Мгновенья тишины. Стихотворения - Татьяна Яковлева

За семью высокими холмами

Кто живёт – увы, сама не знаю,

Пусть живёт – страданьем заклинаю.

На небе на седьмом средь облаков,

Намного выше дивных мотыльков

Витает кто-то – кто, сама не знаю,

Но пусть витает – сердцем заклинаю.

Быть может, в замке за семью дверями

И за семью тяжёлыми замками

Хранится вера, теплится надежда –

Отрада для души, от бед одежда.

Быть может, за семью долами и морями

И за семью высокими холмами

Живёт любовь, которой рядом нет,

Но от неё струится тёплый свет.

Быть может, на седьмом прекрасном небе,

За слабенький держась хотя бы стебель,

Витает дух, спасти который может,

Который в горюшке-беде поможет.

Ещё раз месяц май вступил в свои права.

А мне всё кажется, что листья облетают,

И первый снег дороги заметает,

От холода звенят в тиши слова.

Пустые звуки и пустые дали.

В глазах пустых лишь пустоты печали.

И вздохи о пустом, и о пустом мечты.

И кру́жит голова от этой пустоты.

Разбились все стеклянные мечты,

Сгорели все бумажные цветы,

Расплавился игрушечный кларнет,

Крошащихся зеркал дрожит сонет.

В ушах тоска звенящего стекла.

И снова по щеке слеза стекла.

Но прошепчу: «Я верить не хочу

В всесильность пустоты, хоть в пустоту лечу».

А май тревожит. Он вступил в права.

Я отыскать пытаюсь те слова,

Что серость осени прогонят. И тепло

Вернётся в мир, вольётся в душу. Но

Мои строки бегут в пустоту,

Нарушая страниц чистоту,

Оставляя следы от обид,

Не имея блистательный вид.

Я бокал поднимаю. И в нём

Не вино, а из слез водоём.

Эти слёзы по капле упали

И застыли в гранёном бокале.

За окном потемневший куплет

Дней бредовых и гаснущих лет.

Убегает ночей череда,

Ей вослед лишь мигает звезда.

Но бокал осушив, улыбнусь

И печали в лицо усмехнусь.

И хотя в пустоту я лечу,

Верить в силу её не хочу.

Рисую на стекле глаза,

Большие, тёмные, как ночь.

В них то улыбка, то гроза,

Пред ними пошлость бежит прочь.

Они и солнце, и луна,

И свежий ветер, и буран.

В них нежность чуткая видна,

Гнев отвечает на обман.

В них жар любви с презреньем вдруг

Переплетутся в крепкий жгут.

В них теплоту отыщет друг.

Врага же холодом прожгут.

Они то разумом полны,

То вдруг безумьем зазвучат.

Они беспечны и умны,

Накажут и благоволят.

Рисую на стекле глаза.

В них смех звенит, как бубенцы,

И тут же гасит их слеза,

Собой покрыв ресниц концы.

Они сиянием своим

Развеют сумрак и тоску.

Всё, кажется, подвластно им.

Они манят, они влекут.

Рисую на стекле глаза.

Но, что это? Они плывут.

И гаснут. Лишь моя слеза

Печальный след оставит тут.

Время пишет на асфальте имена.

И дописывает строки о сомненьях.

На асфальтовом листе слеза видна.

И пусть ляжет там моё стихотворенье.

Время пишет о равнинах и холмах,

О деревьях и о травах, о дорогах.

Время пишет об утраченных правах,

И правах приобретённых есть немного.

В заколдованном асфальтовом кругу

Есть рецепты от обиды и от злобы.

По асфальту я тихонечко бреду,

Отыскать рецептов тех страницы чтобы.

Время пишет о любви и падежах,

О склонениях и о разлуке пишет.

На асфальте виден каждый прошлый шаг,

Он цветами и страданиями дышит.

Время пишет и напишет ещё много,

А асфальт вбирает все его слова.

И тогда, когда не будет места слогу,

В нём появятся развалов острова.

Но написанное вовсе не исчезнет,

Просто вдаль оно сокроется от нас,

И окажется нужнее и полезней,

Когда к опыту взовёт сомнений глас.

Вздымается пена волны,

И шлюпку, как щепку, мотает.

Я в шлюпке. Мы с нею одни

С бушующим морем играем.

Опасная это игра:

То вверх мы летим, кувыркаясь,

То падаем в бездну воды,

Ногтями друг в друга впиваясь.

И чудо, что вверх вновь плывём.

Моя беспокойная шлюпка,

Сейчас ты мой друг и мой дом,

Спаси нас обеих, малютка.

Без точки опоры, увы,

Остались мы обе с тобой.

Нас влажность могучей волны

Окатит холодной водой.

И берег, что вдруг потеряли,

Теперь мы увидим едва ли.

Стихия нас бьёт и кружи́т.

Рой брызг нам на тело летит.

Горячее тело моё,

Прохладное, шлюпка, твоё

В единой молитве слились

О точке опоры. И ввысь

Несутся и стон, и слова:

«О, где вы, былые права!

О, точка опоры, вернись

И к нам благосклонно склонись!»

Твой хвост пусть выбивает тучи искр,

Усами пусть ты предъявляешь иск.

Хитёр ты, я хитрее. Ты самец.

И дыбом шерсть – посильный твой венец.

Смеёшься ты, мурлыча сладкий бред.

Бежишь скорей ты от обид и бед.

Боишься, что заденут нервов струны.

Боишься упустить свою фортуну.

А я хоть самка, спину выгибая,

Себе я цену знаю, мяу, знаю.

Твой хвост меня смутить не может, кот.

Придётся подтянуть тебе живот.

Из лапки моей мягкой коготки

Я выпущу, мой кот, тебе в виски,

Когда ты слишком будешь бить хвостом.

И порешим, мой дорогой, на том.

Ты льёшь мне в сердце мёд и, замирая,

Лишь ждёшь, что я открою врата рая.

Я, мяу отвечая, не спешу:

Помучить, потерзать тебя хочу.

А музыка моя из звуков трёх

Туманом обвивает твой порог.

Ты голову стремишься мне вскружить.

Не ты, а я здесь буду ворожить.

Пляшет пламя костра, языками впиваяся в небо,

Оставляя на нём отпечатки сверкающих искр.

И мигает звезда, излучая щемящую негу,

И луна наклоняет свой томный и призрачный лик.

Тихо музыка льёт нам на сердце печальную ноту,

А потом вдруг звенит и смеётся, бурлит как поток.

Позабыли глаза излучать как тоску и тревогу.

Созревает в душе вереница рифмованных строк.

В лунном свете мы купаемся, как дети.

Шум и смех прорежут пустоту.

И играет с нами летний ветер,

Обнажая леса чистоту.

И в азарте радостно-тревожном

Мы хотим войти в прохладный луч,

От луны что падает. И звёзды,

Улыбаясь, смотрят