской находится в упадке:

В повадках властвуют противоречья

В союзе с нищетой живет беспечье,

Соседствует с покорностью тщеславье

И с глубиной суждений - легконравье,

В молельщике безбожник истый скрыт,

Раскаявшийся - новый грех таит.

Здесь от пороков разум впал в бессилье,

Их родило былое изобилье

Еще не столь давно, не сея зла,

В стране торговля вольная цвела.

Ее наказ велел восстать колоннам,

Опять сиять дворцам испепеленным.

Природа заблистала на холсте

Во всей невыразимой теплоте,

И статуй строй, величествен, огромен,

В ту пору зрел в нутре каменоломен,

Пока, гульлива, как зефир ночной,

Не уплыла торговля в край иной.

Оставило богатство, вмиг растаяв,

Без люда грады и без слуг хозяев.

И стало ясно: было не здоровье,

А лишь болезненное полнокровье.

Утрату злата возмещают ныне

Искусствами - обломками гордыни;

В них видеть слабодушные готовы

Замену изобилия былого.

Здесь то и дело развлекает взгляд

Мишурный блеск роскошных кавалькад;

В любви и в благочестье - блеск пустой,

Куда ни глянь - блудница иль святой.

К забавам этим пристрастились нравы:

Довлеют детям детские забавы.

Ни в чьей душе нет благородной цели,

А если есть, то брезжит еле-еле.

Но между тем услады для ничтожеств

Пленяют ум красой своих убожеств.

Под сводом, видевшим великий Рим,

Но иссеченным временем слепым,

Тревожа мертвых посреди руин.

Жилище строит бедный селянин

И, хижине своей убогой рад,

Дивится роскоши былых громад.

Но зри, душа: суровая природа

Растит высокость меж людского рода.

Швейцарцу край достался многотрудный:

Земля тверда и хлеб рождает скудный.

Холмы нагие пищи не родят,

С них сходят в дол лишь воин и булат.

Цветы весны на скалах не цветут,

В разгаре мая зимний ветер лют.

Не полог легкий грудь горы облек

К ней мрак припал и звезд холодный ток.

Меж тем довольство и сюда пришло,

Переборов природы мрачной зло.

Хоть в бедности крестьянин здесь живет,

Себя он обделенным не зовет.

Он роскоши не видит и обжорства

И жребием доволен без притворства.

К умеренности он во всем привык,

Земля - простых отрад его родник.

Он свеж и бодр поутру, кончив роздых,

Поет, вдыхая грудью горный воздух,

Тревожит глубь реки удой тягучей,

Иль дерзкий плуг свой громоздит над кручей,

Иль ищет норы по следам в снегу

И бой дает косматому врагу.

А ввечеру, окончив труд дневной,

Сидит монархом в хижине родной,

С улыбкой обращает ясный взгляд

На радостные лица милых чад;

Жена достатком скромности горда:

Сияет утварь и вкусна еда.

Зашедший путник с радостью готов

Рассказом заплатить за стол и кров.

Все блага, что природа посылает,

Любовь к отечеству усугубляют.

И беды у швейцарца за порогом

Дают довольство в жребии убогом.

Сколь дорог кров, покой душе дарящий,

Сколь дорог холм, в круженье бурь глядящий!

Дитя, пугающие слыша звуки,

Вкруг матери тесней сжимает руки

Так злобный ветер и ночной обвал

К родным горам швейцарца привязал.

Вот все отрады бедных состояний

Сколь мало нужд, сколь узок круг желаний!

Но множить им хвалы умно навряд

Желаний мало, мало и отрад:

Желанье, в грудь вселившее горенье,

Несет отраду в удовлетворенье.

Здесь угожденье вовсе не в чести,

Ведь вожделенье держат взаперти;

Здесь не умеют в пресыщенье чувства

В покой истомы всыпать соль искусства;

Здесь в грубых душах не играют силы,

Что сладкой дрожью будоражат жилы.

Вся жизнь тиха, как тлеющее пламя,

Что не раздуто сильными страстями.

Восторг в сердцах коль вспыхнет, на беду,

Так разве в праздник, только раз в году,

Но уж тогда в таком избытке бьет,

Что радости на нет разгул сведет.

У горцев грубы не одни забавы:

Низки отрады - низменны и нравы.

Здесь от отцов к сынам, уж так ведется,

Повадка грубая передается.

Здесь дружбы и любви благие стрелы

Души не могут ранить загрубелой.

Суровым доблестям приют дала,

Как и орлам, высокая скала.

А нравам мягким, по природе склонным

К отрадам жизни боле утонченным,

Что взяли за привычку без труда

Развеивать печали без следа,

Здесь места нет - и мчатся прочь от бури

Порхать на лоне ласковой лазури.

