Михаил Лермонтов - Песня про царя Ивана Васильевича, молодого опричника и удалого купца Калашникова

И сказал мне так тихим шёпотом:

"Что пужаешься, красная красавица?

Я не вор какой, душегуб лесной,

Я слуга царя, царя грозного,

Прозываюся Кирибеевичем,

А из славной семьи из Малютиной..."

Испугалась я пуще прежнего;

Закружилась моя бедная головушка.

И он стал меня целовать-ласкать

И, целуя, всё приговаривал:

"Отвечай мне, чего тебе надобно,

Моя милая, драгоценная!

Хочешь золота али жемчугу?

Хочешь ярких камней аль цветной парчи?

Как царицу я наряжу тебя,

Станут все тебе завидовать,

Лишь не дай мне умереть смертью грешною;

Полюби меня, обними меня

Хоть единый раз на прощание!"

И ласкал он меня, целовал меня;

На щеках моих и теперь горят,

Живым пламенем разливаются

Поцалуи его окаянные...

А смотрели в калитку соседушки,

И кому на глаза покажусь теперь?

Ты не дай меня, свою верную жену,

Злым охульникам в поругание!

На кого, кроме тебя, мне надеяться?

У кого просить стану помощи?

На белом свете я сиротинушка:

Родной батюшка уж в сырой земле,

Рядом с ним лежит мою матушка,

А мой старший брат, ты сам ведаешь,

На чужой сторонушке пропал без вести,

А меньшой мой брат - дитя малое,

Дитя малое, неразумное..."

Говорила так Алёна Дмитревна,

Горючими слезами заливалася.

Посылает Степан Парамонович

За двумя меньшими братьями;

И пришли его два брата, поклонилися

И такое слово ему молвили:

"Ты поведай нам, старшОй наш брат,

Что с тобой случилось, приключилося,

Что послал ты за нами во темнУю ночь,

Во темнУю ночь морозную?"

"Я скажу вам, братцы любезные,

Что лиха беда со мною приключилася:

Опозорил семью нашу честную

Злой опричник царский Кирибеевич;

А такой обиды не стерпеть душе

Да не вынести сердцу молодецкому.

Уж как завтра будет кулачный бой

На Москва-реке при самом царе,

И я выйду тогда на опричника,

Буду насмерть биться, до последних сил;

А побьёт он меня - выходите вы

За святую правду-матушку.

Не сробейте, братцы любезные!

Вы моложе меня, свежЕй силою,

На вас меньше грехов накопилося,

Так авось вас господь помилует!"

И в ответ ему братья молвили:

"Куда ветер дует в поднЕбесьи,

Туда мчатся и тучки послушные,

Когда сизый орёл зовёт голосом

На кровавую долину побоища,

Зовёт пир пировать, мертвецов убирать,

К нему малые орлята слетаются:

Ты наш старший брат, нам второй отец;

Делай сам, как знаешь, как ведаешь,

А уж мы тебя, рОдного, не выдадим".

* * *

Ай, ребята, пойте - только гусли стройте!

Ай, ребята, пейте - дело разумейте!

Уж потешьте вы доброго боярина

И боярыню его белолицую!

III

Над Москвой великой, златоглавою,

Над стеной кремлёвской белокаменной

Из-за дальних лесов, из-за синих гор,

По тесовым кровелькам играючи,

Тучки серые разгоняючи,

Заря алая подымается;

Разметала кудри золотистые,

Умывается снегами рассыпчатыми,

Как красавица, глядя в зеркальце,

В небо чистое смотрит, улыбается.

Уж зачем ты, алая заря, просыпалася?

На какой ты радости разыгралася?

Как сходилися, собиралися

Удалые бойцы московские

На Москву-реку, на кулачный бой,

Разгуляться для праздника, потешиться.

И приехал царь со дружиною,

Со боярами и опричниками,

И велел растянуть цепь серебряную,

Чистым золотом в кольцах спаянную.

Оцепили место в двадцать пять сажень,

Для охотницкого бою, одиночного.

И велел тогда царь Иван Васильевич

Клич кликать звонким голосом:

"Ой, уж где вы, добрые молодцы?

Вы потешьте царя нашего батюшку!

Выходите-ка во широкий круг;

Кто побьёт кого, того царь наградит;

А кто будет побит, тому бог простит!"

И выходит удалой Кирибеевич,

Царю в пояс молча кланяется,

Скидает с могучих плеч шубу бархатную,

Подпершися в бок рукою правою,

Поправляет другой шапку алую,

Ожидает он себе противника...

Трижды громкий клич прокликали

Ни один боец и не тронулся,

Лишь стоят да друг друга поталкивают.

На просторе опричник похаживает,

Над плохими бойцами подсмеивает:

"Присмирели, небось, призадумались!

