Василий Бетаки - За полвека

Глядит на девочкину маму,

На блики в рыжих волосах…

Жаль, что он, уже почти мужчина,

Но для этой прекрасной дамы — всё-таки

недостаточно стар…

А в центре всей картины

Танцует Ренуар.

Танцует и танцует, с ухмылкою танцует,

На лоб сдинув чёрную шляпу,

так медленно танцует…

Он с грацией испанца

Готов хоть до зари,

(о, до зари!)

К нему прижалась в танце

мадам Самари,

Танцует, резко дышит

(уж чуть не сотню лет…)

Постойте, он ещё напишет

Тот самый, с веером, портрет!

Нет, это вам не танцы:

У рампы она улыбнётся огням,

И розовые пальцы

Вас приберут к рукам!

И сообразно теме

Откроется секрет:

Что кто-то придумал время, а —

Его в искусстве нет!

И не было, и нет:

Ведь вот она, всё та же:

Вся — в рост — навстречу вам,

И запах этой блажи

Вас приберёт к рукам!

И сообразно теме

Откроется секрет:

Что выдумано время, а —

Его на свете нет!

Хоть многое переменится,

Но вот она, она…

Бал — на Галетной Мельнице.

В музее — тишина.

37.

МАСЛЕННИЦА

…Когда сквозь март из церкви серой

не подымая головы

кустодиевская Венера

под звон купеческой Москвы

по переулкам, по Ордынке

плывёт на волнах шушунов

и вьются синие тропинки

под красным блеском каблучков

а снег зеленовато-алый

звенит весёлостью густой —

люблю языческий и шалый

московских масленниц настой…

38.

САРАФАНЫ

В музейном свете слабом,

За рамой, как в окне,

Малявинские бабы

Алеют на стене.

Миткалю или ситцу?

И радуга-лисица —

Платками по плечам!

Пылают сарафаны,

Трещат по швам —

На медных самоварах

Не место рукавам!

Цветы на бумазее

Орут, горят —

Служители музея —

В набат, в набат!

Так и живём в пожаре —

Художник — чёрту брат:

Аскетов поизжарим,

Ханжи сгорят!

Уллю! Малюй, Малявин,

Отчаянный маляр,

На свадьбу, на Маланьину,

Малиновый пожар!

Мазня, пришлёпка, грубость…?

А ткнёшь картину в тень —

Спалит запасник Рубенс

Рязанских деревень!

39.

И вот из облачка, постепенно,

Сквозь белый сумрак — "Весна" Родена.

Едва намеченными руками

Её объятья уходят в камень.

Едва заметно переплетенье —

Где свет, где тень на его колене?

Но в отшлифовке жестоких линий

Увянут губы и грудь застынет —

Чем больше зыбкость,

Тем больше сами

Свои улыбки

Мы вносим в камень.

== *** ==

40.

КИРИЛЛОВ

Над праздничным лесом, под солнцем осенним,

Над Сиверской синью

Скрипят флюгера на шатрах островерхих,

А может быть, — ветви…?

В лесах бестревожных

Какой невозможный Художник

Придумал ли, выискал место такое,

Чтоб белые башни

За тридевять рек от Столицы острожной

Поставить в гордыне над этим безлюдным покоем?

Да, крепость…

А впрочем, зачем она, крепость

В таких недоступных российских глубинах?

Тут, кажется, крепость — каприз и нелепость:

Ну, с кем тут рубились?

С грехом окружить, а не то чтоб свалить её,

Наверное, целую армию надо…

В кого тут палили?

Какой очумелый политик

Тянул эти стены, достойные стольного града?!

Другие же стены серебряно в озеро влиты,

Где белая тень опрокинутых башен струится,

Где так бестелесно и зелено зыблются плиты.

Кириллов ли?

Китеж ли?

Лес и молчанье…

Качанье

Небес под ногами…

Становятся лицами листья

И ликами — лица…

Камням да деревьям

начнёшь как язычник молиться —

Затем, что ни в битву не верится тут,

Ни в молитву —

Лишь в белые стены,

да в жёлтые листья,

да в жёлтые листья…

41.

ВЕНИК ТРИОЛЕТОВ

Такой эксперимент: сонеты, как известно, легко заплетаются в венки,

а если пытаться заплести триолеты, то они, как вдруг оказалось,

непременно торчат во все стороны веником!

К тому же последний триолет оказывается почти первым, но навыворот!

Правда, тут необходима непрерывная игра со знаками препинания…

1.

Не виноватые ни в чём,

Молитесь идолам, столицы!

Зубами щёлкают границы,

Не виноватые ни в чём.

Царь сам не служит палачом:

На это есть иные лица,

Не виноватые ни в чём…

Молитесь идолам, столицы.

2.

Молитесь идолам Столицы,

Забудьте бунт ночных лесов.

Автомашины злее псов —

Молитесь! Идолам столицы

Нужнее, чем гнездо для птицы,

Или — чем башня для часов…

Молитесь идолам! Столицы,

Забудьте бунт ночных лесов

3.

Зубами щёлкают границы,

Или наручники гремят?

Приказано любить свой ад:

Зубами щёлкают границы.

И вот больной влюблён в больницы,

Мертвец своей могиле рад…

Зубами щёлкают границы,

Или наручники гремят…

4.

Не виноватые ни в чём,

Побрякивают железяки.

Свободно трудятся писаки,

Не виноватые ни в чём:

Ведь он с другим — к плечу плечом!

Ведь так же поступает всякий…

"Не виноватые ни в чём!" —

Побрякивают железяки.

5.

Царь сам не служит палачом,

И даже не родит идею:

Идея массами владеет,

Царь сам не служит палачом:

Как правило, он ни при чём;

От славословия балдея,

Царь сам не служит палачом

И даже не родит идею!

6.

На это есть иные лица.

(Их я не видел до сих пор!)

А чтоб вступать со мною в спор —

На это есть иные лица:

В "евангелисты" не годится

Фанатик, честный, как топор,

На это есть иные лица,

Их я не видел до сих пор…

7.

Не виноватые ни в чём

Вполне порядочные люди

Об идолах бесспорно судят:

"Не виноватые ни в чём…"

Кто ж, спутав жертву с палачом,

Приносит головы — на блюде! -

Не виноватые ни в чём?

Вполне порядочные люди.

8.

Молитесь идолам, столицы,

Не виноватые ни в чём:

Царь сам не служит палачом.

Молитесь идолам: столицы

Зубами щёлкают. Границы

Приказывают кирпичом:

Молитесь идолам Столицы,

Не виноватые ни в чём!

42.

БАКИНСКАЯ БУХТА

Auf die Berge will Ich steigen,

Lachend auf euch niederschauen

H. Heine

Тут бродячих собак под навесом полно,

И морская вода попадает в вино,

На дюралевых ножках, как на сваях, столы,

И читает стихи мне Ага Лачанлы.

И звучит надо мной ритм газели двойной,

И я слышу, что он — в самом деле двойной,

А его повторяют каспийский прибой

И закат, оттенённый персидскою хной.

И не-правдо-подобно-восточной стеной

Дворец ширван-шахов торчит за спиной…

Этот берег стихов чем-то душу томит,

С ним когда-то на ты говорил Низами.

И хоть здесь лишь в стихах ты найдёшь соловья,

И ни дня не бывает без ветра, но я —

Злостный враг буколических бредней Руссо —

Если жизнь обернётся такой полосой,

Что тошнить меня станет от всех корректур,

От почирканных зеброобразно страниц,

От критических морд и начальственных лиц,

Этих, чей карандаш по стихам — как Тимур,

Трупы слов оставляет и яростных птиц

На полях — чтоб в мозгах был налажен ажур,

Если тошно мне станет от серых фигур,

От солидных очков, от ладоней-мокриц,

От ровесников лысых и крашеных дур,

Изрекающих плохо срифмованный вздор,

Опускающих с хлопаньем шторки ресниц,

После взглядов, пронзительных, как фотоблиц —

Гейне в горы грозился,-

ну а я уж сбегу

Под изодранный тент на морском берегу.

1965 г.

43.

Костры у моря — цветы бессонных.

Со струн гитарных плывёт цыганщина,

Над старым портом, по волнам тёплым,

Над тесной грудой причалов тёмных,

Всё время что-то переиначивая…

Девчонка палкой в огне мешает,

А над кострами прожектор шарит,

Но мягко светятся, с ним не споря,

Сквозь синий конус костры у моря.

В забывшем шёпот моторном мире