Людмила Мартьянова - Вдоль по Питерской. Любимые народные песни

Ой, да не вечер, да не ве-ечер.
Мне малым-мало спало-ось.
Мне малым-мало спалось,
Ой, да во сне привиделось.

Мне малым-мало спалось,
Ой, да во сне привиделось.
Мне во сне-е привиделось,
Будто конь мой вороной
Разыгрался, расплясался,
Ой, разрезвился подо мной.
Разыгрался, расплясался,
Ой, разрезвился подо мной.

Ой, налетели ветры злы-ые,
Да с восточной стороны,
И сорвали черну шапку
С моей буйной головы.
И сорвали черну шапку
С моей буйной головы.

А есаул-то наш догадлив был,
Он сумел сон мой разгадать.
Ой, пропадет, он говорил мне,
Твоя буйна голова.
Ой, пропадет, он говорил мне,
Твоя буйна голова.

Ой, да не вечер, да не ве-ечер.
Мне малым-мало спало-ось.
Мне малым-мало спалось,
Ой, да во сне привиделось.
Мне малым-мало спалось,
Ой, да во сне привиделось.

Плещут холодные волны,
Бьются о берег морской,
Носятся чайки над морем,
Крики их полны тоской.
Носятся чайки над морем,
Крики их полны тоской.

Там, среди шумного моря,
Вьётся Андреевский стяг.
Бьётся с неравною силой
Гордый красавец «Варяг».
Бьётся с неравною силой
Гордый красавец «Варяг».

Сбита высокая мачта,
Броня пробита на нём,
Борется стойко команда
С морем, врагом и огнём.
Борется стойко команда
С морем, врагом и огнём.

Свету всему передайте,
Чайки, печальную весть —
В битве с врагом не сдались мы,
Пали за русскую честь.
В битве с врагом не сдались мы,
Пали за русскую честь.

Мы пред врагом не спустили
Славный Андреевский флаг!
Сами взорвали «Корейца»,
Нами потоплен «Варяг».
Сами взорвали «Корейца»,
Нами потоплен «Варяг».

Плещут холодные волны,
Бьются о берег морской,
Носятся чайки над морем,
Крики их полны тоской.
Носятся чайки над морем,
Крики их полны тоской.

Помню, я еще молодушкой была.
Наша армия в поход куда-то шла.
Вечерело, я стояла у ворот,
А по улице все конница идет.

Вдруг подъехал ко мне барин молодой,
Говорит, напой, красавица, водой.
Он напился, крепко руку мне пожал,
Наклонился и меня поцеловал.

Долго я тогда смотрела ему вслед,
Помутился предо мною белый свет.
Всю-то ноченьку мне спать
было невмочь:
Раскрасавец барин снился мне
всю ночь.

А потом уж как я вдовушкой была,
Пятерых я дочек замуж отдала,
К нам приехал на квартиру генерал,
Весь изранен и так жалобно стонал.

Пригляделась, встрепенулася душой,
Это тот же прежний барин молодой,
Та же удаль, тот же блеск
в его глазах,
Только много седины в его усах.

И опять я молодешенькой была,
И опять я целу ночку не спала,
Целу ноченьку мне спать
было невмочь:
Раскрасавец барин снился мне
всю ночь.

А-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а
а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а
Целу ноченьку мне спать
было невмочь:
Раскрасавец барин снился мне
всю ночь.

Расцвела под окошком
Белоснежная вишня.
Из-за тучки далёкой
Показалась луна.
Все подружки по парам
В тишине разбрелися,
Только я в этот вечер
Засиделась одна.

Вспомни, мой ненаглядный,
Как тебя я встречала.
Мне казалось, что счастье —
Это ты, дорогой!
Всё, как лучшему другу,
Я тебе доверяла,
Почему же сегодня
Ты прошёл стороной?

Никому не поверю,
Что другую ты любишь.
Приходи на свиданье,
И меня не тревожь.
Неужель в моём сердце
Огонёчек потушишь,
Неужели тропинку
Ты ко мне не найдёшь?

Среди долины ровныя
На гладкой высоте,
Цветет, растет высокий дуб
В могучей красоте.

Высокий дуб, развесистый,
Один у всех в глазах;
Один, один, бедняжечка,
Как рекрут на часах!

Взойдет ли красно солнышко —
Кого под тень принять?
Ударит ли погодушка —
Кто будет защищать?

Ни сосенки кудрявый,
Ни ивки близ него,
Ни кустики зеленые
Не вьются вкруг него.

Ах, скучно одинокому
И деревцу расти!
Ах, горько, горько молодцу
Без милой жизнь вести!

Есть много сребра, золота —
Кого им подарить?
Есть много славы, почестей —
Но с кем их разделить?

Встречаюсь ли с знакомыми —
Поклон, да был таков;
Встречаюсь ли с пригожими —
Поклон, да пара слов.

Одних я сам пугаюся,
Другой бежит меня.
Все други, все приятели
До черного лишь дня!

Где ж сердцем отдохнуть могу,
Когда гроза взойдет?
Друг нежный спит в сырой земле,
На помощь не придет!

Ни роду нет, ни племени
В чужой мне стороне;
Не ластится любезная
Подруженька ко мне!

Не плачется от радости
Старик, глядя на нас;
Не вьются вкруг малюточки,
Тихохонько резвясь!

Возьмите же все золото,
Все почести назад:
Мне родину, мне милую,
Мне милой дайте взгляд.

