Акутагава Рюноскэ - Цветы Ямабуки - Шедевры поэзии хайку серебряного века

Однако талант и традиционное литературное образование просто не позволили Хэкигодо воплотить до конца в жизнь грандиозные планы реконструкции жанра. Его собственные стихи, собранные в антологиях "Новые хайку" и "Хайку нового направления", все же большей частью достаточно традиционны и в основном соответствуют нормативам школы Сики. Более смелые эксперименты Хэкигодо, в которых хайку лишились канонической четкости ритма, грамматической стройности и лексического изыска, перейдя в категорию короткого прозостиха-танси, закончились очевидным фиаско. После того, как движение "хайку нового направления" зашло в тупик, его глава официально заявил о роспуске школы, а спустя несколько лет — и о своем отходе от поэзии. Последние двадцать лет жизни он к сложению хайку более почти не возвращался, но зато опубликовал итоговый сборник статей "Путь к хайку нового направления" ("Синко хайку э-но мити") и несколько томов интереснейших исследований о творчестве Бусона, продолжив тем самым работу своего друга и неизменного кумира Сики.

Такахама Кеси, другой преемник и верный последователь Сики, почти на шестьдесят лет переживший безвременно почившего учителя, был всегда привержен скорее традиционным эстетическим ценностям, нежели веяниям литературной моды. Выходец из многодетной семьи служилого самурая, наставника фехтования в городе Мацуяма, Кеси с ранних лет познал нужду, когда отец после роспуска самурайских кланов в годы Мэйдзи вынужден был заняться землепашеством. Однако перспектива влачить жалкую участь крестьянина не прельщала честолюбивого и талантливого юношу. Знакомство с жившим по соседству Масаока Сики, который одобрил первые поэтические опыты Кеси, круто изменило жизнь фермера-поневоле и толкнуло его на путь литературного творчества. После переезда в Токио Кеси на много лет становится организатором и вдохновителем сообщества поэтов хайку, сплотившегося вокруг основанного Сики журнала "Хототогису". После кончины Сики к нему переходит и пост главного редактора этого мощного журнала, который по сей день остается лидером в мире хайку и воплощением принципа родовой иерархической преемственности: ныне школу хайку "Хототогису" возглавляет внучка Такахама Кеси.

Будучи поэтом-пейзажистом по призванию и мыслителем созерцательного, интроспективного склада, Кеси ревностно отстаивал поэтику сясэй в изначальной интерпретации Сики от нападок и извращений архаистов и новаторов всех мастей. В русле традиционного стиля " цветов, птиц, ветра и луны", он выдвигает на первый план точность изображения и скупость изобразительных средств, допуская, правда, в виде исключения изменение ритмической семнадцатисложной схемы. Принцип сясэй он сумел приложить и к прозаическим скетчам, названным им сясэй-бун. Свои поэтические опыты, выдержанные в духе привычной пейзажной лирики, своего рода фотозарисовки с натуры, Кеси называл "моментальные хайку":

В десятые годы Кеси возглавил движение в защиту традиций "Хототогису", выступив против необузданного новаторства со статьей "Путь, по которому следует развиваться хайку" ("Сусумубэки хайку-но мити").

Надежным союзником Кеси всегда оставался еще один член мацуямского землячества Найто Мэйсэцу, который в свое время нашел в себе мужество стать учеником юного студента Масаока Сики, будучи старше его на двадцать лет. Обширные филологические познания и безукоризненный поэтический вкус Мэйсэцу способствовали укреплению позиций школы. После бурной дискуссии общество "Хайкай сансин", возглавляемое Кеси, и его журнал "Хототогису" надолго возобладали в мире хайку, привлекая к себе такие самобытные дарования, как Иида Дакоцу, Накамура Кусадао, Нацумэ Сосэки, Акутагава Рюноскэ и многие другие. Последние два имени в этом ряду олицетворяют триумф новой японской психологической прозы начала века. В то же время как для Сосэки, так и для Акутагава хайку всегда оставались наиболее интимным и насущным способом самовыражения, наиболее эффективным средством художественной фиксации момента.

Интерес Акутагава, в ту пору уже признанного писателя, к хайку был настолько велик, что он официально поступил в ученики к Такахама Кеси и занимался под его руководством несколько лет. Немало внимания уделял Акутагава и изучению наследия средневековых классиков жанра. Его книга о творчестве Басе открывает в произведениях бессмертного Старца неведомые ранее глубины.