Так устремлюсь туда, где мягче нравы

Вот Франции долины и дубравы.

О светлый край, веселый и привольный,

Довольный всеми, сам собой довольный!

Я на себе твои изведал чары,

Свища на флейте у брегов Луары.

Чредой стояли вязы у реки;

Свежи, от волн летели ветерки.

Как ни старался я, свирели глас

Звучал не в лад, расстраивая пляс.

Но все нехитрым песенкам дивились

И, про жару забывши, веселились.

Здесь издавна старушка и девица

Умели и любили веселиться;

И старец, танцам отдавая дань,

И в шестьдесят резвился, словно лань.

Бездумие - для Франции кумир,

И, праздно занят, ненадежен мир

Молву он удостоил пьедестала,

Поскольку честь основой нравов стала.

Снискать хвалу заслугой настоящей

Иль даже славой мнимой, преходящей

Здесь в этом видят честь. По всей стране

Летит она, как рыцарь на коне,

К дворцам, к селеньям, к ратным станам едет

И вот уж каждый похвалою бредит;

Все угождают, ищут угожденья,

За все даянья ждут вознагражденья,

Пока блаженства мнимого обличье

Не придает им внешнего величья.

Ужели путь сей легкий - не беспутство?

Умы подтачивает безрассудство,

Ведь к похвалам столь сильное пристрастье

Лишает мысль ее законной власти.

И, ослабев, душа отрады ждет

Лишь от других и к ним безвольно льнет.

Здесь хвастовство в венце цветистых слов

Алкает пошлой похвалы глупцов,

Тщеславье не скрывает сути мелкой,

Украсив платье медною отделкой.

Здесь нищенство выманивает злато,

Чтоб раз в году устроить пир богатый.

В плену у моды прихотливый ум,

И самохвальства не смолкает шум.

Но вдаль мечта летит, в предел иной

Голландия лежит передо мной.

Вот терпеливые ее сыны

Глядят на мощный ход морской волны

И, сдерживая бездны произвол,

Возводят величавый долгий мол.

И, словно под рукой усердной дом,

Встает скрепленный прочно волнолом

И тянет длани в океанский зев,

Прибрежной полосою завладев.

И, каменной громадой обуздан,

Земные чуда видит океан

Цветущий дол, медлительный канал,

Брег в купах ветел, парус и причал,

Толпу торгующих, поля, сады

Работы человеческой плоды.

Но к почве, отвоеванной у вод,

С чрезмерным трудолюбьем льнет народ;

Здесь бурной предприимчивости пыл

Корыстолюбие в умах взрастил.

Здесь в благах изобилья нет нехватки

И беды от богатства в предостатке.

Довольство в людях утончает чувства,

Родит изысканность, плодит искусства,

Все это видимость: коль вглубь взглянуть,

Ум различит убийственную суть

Все лишь обман, все алчности дела;

Свобода здесь и та на торг пошла.

Ей места нет, где всеми правит злато:

Бедняк продаст, а купит лишь богатый.

Страна рабов, тиранов самовластных,

Позорная могила для несчастных,

К покорности привыкших без укора,

Как к бурям безучастные озера.

Здесь ныне смелость и бесстрашье редки,

Меж тем просты и вольны были предки:

Война в груди, свободой лоб увит

Сколь непохож на них сегодня бритт!

Британия! Услышав этот звук,

Мой дух летит на твой цветущий луг,

К полянам, что долин аркадских краше,

К озерам чистым, чьи глубоки чаши.

Там сладостны и мягки дуновенья,

Напевно струй чуть слышное теченье,

Умеренность и тишина во всем,

А к крайностям лишь человек влеком.

Рассудочность - прямых умов отличье,

И цели дерзкие полны величья.

Во взгляде пыл, в осанке непокорство;

Вот люди истинные, без притворства,

Одетые на моду без оглядки,

Чьи мысли высоки, просты повадки,

Души природной смелостью сильны,

Законам справедливости верны,

Здесь с ними даже селянин знаком

И человека чтит в себе самом.

О Вольность, не твои ли это блага?

К твоим даяньям неизбывна тяга.

Благословенны были наши деды,

Но даже Вольность взращивает беды:

Свободолюбье бритт донельзя любит,

Чем сук, на коем сам сидит он, рубит:

Закрылся каждый в собственной скорлупке,

Общественные скрепы стали хрупки.

Из лордов каждый - сам себе глава,

И склонность к единенью в нем мертва;

Природных уз лишился род людской;

Взъярившись, ум на ум идет войной.

Броженье зарождается, и клики,