Так и быть, обещаюсь, для праздника,

Отпущу живого с покаянием,

Лишь потешу царя нашего батюшку".

Вдруг толпа раздалась в обе стороны

И выходит Степан Парамонович,

Молодой купец, удалой боец,

По прозванию Калашников.

Поклонился прежде царю грозному,

После белому Кремлю да святым церквам,

А потом всему народу русскому,

Горят очи его соколиные,

На опричника смотрит пристально.

Супротив него он становится,

Боевые рукавицы натягивает,

Могучие плечи распрямливает.

И сказал ему Кирибеевич:

"А поведай мне, добрый молодец,

Ты какого-роду племени,

Каким именем прозываешься?

Чтоб знать, по ком панихиду служить,

Чтобы было чем похвастаться".

Отвечает Степан Парамонович:

"А зовут меня Степаном Калашниковым,

А родился я от честного отца,

И жил я по закону господнему:

Не позорил я чужой жены,

Не разбойничал ночью тёмною,

Не таился от свету небесного...

И промолвил ты правду истинную:

По одном из нас будут панихиду петь,

И не позже как завтра в час полуденный;

И один из нас будет хвастаться,

С удалыми друзьями пируючи...

Не шутку шутить, не людей смешить

К тебе вышел я, басурманский сын,

Вышел я на страшный бой, на последний бой!"

И услышав то, Кирибеевич

Побледнел в лице, как осенний снег;

Бойки очи его затуманились,

Между сильных плеч пробежал мороз,

На раскрытых устах слово замерло...

Вот молча оба расходятся,

Богатырский бой начинается.

Размахнулся тогда Кирибеевич

И ударил в первОй купца Калашникова,

И ударил его посередь груди

Затрещала грудь молодецкая,

Пошатнулся Степан Парамонович;

На груди его широкой висел медный крест

Со святыми мощами из Киева,

И погнулся крест и вдавился в грудь;

Как роса из-под него кровь закапала;

И подумал Степан Парамонович:

"Чему быть суждено, то и сбудется;

Постою за правду до последнева!"

Изловчился он, изготовился,

Собрался со всею силою

И ударил своего ненавистника

Прямо в левый висок со всего плеча.

И опричник молодой застонал слегка,

Закачался, упал замертво;

Повалился он на холодный снег,

На холодный снег, будто сосенка,

Будто сосенка во сыром бору

Под смолистый под корень подрубленная,

И, увидев то, царь Иван Васильевич

Прогневался гневом, топнул о землю

И нахмурил брови чёрные;

Повелел он схватит удалова купца

И привесть его пред лицо своё.

Как возгОворил православный царь:

"Отвечай мне по правде, по совести,

Волной волей или нехотя

Ты убил мово верного слугу,

Мово лучшего бойца Кирибеевича?"

"Я скажу тебе, православный царь:

Я убил его вольною волей,

А за что, про что - не скажу тебе,

Скажу только богу единому.

Прикажи меня казнить - и на плаху несть

Мне головушку повинную;

Не оставь лишь малых детушек,

Не оставь молодую вдову

Да двух братьев моих своей милостью..."

"Хорошо тебе, детинушка,

Удалой боец, сын купеческий,

Что ответ держал ты по совести.

Молодую жену и сирот твоих

из казны моей я пожалую,

Твоим братьям велю от сего же дня

по всему царству русскому широкому

Торговать безданно, безпошлинно.

А ты сам ступай, детинушка,

На высокое место лобное,

Сложи свою буйную головушку.

Я топор велю наточить-навострить,

Палача велю одеть-нарядить,

В большой колокол прикажу звонить,

Чтобы знали все люди московские,

Что и ты не оставлен моей милостью..."

Как на площади народ собирается,

Заунывный гудит-воет колокол,

Разглашает всюду весть недобрую.

По высокому месту лобному

Во рубахе краснОй с яркой запонкой,

С большим топором навострённым,

Руки голые потираючи,

Палач весело похаживает,

Удалова бойца дожидается,

А лихой боец, молодой купец,

Со родными братьями прощается:

"Уж вы, братцы мои, други кровные,

Поцалуемтесь да обнимемтесь

На последнее расставание.

Поклонитесь от меня Алёне Дмитревне,

Закажите ей меньше печалиться,

Про меня моим детушкам не сказывать;

Поклонитесь дому родительскому,

Поклонитесь всем нашим товарищам,

Помолитесь сами в церкви божией

Вы за душу мою, душу грешную!"

И казнили Степана Калашникова

Смертью лютою, позорною;

И головушка бесталанная

Во крови на плаху покатилася.

Схоронили его за Москва-рекой

На чистом поле Промеж трёх дорог: