Константин Ваншенкин - Примета

Над Северной Двиной рассвет.
Я знаю это не из книги.
Как знак вниманья и привет
Друг фронтовой прислал брусники.

Я с плоскогубцами в руке
Когда раскрыл его посылку,
Между стволами вдалеке
Увидел девичью косынку.

Услышал близкий теплоход
И нас на палубе заметил…
Но прежде — сорок третий год,
Но прежде — встречный вьюжный ветер.

Он, когда надевает бандаж,
Потому что болит поясница,
Вряд ли вдруг вспоминает блиндаж.
Где за счастье считалось тесниться.

Эти годы сурово прошли
По дорогам, где даль и разлука,
Все четыре — в грязи и пыли,—
Вся его фронтовая наука.

Он себя вспоминает другим.
Молодым, полным сил и движенья…
Над полями рассветными дым —
В том числе и над полем сраженья.

Так что же там сначала?
Лопатка на боку?
Да кровь в ушах стучала
Со звоном на бегу?

Но чем-то сердце грелось,
Когда валился с ног,
И проявлялась зрелость,
Хоть был ты сосунок,—

В том, что и в одиночку
Старался горячо
И поднимал как дочку
Винтовку на плечо.

В краю матерей-одиночек,
Которым чужда суета,
Неяркий дрожит огонечек,—
Вчера маскировка снята.

Там кто-то, пророча разлуку.
Мотивом навек поразив,
Играет на скорую руку,—
Назавтра объявлен призыв.

Вблизи матерей-одиночек
II добрых девчат разбитных
Печальный такой паренечек
Играет «Разлуку» для них.

У хозяйки столовался,
С ее дочкой целовался.
Столовался-целовался,
А потом ударил бой,—
Целый мир закрыл собой.

То, что прежде важным было,
Память бедная забыла,
Лишь, спустя десятки лет
Проступил неясный след:
У хозяйки столовался,
С ее дочкой целовался…
То ли было, то ли нет.

В морозной пыли
Занятья — вроде танца:
— Коротким коли!
На выпаде останься!..

Заволжских полков
Январский редкий воздух.
Посылы штыков,
Мерцающих и острых.

Меж ротами стык
Зияет черной раной.
Ты выручи, штык,
Родной, четырехгранный.

Задачей дано:
Атака штыковая…
А юность давно
Прошла как таковая.

Прошла горячо.
Ни в чем не виновата.
И помнит плечо
Ремень от автомата.

Но в снежной дали
Занятья — вроде танца:
— Коротким коли!
На выпаде останься!

Вот и выдан маскхалат
Старшиною:
Новогодний маскарад,
Снег стеною.

На себе свое вези
Зыбкой тенью.
И растаяли вблизи
За метелью.

То ли холмик, то ли дзот
За нейтралкой…
Мы их ждем. Но что их ждет
В жизни краткой?

В белой взвившейся пыли,
Жгущей веки?..
И растаяли вдали.
И — навеки.

Лейтенант, являвшийся с ночлегом,—
Синеглаз — вот весь и капитал,—
На крыльцо, закиданное снегом,
Молодым соколиком взлетал.

Дверь перекосилась, не годится,
Так скрипит, что стыдно открывать.
Разговорчивые половицы,
Старая болтливая кровать.

Поначалу радио включали —
Репродуктор выдохся и сник.
И тянулся зимними ночами
Смутный шепот… Что возьмете с них!

Лица моложавы, без морщин.
Отсвет полушалка.
Женщины, не знавшие мужчин,—
Как вас жалко!

Но жалею все-таки вдвойне
В час, когда рыдает вьюга,
Тех, что потеряли на войне
Мужа или друга.

Отроческую любовь
Вряд ли нам переупрямить:
Не придет с годами вновь,
Лишь останется на память.

Отроческая тоска —
Вроде принятой разминки
Перед главной, что пока
У неведомой развилки.

Отроческая печаль
Тоже вроде подготовки:
Как наивная пищаль
Против нынешней винтовки.

Выраженье: в чистом поле —
Задевает до сих пор.
и глаза слепит до боли
Нашей юности простор.

В этом словосочетанье,
Существующем давно,
Места нет особой тайне.
А тревожит все равно.

Вновь окопчик в поле белом,
Отдаленные кусты.
Тишина. И первым делом —
Наши помыслы чисты.

Лежащий тяжелым слоем,
Реликтовый чернозем.
Пришли оккупанты:
«Сроем,
Отгрузим и увезем.

Не есть большевистским массам
Ватрушки и кренделя.
А мы этим черным маслом
Покроем свои поля.

И множество белых булок
На наши придут столы…»

Но ветер с востока гулок.
Стальные ревут стволы.

На стыках состав бросало.
Охранник не зря понур.
Ведь бьет по кремню кресало,
И тлеет бикфордов шнур.

Под Мюнхеном дремлет ферма,
Приснившиеся места.
Но вздыблена взрывом ферма
Поверженного моста.

…Росинка сползла по стеблю.
Их каски побиты ржой…
Рассветную эту землю
Не вывезти в край чужой.

По большакам жестокий груз неся,
Беду и горе видя не впервые,
Те песни золотые пела вся
И впрямь многоязыкая Россия.

Подумать, Украина под врагом!
Как муторно полям ее и водам!
Ты начинай, мы тут же подпоем,
Вдвоем, втроем, а лучше сразу взводом.

Среди войны взлетают песни те
Синичками с натруженной ладони.
Вот «Ой, за гаем» слышно в темноте.
А дальше — «Розпрягайте, хлопцi конi..».

Меж горами долина
Не единожды вспоена
Кровью верного сына —
Земледельца и воина.

Каждый смолоду сведущ;
Перед черною силою
Хочет Грузия-светоч
Породниться с Россиею,

Дом вдвоем защищая,
Как положено — грудию.
Сыновьям завещая
И Россию, и Грузию.

Вставал над холодной травой
Вечерний туманец.
Был в первой войне мировой
Противник — германец.

А в этой? Под лязги команд,
Нам виден поныне.
Пёр немец, фашист, оккупант
По нашей равнине.

И вспять эта серая мразь,
Жестоко-тупая,
Низвергнута в снег или в грязь,
Ползла, отступая.

Уже не твердя без конца
Свое «…uber alles»,
А силясь уйти из кольца.
Они убирались.
Имеется в виду  — "Deutchland, Deutchland uber alles" — "Германия, Германия превыше всего" (нем.).

Вижу фотографом прифронтовым
Сделанный снимок:
Над перелесками стелется дым
Около Химок.

Танка горящего вражеский крест
Камерой подан.
Бил в него первой гранатою Брест, —
Кажется, вот он.

Кажется, вот они, эти «ежи»,
Эти эскарпы.
Нами оставленные рубежи,
Стертые с карты.

В памяти их бережливо храни,
Будто бы в раме…
Танк догорает, и краска брони —
Сплошь пузырями.

Срок наступил, и наводчик мастак.
Час не обыден.
…Где-то еще тот горящий рейхстаг
Но уже виден.