Сергей Соловьев - Собрание Стихотворений

Вот кувшин последний выпит,
Хлеб давно иссяк в кульке.
Дряхлый тайнами Египет
Смутно брезжит вдалеке.

Села — реже, горы — диче.
Ослик зыблет колыбель.
С грудью матери девичьей
Слил уста Иммануэль.

Смотрит девушка любовно
Сыну в сонное лицо.
Зверь под ней ступает ровно;
Тает звездное кольцо.

Тихий мальчик, сон лелея,
Пьет святое молоко.
Край, вскормивший Моисея,
Твой рубеж — недалеко.

А за дальними горами
Брызги крови кормят пыль.
Над детьми стенает в Раме
Матерь древняя Рахиль.

И солдаты в селах рыщут,
Вес пороги обагря.
Ненасытно, жадно ищут
Иудейского царя.

Села — реже, горы — диче
Ослик зыблет колыбель.
С грудью матери девичьей
Слил уста Иммануэль.

Солнце. Мрак лучами выпит.
Сын, проснись! потом — дремать.
Дряхлый тайнами Египет
Принял девственную мать.

Чья это песня во мраке доносится,
Чьи это, чьи это слышны рыдания?
К гробу Христову несет Мироносица
Благоухания.

Там горизонта туманная линия.
Скоро засветит заря Магдалине.
Плавают сумерки, сумерки синие
В тихой долине.

К гробу приходит, никем не замечена.
Там, в глубине кипарисного сада,
В камне пещерном гробница иссечена.
Вот и ограда.

«Вижу зари задрожавшие пятна я,
Серые камни пещеры зардели.
Там погребенный лежит, ароматные
Ткани на теле.

Нашим рыданьям не внемлет,
Скрытый в могильные недра…
Пальмы чернеют, и дремлют
Стройные кедры.

Долами, мраком объятыми,
В страхе пошла я сегодня.
Шла умастить ароматами
Тело Господне».

Чья это жалоба носится,
Сумрак предутренний гонит?
К камню припав, Мироносица
Плачет и стонет.

Уж город царственный воздвигся перед Ним.
Он шел, не преступив положенного срока;
В последний раз теперь Он шел в Иерусалим:
Он шел, да сбудется писание пророка.

Дрожали на песке отливы багреца;
Был запад облечен в торжественную ризу,
И отблеск заревой с высокого зубца
Спускался медленно по белому карнизу.

И Он опять прошел по дорогим местам,
Опять увидел стен высокие уступы,
Громады мрамора, дворцы и, здесь и там,
Детей пустыни, пальм разбросанные купы.

Опять привычный взор слепила пестрота
Семьею тесною столпившихся строений
И горделивых стен немая высота.
Он знал, что придут дни последних запустений,
И город рушится, как пепел, как мечта.

А ночь всё медлила, и тихо вечер гас,
Сгущая по стенам причудливые тени.
Он шел в Иерусалим. Он шел в последний раз,
Покорный голосу отеческих велений.

Вспомнил он, вспомнил тогда
Детства забытого лета:
Милые сердцу года,
Домик родной Назарета.

Звезды тихонько горят.
Синяя, звездная тишь…
Там убегающий ряд
Плоских, белеющих крыш.

Дети давно уже спят,
Мальчику только не спится.
Звезды ему говорят,
Что-то далекое снится.

Мать с кувшином поутру
Тихо идет от колодца.
Дети заводят игру,
Говор и смех раздается.

Плавно ступает она,
Легкою тканью одета.
В косы ее вплетена,
Яркая блещет монета.

К матери мальчик бежит,
На спину влез к ней украдкой,
Звонко смеется, шалит
Платья широкого складкой.

Где он ни кинет свой взор,
Всё ему — радость, игрушки.
Звякнул отцовский топор,
Валятся легкие стружки.

Вспомнил, как в детстве сюда
Шли они на богомолье
Всею семьей: вот когда
Детям простор и раздолье.

Старый Иосиф идет,
Важно опершись на посох.
Сына Мария несет,
Солнце играет на косах.

Спят, погруженные в лень,
Возле дороги оливы.
Вьются в древесную тень
Темных дорожек извивы.

Фиг зеленеют плоды,
Скрытые лиственной кущей.
Рощи, холмы и сады —
Радостный мир и цветущий.

Странники дальше идут
Той же дорогой привычной.
Вот — Самария, и тут
Мерзкий народ, злоязычный.

Яркие блекнут поля,
Скрылись веселые рощи.
То — Иудеи земля,
Всё здесь — беднее и проще.

Здесь виноградников нет,
Тянутся горы, белея.
Где ты, родной Назарет?
Где же ты, где, Галилея?

В зное небесном сгорев,
Мертвы поля Иудеи.
Ветви засохших дерев
Вьются как черные змеи.

Синие спят небеса
В дымке молочной тумана.
Блещет вдали полоса
Волн голубых Иордана.

Вот показались вдали
Башен зубчатые кольца.
В рваных одеждах, в пыли
К храму текут богомольцы.

Сколько увидишь здесь лиц,
Как любопытны картины:
Гости с сидонских границ,
С дальних концов Палестины!

Движется шумно народ,
Пестрыми толпами скучен.
В круглую арку ворот
Ослик вступает, навьючен.

Важный, богатый купец
Едет на праздник всем домом.
Встретясь, болтает отец
С плотником, старым знакомым.

С матерью входит во храм,
В сумрак священных преддверий.
Деньги звенят по столам,
Воют и мечутся звери.

С робостью мальчик вошел.
Вид алтаря ему страшен:
Бык издыхает, и пол
Красною кровью окрашен.

Ноги беспомощно бьют,
В луже купаяся алой.
Голубь воркует; снуют,
Деньги считая, меняла.

Все онемели сердца.
Слово б им грозное кинуть!
«Это ль обитель отца!»
Крикнуть, столы опрокинуть!

Прошедшее с меня, грядущее встает:
Вот прокуратора огромная палата:
Одежду на себе Каиафа злобно рвет,
И подымают бич прислужники Пилата.

На место лобное Он крест свой понесет
Дорогой той, где шел теперь в Иерусалим Он;
Бессильно свалится, и крест Его возьмет
На плечи крепкие могучий телом Симон.

Меркнут далекие гор очертания.
В город пора бы войти.
Гаснешь, темнеешь… прости
Ты, дорогая Вифания!

Ворота города уж были перед Ним,
На белом мраморе погасла позолота.
Он мерной поступью вошел в Иерусалим,
Неслышно миновав раскрытые ворота.

Окруженный толпой, на одре
Он в таинственной думе лежал.
Догорая, светильник дрожал…
Ночь была на дворе.

Говорить не решался никто,
И для битвы не чувствовал сил.
Я, прильнув к Его груди, спросил:
Кто предаст Тебя, Господи, кто?

И прильнув к Его груди, я креп.
Синий сумрак гляделся в окно.
Он мне подал вино
И разломленный хлеб.

Я с другими прошел на крыльцо,
Не теряя из виду Его.
Разобрать я не мог ничего;
Лишь луною пахнуло в лицо.

Вся дорога была в серебре.
Мы пошли по знакомым садам.
Смутный шепот ходил по рядам…
Ночь была на дворе.