То не ветер ветку клонит,
Не дубравушка шумит,
То мое, мое сердечко стонет,
Как осенний лист дрожит.
То мое, мое сердечко стонет,
Как осенний лист дрожит.

Извела меня кручина,
Подколодная змея.
Догорай, гори, моя лучина,
Догорю с тобой и я.
Догорай, гори, моя лучина,
Догорю с тобой и я.

Не житье мне здесь без милой.
С кем пойду теперь к венцу.
Знать, судил мне рок: с могилой
Обвенчаться молодцу.
Знать, судил мне рок: с могилой
Обвенчаться молодцу.

Расступись, земля сырая.
Дай мне, молодцу, покой.
Приюти меня, родная,
В тихой келье гробовой.
Приюти меня, родная,
В тихой келье гробовой.

Что стоишь, качаясь, тонкая рябина,
Головой склоняясь до самого тына,
Головой склоняясь до самого тына.

А через дорогу за рекой широкой
Так же одиноко дуб стоит высокий.

Как бы мне, рябине, к дубу перебраться,
Я б тогда не стала гнуться и качаться.

Тонкими ветвями я б к нему прижалась,
И с его листами день и ночь шепталась.

Но нельзя рябине к дубу перебраться,
Знать судьба такая —
век одной качаться,
Знать судьба такая —
век одной качаться.

Я ехала домой,
душа была полна
Неясным для самой
каким-то новым счастьем.
Казалось мне,
что все с таким участьем,
С такою ласкою глядели на меня.

Я ехала домой, двурогая луна
Смотрела в окна скучного вагона.
Далекий благовест заутреннего звона
Пел в воздухе, как нежная струна.

Раскинув розовый вуаль,
красавица заря
Лениво просыпалась,
И ласточка, стремясь куда-то вдаль,
В прозрачном воздухе купалась.

Я ехала домой, я думала о вас,
Тревожно мысль моя
и путалась, и рвалась.
Дремота сладкая
моих коснулась глаз,
О, если б никогда
я вновь не просыпалась.

Что ты жадно глядишь на дорогу
В стороне от веселых подруг,
Знать, забило сердечко тревогу,
Все лицо твое вспыхнуло вдруг.
Знать, забило сердечко тревогу,
Все лицо твое вспыхнуло вдруг.

И зачем ты бежишь торопливо
За промчавшейся тройкой вослед,
На тебя, подбоченясь красиво,
Загляделся проезжий корнет.
На тебя, подбоченясь красиво,
Загляделся проезжий корнет.

На тебя заглядеться не диво,
Полюбить тебя всякий не прочь,
Вьется алая лента игриво
В волосах твоих черных, как ночь.
Вьется алая лента игриво
В волосах твоих черных, как ночь.

Не гляди же с тоской на дорогу,
И за тройкой вослед не спеши,
И тоскливую в сердце тревогу
Поскорей навсегда заглуши.
И тоскливую в сердце тревогу
Поскорей навсегда заглуши.

Ехал из ярмарки ухарь-купец,
Ухарь-купец, удалой молодец.
Стал он на двор лошадей покормить.
Вздумал деревню гульбой удивить.
В красной рубашке, кудряв и румян,
Вышел на улицу весел и пьян.
Собрал он девок-красавиц в кружок,
Выхватил с звонкой казной кошелек.
Потчует старых и малых вином:
«Пей-пропивай! Поживем —
наживем!..»
Морщатся девки, до донышка пьют,
Шутят, и пляшут, и песни поют.
Ухарь-купец подпевает-свистит,
Оземь ногой молодецки стучит.

Синее небо, и сумрак, и тишь.
Смотрится в воду зеленый камыш.
Полосы света по речке лежат.
В золоте тучки над лесом горят.
Девичья пляска при зорьке видна,
Девичья песня за речкой слышна,
По лугу льется, по чаще лесной…
Там услыхал ее сторож седой;
Белый как лунь, он под дубом стоит,
Дуб не шелохнется, сторож молчит.
К девке стыдливой купец пристает,
Обнял, целует и руки ей жмет,
Рвется красотка за девичий круг:
Совестно ей от родных и подруг.
Смотрят подруги, – их зависть берет:
Вот, мол, упрямице счастье идет.
Девкин отец свое дело смекнул,
Локтем жену торопливо толкнул.
Сед он, и рваная шапка на нем,
Глазом мигнул – и пропал за углом.
Девкина мать расторопна-смела,
С вкрадчивой речью к купцу подошла:
«Полно, касатик, отстань – не балуй!
Девки моей не позорь, не целуй!»
Ухарь-купец позвенел серебром:
«Нет, так не надо… другую найдем!..»
Вырвалась девка, хотела бежать,
Мать ей велела на месте стоять.

Звездная ночь и ясна и тепла.
Девичья песня давно замерла.
Шепчет нахмуренный лес над водой,
Ветром шатает камыш молодой.
Синяя туча над лесом плывет,
Темную зелень огнем обдает.
В крайней избушке не гаснет ночник,
Спит на печи подгулявший старик,
Спит в зипунишке и в старых лаптях,
Рваная шапка комком в головах.
Молится богу старуха жена,
Плакать бы надо – не плачет она.
Дочь их красавица поздно пришла,
Девичью совесть вином залила.
Что тут за диво! и замуж пойдет…
То-то, чай, деток на путь наведет!
Кем ты, люд бедный, на свет порожден?
Кем ты на гибель и срам осужден?