Хайку Акутагава по лексике и образности, можно было бы счесть достаточно традиционными, если бы мы не знали, что их автор — прозаик с весьма нетрадиционным мировосприятием, для которого поэтика хайку служит органическим дополнением к архитектонике ультрасовременной прозы. Чего стоит хотя бы такое стихотворение, посвященное трагедии Великого токийского землетрясения 1923 г., что унесло жизни почти ста тысяч человек!

Трехстишие, передающее первозданную радость избавления от смерти, составляет удивительный контраст с мрачными, пессимистическими заметками в прозе того же периода. В сочетании обоих начал, вероятно, и кроется ответ на извечную загадку мироздания, певцом которой был Акутагава Рюноскэ.

Если для Сики, Хэкигодо и Кеси хайку были любимым занятием и профессией, а для Сосэки и Акутагава — одной из форм раскрытия их литературного эго, то для иных поэтов они становились стилем жизни, как некогда для Басе или Кобаяси Исса. Более того, хайку в этом случае сопрягались с религиозным миросозерцанием и становились формой активной медитации, единственно возможным путем достижения космического единства Неба, Земли и Человека.

В истории многих литератур Европы и Азии можно найти легенды о поэтах-странниках, не имевших пристанища в этом мире и черпавших вдохновение в бесконечных скитаниях по свету. Может быть, нигде муза дальних странствий так не влекла поэтов, как в Японии, где устав дзэнского монашеского странничества соединился с обычаем поэтического паломничества к прославленным святыням, заповедным озерам и рекам, снежным вершинам и дальним островам.

Особую страсть к путешествиям с незапамятных времен питали поэты, воспитанные в лоне Дзэн-буддийской традиции, для которых дальние переходы от храма к храму и сбор подаяния превращались в своеобразную монашескую схиму. Великий Басе обошел с котомкой за плечами всю Центральную и Северо-Восточную Японию, оставив потомкам замечательные путевые дневники со стихами. Его пример оказался настолько заразителен, что в дальнейшем на протяжении веков многие поэты считали своим священным долгом пройти по тем же местам, где ступала нога Учителя. Так, к столетнему юбилею смерти Басе, то есть в 1794 г., по маршруту, проложенному Старцем, устремились целые отряды его почитателей. Для многих и многих поэтов хайку, в том числе и вполне обеспеченных материально, дальние путешествия в поисках "художественного материала" стали неотъемлемой частью творческого процесса.

Танэда Сантока, умерший накануне вступления Японии в "большую войну", являет собой пример последнего дзэнского поэта-странника, свободного от всех условностей и ограничений своей непростой эпохи, от всех искусственных напластований традиции и фракционных литературных пристрастий. Жизнь этого неприкаянного бродяги, чьим кумиром всегда оставался Басе, служит как бы переходным звеном от многих поколений дзэнских мастеров и подвижников прошлого к послевоенному поколению американских поэтов-хиппи, скитавшихся по японским островам в жажде обрести сатори.

Выходец из отдаленной провинции, Сантока в восемнадцать лет перебрался в Токио и поступил на литературный факультет университета Васэда только затем, чтобы через год бросить учебу, полностью отдавшись сочинению хайку. Семейство Танэда к тому времени полностью разорилось, и неудачливый школяр пустился бродяжничать без гроша в кармане, попутно слагая стихи. На острове Кюсю в монастыре Хоондзи он постригся в монахи и снова отправился странствовать с ритуальной дзэнской плошкой для милостыни в руках. Некоторое время он жил в горной хижине в родной префектуре Ямагути. Затем снова последовали годы странствий. На склоне лет поэт-скиталец нашел пристанище на родине Масаока Сики, неподалеку от города Мацуяма, в уединенном приюте, который он назвал Иссоан — Убежище одинокой былинки. Хотя среди любителей и знатоков хайку Сантока еще при жизни пользовался репутацией виртуоза-эксцентрика, многие его книги стихов и путевые очерки увидели свет только после смерти поэта. Его посмертная слава превзошла все ожидания. Свитки со стихами и каллиграфическими надписями Сантока стали желанной добычей коллекционеров и литературных музеев. О нем было написано множество серьезных исследований, что, впрочем, вряд ли обрадовало бы самого поэта. Ведь он всегда чурался мирских соблазнов, не искал популярности, стремился жить сообразно с бегом облаков и током вод. Свою душу, заключенную в лапидарных строках "неправильных", неканонических хайку, как и свою бренную плоть, он считал органической частью Природы. Простота его сочинений порой может показаться чрезмерной, но нельзя забывать, что перед нами чистейший образец дзэнского искусства, где в простом таится сложное, в малом — великое, в пустоте — наполненность: