Педро Кальдерон - Жизнь есть сон (другой перевод)

8 Как в древней басне, по которой гиганты стали громоздить горы на горы, чтобы добраться до небес и убить Зевса.

9 В духовных драмах того времени (autos sacramentales) постоянно действуют аллегорические изображения гордости, смирения, идолопоклонства, сладострастия и других отвлеченных понятий. Понятно, что от искусства в их изображении зависел успех или неуспех известной драмы, на что и намекает Кларин.

10 Ср. выше, примеч. 7.

11 Первый намек, что в жизни нет резкой разницы между мечтой и действительностью.

12 Верность государю, забота о чести и любовь, из-за столкновения которых так часто возникает в испанских драмах трагическое положение героя, ярко отражаются в речи Клотальдо.

13 Птицы.

14 Рожки или трубы.

15 Это напыщенное приветствие Астольфа для современного читателя является совершенно безвкусным, но у Кальдерона довольно много примеров такой речи.

16 Т. е. мне легко показать, что ваше пышное приветствие только ложь, и вашим истинным чувствам не соответствует.

17 Т. е., вероятно, моя любовь даст вам власть над моей душою.

18 Подобные разговоры двух лиц, постоянно прерывающих друг друга, не редкость в поэзии Кальдерона.

19 Одним словом, Василий занимается астрологией.

20 Прозаическое, но чрезвычайно смелое сравнение.

21 Ср. след. место из Montesquieu, Lettres persanes (письмо XXXIX): Il me semble, ben Josue, qu'il у a tonjours des signes eclatants, qui preparent a la naissance des hommes extraordinaires; comme si la nature souffrait une espece de crise et que la puissance celeste ne produisit qu' avec effort.

22 В древности и в Средние века полагали, что рождение ехидны влекло за собой неминуемую смерть ее матери. Ср. у Пруденция, Hamartigenia, ст. 580-606, и многие места в пьесах Кальдерона.

23 Ср. Евангелие от Матфея, гл. 27, с. 45-52, рассказ о знамениях, бывших при смерти Иисуса Христа.

24 Убеждение в силе и свободе человеческого духа, сближающее Кальдерона с Софоклом; ср. знаменитый хор из Антигоны, начинающийся словами: "Много могучего в свете, но что человека могучей?"

25 Под этими атлантами Василий подразумевает Астольфа и Эстреллу, надежду и опору польского трона.

26 В подлиннике непереводимая игра слов: _Ros_. tus pies beso; _Clar_. у yo los piso. T. e. целую твои ноги, а я попираю следы их, ставлю свои ноги на след твоих.

27 Мы говорили в предисловии, как ревниво оберегали испанцы свою честь от малейшего оскорбления; человек оскорбленный, по их мнению, не имел права жить, пока не смывал кровью своего оскорбления.

28 Король - особа священная, и никоим образом не может оскорбить своего подданного.

29 Любовь и уважение к отцу, основываясь на голосе крови, невольно возникают в детях; на этой мысли основана драма Кальдерона "Las tres justicias en una".

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

Зал во дворце Василия.

СЦЕНА 1-я

Василий и Клотальдо.

Клотальдо

Все я исполнил, государь,

Как ты приказывал.

Василий

Клотальдо,

Как было дело, расскажи.

Клотальдо

Происходило дело так.

С успокоительным питьем,

По приказанью твоему,

Составленным из трав различных,

Смешав еще такие травы,

Которые имеют силу,

Упорно, хоть и незаметно,

Рассудок мощный человека

И ослаблять, и оглушать,

И делать, чувства убивая,

Из человека труп живой...

(Зачем доказывать, что это

Возможно, если столько раз

Доказывал возможность опыт?

И, несомненно, медицина

Полна природных, чудных тайн,

И нет растенья, камня, зверя,

Чтобы таинственного свойства

В нем не было хоть одного!

И если злоба человека

Уж тысячи открыла ядов

Смертельных, надо ль удивляться,

Что усыпляющий есть яд,

Который действует слабее,

Есть и губительный состав,

Смерть приносящий без пощады?

Давно доказано все это

И опытом и размышленьем.)

