Владимир Маяковский. - Стихотворения (1917-1921)

мира безголовое тело.

Нас

продавали на вырез.

Военный вздымался вой.

Когда

20 над миром вырос

Ленин

огромной головой.

И земли

сели на _о_си.

Каждый вопрос – прост.

И выявилось

два

в ха_о_се

мира

30 во весь рост.

Один –

животище на животище.

Другой –

непреклонно скалистый –

влил в миллионы тыщи.

Встал

горой мускулистой.

Теперь

не промахнемся мимо.

40 Мы знаем кого – мети!

Ноги знают,

чьими

трупами

им идти.

Нет места сомненьям и воям.

Долой улитье – "подождем"!

Руки знают,

кого им

крыть смертельным дождем.

50 Пожарами землю д_ы_мя,

везде,

где народ испл_е_нен,

взрывается

бомбой

имя:

Ленин!

Ленин!

Ленин!

И это –

60 не стихов вееру

обмахивать юбиляра уют. –

Я

в Ленине

мира веру

славлю

и веру мою.

Поэтом не быть мне бы,

если б

не это пел –

70 в звездах пятиконечных небо

безмерного свода РКП.

[1920]

(Пушкино, Акулова гора, дача Румянцева,

27 верст по Ярославской жел. дор.)

В сто сорок солнц закат пылал,

в июль катилось лето,

была жара,

жара плыла –

на даче было это.

Пригорок Пушкино горбил

Акуловой горою,

а низ горы –

деревней был,

10 кривился крыш корою.

А за деревнею –

дыра,

и в ту дыру, наверно,

спускалось солнце каждый раз,

медленно и верно.

А завтра

снова

мир залить

вставало солнце ало.

20 И день за днем

ужасно злить

меня

вот это

стало.

И так однажды разозлясь,

что в страхе все поблекло,

в упор я крикнул солнцу:

"Слазь!

довольно шляться в пекло!"

30 Я крикнул солнцу:

"Дармоед!

занежен в облака ты,

а тут – не знай ни зим, ни лет,

сиди, рисуй плакаты!"

Я крикнул солнцу:

"Погоди!

послушай, златолобо,

чем так,

без дела заходить,

40 ко мне

на чай зашло бы!"

Что я наделал!

Я погиб!

Ко мне,

по доброй воле,

само,

раскинув луч-шаги,

шагает солнце в поле.

Хочу испуг не показать –

50 и ретируюсь задом.

Уже в саду его глаза.

Уже проходит садом.

В окошки,

в двери,

в щель войдя,

валилась солнца масса,

ввалилось;

дух переведя,

заговорило басом:

60 "Гоню обратно я огни

впервые с сотворенья.

Ты звал меня?

Чай гони,

гони, поэт, варенье!"

Слеза из глаз у самого –

жара с ума сводила,

но я ему –

на самовар:

"Ну что ж,

70 садись, светило!"

Черт дернул дерзости мои

орать ему, –

сконфужен,

я сел на уголок скамьи,

боюсь – не вышло б хуже!

Но странная из солнца ясь

струилась, –

и степенность

забыв,

80 сижу, разговорясь

с светилом постепенно.

Про то,

про это говорю,

что-де заела Роста,

а солнце:

"Ладно,

не горюй,

смотри на вещи просто!

А мне, ты думаешь,

90 светить

легко?

– Поди, попробуй! –

А вот идешь –

взялось идти,

идешь – и светишь в оба!"

Болтали так до темноты –

до бывшей ночи то есть.

Какая тьма уж тут?

На "ты"

100 мы с ним, совсем освоясь.

И скоро,

дружбы не тая,

бью по плечу его я.

А солнце тоже:

"Ты да я,

нас, товарищ, двое!

Пойдем, поэт,

взорим,

вспоем

110 у мира в сером хламе.

Я буду солнце лить свое,

а ты – свое,

стихами".

Стена теней,

ночей тюрьма

под солнц двустволкой пала.

Стихов и света кутерьма –

сияй во что попало!

