Владимир Каменцев - Океан. Выпуск пятый

Сначала тунцы, увлеченные охотой, не замечали судна, не слышали грохота двигателя и шума сходящего в воду невода, но когда траулер описал половину окружности вокруг косяка, они забеспокоились и бросились наперерез курсу судна. Мы были готовы к этому, и, когда косяк приблизился, старший помощник капитана, стоявший на баке, выстрелил в воду две сигнальные ракеты. Волшебное голубое пламя взметнулось в толще воды. На поверхности забурлили пузырьки отходящих газов. Косяк буквально на месте развернулся и пошел в обратную сторону. Но это было не страшно — там сеть опустилась уже на полную глубину.

Когда закончили замет, перед нами возникло редкое и волнующее зрелище: безмятежно плавающий кит, окруженный стаей играющих тунцов, и все это — в обрамлении из белых пробковых поплавков. Вскоре кит исчез — наверное, шум стягиваемого стального троса насторожил его, и он счел за благо занырнуть — только его и видели. Косяк тоже исчез. Всех мучил вопрос: последовали ли тунцы за китом и поднырнули ли под нижнюю кромку невода или просто слегка приглубились?

На капитана Ивана Данилыча было страшно смотреть. Босиком, в одних трусах, он метался по верхнему мостику, напоминая взмыленного коня во время скачек, боксера на ринге — одним словом, бойца во время жаркой схватки. Его огромная двухметровая фигура загромождала весь мостик. Можно было залюбоваться очень выразительными, экспансивными жестами капитана — для связи с ботом. Правда, для этой цели имелась переносная радиостанция, но Данилыч приучил экипаж бота понимать капитанские распоряжения без современных технических средств, а по взмахам его рук, по положению корпуса. Ну, а если на боте, не дай бог, что-то делали не так, Данилыч засовывал в рот четыре пальца и молодецким посвистом наставлял моряков на путь истинный.

Капитан заметно нервничал и подгонял мастеров добычи: «Быстрее, ребята, берите невод, быстрее…» Макарыч и его помощник и без того понимали, что нужно торопиться, и вместе со своими подчиненными — матросами промысловой команды — работали на пределах своих возможностей.

В воде оставалось уже совсем немного невода, но на поверхности не было ни одного тунца, что дало основание нашим штатным пессимистам высказать рабочую гипотезу, что берем пустыря. И вдруг один из матросов закричал что-то нечленораздельное, показывая за борт. Все посмотрели и обмерли: вода забурлила, и на поверхность воды внутри невода всплыл большой косяк. Встревоженные рыбы вслед за вожаком начали совершать сверхскоростные броски в разные стороны, но всюду натыкались на прочное полотно сети.

Нужно было видеть ликование, неуемную радость, восторг людей, впервые за много дней познавших радость победы. Капитан приказал остановить выборку. Пустили в дело каплер — большой черпак, сделанный из сети. Его, словно ведро в колодец, опускали в невод и каждый раз выгружали на палубу несколько больших, неистово бившихся тунцов.

Теперь хозяином положения стал мастер обработки. Под его руководством приступили к разделке и заморозке рыбы. Работали всю ночь в сумасшедшем темпе — на открытой палубе при тридцатиградусной жаре долго рыбу не продержишь.

Улов оказался настолько крупным, что вся рыба не поместилась в морозильные камеры, поэтому значительную часть тунца уложили в трюм, куда предварительно нагнали холод, и там хранили его до тех пор, пока шла заморозка улова. Когда первую «порцию» тунца заморозили, шатающиеся от усталости матросы «выбили» его из камер и, поместив твердокаменные тушки в рогожные мешки, уложили в трюм, а освободившиеся камеры загрузили следующей партией тунца.

И снова потекли обычные, будничные дни, но теперь уже в настоящем промысловом режиме: утром замет, вечером второй замет, потом разделка улова, заморозка, «выбивка» камер. На протяжении многих дней на палубе не было видно ни одного доминошника, почти никто не смотрел кино, судно как бы вымерло, и только иногда мелькнет небритая тень с воспаленными от бессонницы глазами и снова исчезнет в трюме или в морозилке.

И люди, и траулер очень сильно изменились внешне: ребята похудели, осунулись, еще больше почернели, почти не следили за своей внешностью. Судно тоже очень быстро утратило свой парадный вид: борта поржавели, палуба почернела, каюты не прибраны. Зато настроение у моряков боевое, бодрое. Трюмы начали быстро наполняться первоклассной рыбой. Если так пойдет и дальше, значит, рейс кончится успешно, и домой мы вернемся не горе-рыбаками, а победителями, не стыдно будет людям в глаза смотреть. А за все спасибо кашалоту! Если бы не он, может быть, до сих пор ходили бы как неприкаянные по морям-океанам — чистенькие, свеженькие, как туристы в круизе. Спасибо тебе, кашалот!

В этот день команда освободилась довольно рано: с утра сделали один замет, к обеду управились со всем уловом, после обеда боцман выгнал всех на драйку палубы, и часов в 6 вечера один за другим моряки начали «выходить в свет»: часть из них расположилась за деревянными столами, предусмотрительно сколоченными боцманской командой в начале рейса; другие — на крышке люка; третьи уселись прямо на палубе, аппетитно пахнувшей свежевымытым деревом.

По кругу идет пачка сигарет, и начинаются долгие и неторопливые рыбацкие посиделки. О чем только не услышишь в этом импровизированном дискуссионном клубе: и о международном положении, и об иностранных портах, и о проделках моряков на берегу. Иногда чувствуется, несет рассказчик несусветную чушь, но все равно слушатели воспринимают рассказ с самым неподдельным интересом и охотно от души смеются, если увлеченный рассказчик «зальет» что-то особенно сногсшибательное.

— Был у меня друг, боцман, — плетет нить своего рассказа один из матросов. — Приехал после рейса в Находку, увидел на аэродроме заблудившуюся корову и привязал ее за рога к вертолету. Вертолет взлетел вместе с рогами… Потом штраф боцман уплатил — пятьсот рублей — за порчу домашнего скота…

Чушь несусветная, но дружный хохот взрывает ночную тишину.

С мачты испуганно взлетает, громко хлопая крыльями, присевшая отдохнуть большая птица.

— А у нас на судне медведь был, — выступает новый рассказчик. — Как какая-нибудь проверка или инспекция, мы его сразу выставим к парадному трапу и полное спокойствие. Никто не идет…

Когда я первый раз попал на судно, я не мог понять, почему эти здоровенные и вполне взрослые люди могут так самозабвенно и так долго предаваться пустопорожней болтовне, в которой подчас так трудно отделить правду от вымысла. И только потом я понял глубокий смысл этих разговоров. В научно-фантастических романах авторы нередко подвергают своих героев-звездолетчиков анабиозу, то есть усыпляют их на много лет, чтобы не подвергать космических путешественников самому страшному виду пытки — испытанию временем. Так вот морская травля — это и есть своеобразный анабиоз. Послушает моряк десяток невероятнейших баек, сам наговорит с три короба, насмеется, насмешит других — глядишь, и еще один вечер прошел.

На верхнем мостике по вечерам у нас собирается самая серьезная публика. Здесь наш «мозговой» центр. Под тентом, где висит яркая электрическая лампочка, стоит пара маленьких столиков. Один из них постоянно ангажирует матрос Никита, который готовится к поступлению в институт и ежедневно решает десятки математических задач. Рядом с ним в импровизированном гамаке пристроился рефмеханик Ваня, который дал клятву своей молодой жене, что за рейс проработает двадцать пять параграфов учебника английского языка. За другим столиком засел штурман Леша с красными то ли от загара, то ли от умственного перенапряжения ушами. Он делает контрольную работу по теоретической механике за второй курс Дальневосточного рыбного института. Несколько матросов, живописно расположившись на тюфяках, читают книги, взятые из судовой библиотеки.

Снизу раздаются взрывы хохота, перебранка доминошников, занятых «разбором полета» после очередной проигранной партии, а здесь академическая тишина, как в столичной библиотеке. Равномерно стучит дизель, слегка покачивается электрическая лампочка, вырывая из кромешной тропической тьмы сосредоточенные лица «интеллектуалов». Каждый занят своим делом.

Часов около девяти с палубы начинают доноситься нетерпеливые голоса: «Пора фильм запускать!», «Давай фильму!» Фильмы… Я нигде не видел, чтобы люди так страстно увлекались кино, как на флоте. Порою даже приходит в голову совершенно нелепая мысль: как же люди ходили в море до изобретения кинематографа?

В первый же день рейса в кают-компании монтируют киноустановку, и все время плавания она работает с предельной нагрузкой. Как обычно, на борту среднетоннажного траулера имеется тридцать — сорок фильмов, так что можно открывать грандиозный кинофестиваль. Но на фильмы набрасываются с такой жадностью (с первого же дня плавания, пока идем в район промысла, наши киновечера начинаются часов в семнадцать и продолжаются далеко за полночь), что число непросмотренных лент катастрофически тает. Как-то я не поленился и записал в свой дневник названия фильмов, просмотренных неутомимыми зрителями за один такой вечер: