Андрей Дементьев - Стихотворения

Березы в ночи – как улыбки…
Вот так улыбается Русь
Сквозь беды свои и ошибки,
Сквозь майские грозы и грусть.

Березы – как давние даты,
Что всё еще в сердце остры.
Похожи на русских солдаток
Березы военной поры.

Светлы, величавы и строги,
С Россией сроднившись судьбой,
Стояли у каждой дороги,
Солдат провожая на бой.

Бежали за поездом следом,
В снегу утопая по грудь…
Зимою бежали и летом,
И был нескончаем их путь.

Собой партизан укрывали,
Плечом подпирали жилье,
Бойцам на коротком привале
Тепло отдавали свое.

Березы – разлуки и встречи,
Печаль над безмолвием трав…
Люблю ваши сильные плечи
И тихий приветливый нрав.

Березы, березы России —
Вы всё вместе с нами прошли.
И нету конца вашей силе,
Идущей от русской земли.

Самое горькое на свете состояние —
Одиночество.
Самое длинное на Земле расстояние
То, которое одолеть не хочется.

Самые злые на свете слова:
«Я тебя не люблю…»
Самое страшное —
Если ложь права,
А надежда равна нулю.
Самое трудное —
Ожиданье конца
Любви.

Ты ушла,
Как улыбка с лица,
И сердце
Считает
Шаги
Твои…

И все-таки я хочу
Самого страшного,
Самого неистового,
Хочу!
Пусть мне будет беда вчерашняя
И счастье завтрашнее по плечу.

Я хочу и болей, и радостей,
Я хочу свою жизнь прожить
Не вполсердца, не труся, не крадучись.
Я взахлеб ее стану пить.

Я хочу ее полной мерой —
В руки, в сердце, в глаза и в сны…
Всю – с доверием и с изменой,
Всю – от крика до тишины.

Я с книгой породнился в дни войны.
О, как же было то родство печально!
Стянув потуже батькины штаны,
Я убегал от голода
В читальню.

Читальня помещалась в старом доме.
В ту пору был он вечерами слеп…
Знакомая усталая мадонна
Снимала с полки книгу,
Словно хлеб.

И подавала мне ее с улыбкой.
И, видно, этим счастлива была.
А я настороженною улиткой
Прилаживался к краешку стола.

И серый зал
С печальными огнями
Вмиг уплывал…
И всё казалось сном.
Хотя мне книги хлеб не заменяли,
Но помогали забывать о нем.

Мне встречи те
Запомнятся надолго…
И нынче —
В дни успехов иль невзгод —
Я снова здесь,
И юная мадонна
Насущный хлеб
Мне с полки подает.

Послушайте симфонию весны.
Войдите в сад,
Когда он расцветает,
Где яблони,
Одетые цветами,
В задумчивость свою погружены.

Прислушайтесь…
Вот начинают скрипки
На мягких удивительных тонах.
О, как они загадочны и зыбки,
Те звуки,
Что рождаются в цветах!

А скрипачи…
Вон сколько их!
Взгляните…
Они смычками зачертили сад.
Мелодии, как золотые нити,
Над крыльями пчелиными дрожат.

Здесь всё поет…
И ветви, словно флейты,
Неистово пронзают синеву…

Вы над моей фантазией не смейтесь.
Хотите, я вам «ля мажор» сорву?

О благородство одиноких женщин!
Как трудно женщиною быть.
Как часто надо через столько трещин
В своей судьбе переступить…

Всё ставят женщине в вину:
Любовь,
Когда она промчится,
Когда с печалью обручится,
Оставив надолго одну,
В воспоминанья погребенной…

А люди уж спешат на суд —
И всё – от клятв и до ребенка —
Словами злыми назовут.

И пусть…
Зато она любила…
Где знать им, как она любила!
Как целовала – аж в глазах рябило,
Как встреч ждала,
Как на свиданья шла…

О, где им знать, как счастлива была!

Пускай теперь ей вспомнят все пророчества.
(Да, осторожность, ты всегда права…)
Пускай ее пугают одиночеством.
А женщина целует ручки дочери
И шепчет вновь счастливые слова.

Я подумал:
«Мне тридцать пять».
И, ей-богу, мне стало страшно.
Жизнь бы заново всю начать,
Возвратиться бы в день вчерашний!

Много там у меня долгов —
Неоконченных дел и песен.
Был я празден и бестолков,
Слишком в юности куролесил.

Я в те годы не мог понять,
Как ответственна в жизни юность.
И приходится в тридцать пять
За нее вершить
и думать.

Женщину с печальными волосами
Цвета декабрьской вьюги
Я сажаю в веселые сани
И дыханьем ей грею руки.

Женщина —
Одиночество вдовье…
Но о том я тебя не спрашиваю,
Как живется тебе с любовью,
Если радость она —
Вчерашняя.

Если вся она – безнадежность,
Нетерпенье того,
Что минуло,
Если вся она – невозможность
Смеха,
Взгляда,
Голоса милого.

Кто был муж твой?
Ученый-атомщик?
Или летчик?
В то утро раннее
Он ушел от тебя еще затемно
И вернулся воспоминанием.

Что же ты, сын, наделал?
Что же ты натворил?
Ангел твой, будто демон,
Даже не поднял крыл.

Даже не попытался
Предотвратить беду.
Где он там прохлаждался
В райском своем саду?

Господи, Ты прости мне
Горькую эту речь.
Что ж не помог ты Диме
Жизнь свою уберечь?

Чем я Тебя прогневал,
Если в потоке зла
Эта немилость Неба
Душу мою сожгла?

Душа моя —
Как тонущая лодка.
Вычерпываю боль,
А боль не убывает.
Наверное, со всеми так бывает,
Когда в судьбу нежданно
Входит смерть.

Я живу вне пространства.
Вне времени, вне адресов.
Я живу в бесконечности
Горя и боли.
Потому и не слышу родных голосов,
Вызволяющих душу мою из неволи.

Я пока эту боль побороть не могу
И, наверно, уже никогда не сумею.
Как пустынно теперь на моем берегу,
Навсегда разлученному с жизнью твоею.

Он тебе напоследок признался в любви.
Не словами, не взглядом,
А пулей шальною.
С этой жуткой минуты
Все будни твои
Поплывут по душе бесконечной виною.

Он обидой своей зарядил пистолет.
Ты не знала, что слово страшней пистолета.
И оно сорвалось…
И прощения нет.
И прощенья не будет на многие лета.

А в душе моей все еще горько звучит
Эхо выстрела,
Что прозвучал в вашем доме.
И я слышу, как внук мой
Негромко кричит,
Сиротливо к глазам прижимая ладони.

Я живу, как в тяжелом сне.
Вот очнусь, будет всё иначе.
И вернется та жизнь ко мне,
Где тебя я с восторгом нянчил.

А когда ты чуть-чуть подрос,
Я придумывал на ночь сказки,
Чтобы слаще тебе спалось
От веселой отцовской ласки.

Помню первое сентября —
Школьный двор, твой огромный ранец.
Было внове всё для тебя,
Мой растерянный «новобранец».

Годы шли… И уже твой сын
Пошагал в ту же школу с нами.
Так и дожил я до седин,
Не догадываясь о драме.

Ты не очень-то был открыт.
Потому в те крутые годы
Я не спас тебя от обид
И, наверно, любви недо́дал.

Когда в сердцах нажал ты на курок,
Быть может, тут же пожалел об этом.
Но было поздно…
Черным пистолетом
Уже владел неумолимый рок.

Тем выстрелом я тоже был убит.
Хотя живу
И, словно старый аист,
К высотам давним
Всё взлететь пытаюсь,
Где жизнь твоя не ведала обид.
А здесь цветами убрана земля.
С портрета смотришь ты
Печальным взглядом.
Придет мой день —
Я в землю лягу рядом.
И лишь тогда
Отпустит боль меня.

Как же я не почувствовал,
Не уловил,
Что душа твоя медленно
Падала в пропасть.
Что в тебе не осталось
Ни веры, ни сил…
Лишь обида осталась
Да детская робость.

И в последние дни
Своей горькой любви,
Когда ты уходил в себя,
Словно в подполье,
Ты воздвиг себе храм
На грядущей крови,
Символический храм
Из надежды и боли.

Но молитвы твои
Не дошли до Небес.
Не услышало их
Равнодушное сердце.
Чтоб всё разом решить,
Ты навеки исчез,
Ничего не нашел ты
Надежнее смерти.