Устанет то,

120 и хочет ночь

прилечь,

тупая сонница.

Вдруг – я

во всю светаю мочь –

и снова день трезвонится;

Светить всегда,

светить везде,

до дней последних донца,

светить –

130 и никаких гвоздей!

Вот лозунг мой –

и солнца!

[1920]

Этот вечер решал –

не в любовники выйти ль нам? –

темно,

никто не увидит нас.

Я наклонился действительно,

и действительно

я,

наклонясь,

сказал ей,

10 как добрый родитель:

"Страсти крут обрыв –

будьте добры,

отойдите.

Отойдите,

будьте добры".

[1920]

Молнию метнула глазами:

"Я видела –

с тобой другая.

Ты самый низкий,

ты подлый самый…" –

И пошла,

и пошла,

и пошла, ругая.

Я ученый малый, милая,

10 громыханья оставьте ваши.

Если молния меня не убила –

то гром мне

ей-богу не страшен.

[1920]

Тщетно отчаянный ветер

бился нечеловече.

Капли чернеющей крови

стынут крышами кровель.

И овдовевшая в ночи

вышла луна одиночить.

[1920]

Портсигар в траву

ушел на треть.

И как крышка

блестит

наклонились смотреть

муравьишки всяческие и травишка.

Обалдело дивились

выкрутас монограмме,

дивились сиявшему серебром

10 полированным,

не стоившие со своими морями и горами

перед делом человечьим

ничего ровно.

Было в диковинку,

слепило зрение им,

ничего не видевшим этого рода.

А портсигар блестел

в окружающее с презрением:

– Эх, ты, мол,

20 природа!

[1920]

Мы идем

революционной лавой.

Над рядами

флаг пожаров ал.

Наш вождь –

миллионноглавый

Третий Интернационал.

В стены столетий

воль вал

10 бьет Третий

Интернационал.

Мы идем.

Рядов разливу нет истока.

Волгам красных армий нету устья.

Пояс красных армий,

к западу

с востока

опоясав землю,

полюсами пустим.

20 Нации сети.

Мир мал.

Ширься, Третий

Интернационал!

Мы идем.

Рабочий мира,

слушай!

Революция идет.

Восток в шагах восстаний.

За Европой

30 океанами пройдет, как сушей.

Красный флаг

на крыши ньюйоркских зданий.

В новом свете

и в старом

ал

будет

Третий

Интернационал.

Мы идем.

40 Вставайте, цветнокожие колоний!

Белые рабы империй –

встаньте!

Бой решит –

рабочим властвовать у мира в лоне

или

войнами звереть Антанте.

Те

или эти.

Мир мал.

50 К оружию,

Третий

Интернационал!

Мы идем!

Штурмуем двери рая.

Мы идем.

Пробили дверь другим.

Выше, наше знамя!

Серп,

огнем играя,

60 обнимайся с молотом радугой дуги.

В двери эти!

Стар и мал!

Вселенься, Третий

Интернационал!

[1920]

По хлебным пусть местам летит,

пусть льется песня басом.

Два брата жили. Старший Тит

жил с младшим братом Власом.

Был у крестьян у этих дом

превыше всех домишек.

За домом был амбар, и в нем

всегда был хлеба лишек.

Был младший, Влас, умен и тих.

10 А Тит был глуп, как камень.

Изба раз расползлась у них,

пол гнется под ногами.

"Смерть без гвоздей, – промолвил Тит, –

хоша мильон заплотишь,

не то, что хату сколотить,

и гроб не заколотишь".

Тит горько плачет без гвоздей,

а Влас обдумал случай

и рек: "Чем зря искать везде,

20 езжай, брат, в город лучше".

Телега молнией летит.

Тит снарядился скоро.

Гвоздей достать поехал Тит

в большой соседний город.

Приехал в этот город Тит

и с грустью смотрит сильной:

труба чего-то не коптит

над фабрикой гвоздильной.

Вбегает за гвоздями Тит,

30 но в мастерской холодной

рабочий зря без дел сидит.