Мое питье составил я

Из опия и белены,

К нему дурмана сок прибавив;

И с чашей к Сигизмунду я

Спустился в мрачную темницу.

Здесь повели мы разговор

О человеческих науках;

Хотя немного он учился

И красноречье изучал

В пустыне у зверей и птиц,

Однако многое открыла

Его широкому уму

Безмолвная природа скал,

Небес безмолвная природа!

Его желая приготовить

К тому, что замышляешь ты,

И гордость духа возбудить,

Как бы случайно указал я

Ему на горного орла,

Который, ветер презирая,

Как грозной молнии стрела

Или свободная комета

Вздымался в верхние пределы.

И Сигизмунду я сказал,

Полет свободный восхваляя:

"Орел могучий - царь пернатых,

И потому под облаками

Над всеми гордо он вознесся".

Довольно было этих слов:

За мысль мою схватился он,

И о величии царей

Высокомерно рассуждать

Он начал; нам понять не трудно,

Что в самом деле кровь его

К великим подвигам зовет,

Волнуясь и играя в нем.

Он говорил: "Смотри, Клотальдо,

И в беспокойном царстве птиц

Слабейшие могучим птицам

В повиновении клянутся.

Утешен я в своем несчастьи,

Когда подумаю об этом:

Я подчинен, но только силой

Меня принудили к тому,

А добровольно человеку

Не сдался бы я ни за что!"

Из этих слов увидел я,

Что в нем проснулся гнев обычный

На горький плен и заключенье;

Тогда ему я подал кубок

С успокоительным питьем,

И лишь из чаши в грудь его

Проник напиток, Сигизмунд

Глубокому предался сну,

И пот холодный у него

По членам разлился и жилам...

И если б не было известно,

Что это мнимая лишь смерть,

Легко бы всякий мог подумать,

Что в самом деле умер принц.

Приходят в это время люди,

Которым ты доверил дело,

Берут его с собой в карету

И во дворец к тебе везут,

Где приготовлены тобою

Ему величие и блеск,

Вполне достойные его.

И здесь его в твоей постели

Они кладут, чтобы потом,

Когда минует летаргия,

Ему служить, как ты велишь.

И если я повиновеньем

Себе награду заслужил,

(Прости мою неосторожность!)

Скажи, зачем ты во дворец

Так удивительно и странно

Велел доставить Сигизмунда?

Василий

Твое сомненье справедливо,

Клотальдо, и тебе охотно

Я дело разъясню теперь.

Ты знаешь сам, что Сигизмунду

Влияние звезды враждебной

Несчастиями угрожает

И множеством страданий тяжких.

И вот узнать я захотел,

Правдиво ль неба предсказанье?

Дало немало указаний

Оно суровости своей;

Но, может быть, оно смягчится,

Свою жестокость уменьшит

И, доблестью благоразумья

Побеждено, изменит жребий?

Ведь человек сильнее звезд!

Все это я хочу узнать.

Кто он, скажу я Сигизмунду.

И пусть тогда покажет он

Свои наклонности и разум.

И если он звезды влиянье

Великодушьем победит,

Он будет царствовать; но если

Тираном будет и злодеем,

Его верну к цепям обратно.

Теперь я знаю, спросишь ты:

Чтобы проделать этот опыт,

Зачем сюда он привезен

В забвении глубоком сна?

И это разъясню тебе,

Поймешь из моего ответа.

Когда сегодня он узнает,

Что он мой сын, а завтра утром

Себя в темнице вновь увидит

Конечно, жалкий жребий свой

В отчаяньи проклянет он!

Чем, как себя тогда утешит

И что в замену прав получит,

Прав на корону и престол?

Оставить надо дверь открытой

На случай горькой неудачи!

Ему ты скажешь: "Сигизмунд,

Все, что ты видел в эту ночь,

Лишь сновидение и греза".

Мы двух вещей достигнем так.

Во-первых, ближе мы узнаем

Его наклонности и чувства:

Проснувшись, будет поступать он,

Как вздумает и как захочет;

А во-вторых, его утешим:

Сегодня, правда, во дворце

Все повинуются ему,

Но завтра он в своей темнице,

Припоминая день минувший,

Поймет, что только грезил он;

И хорошо, когда поймет:

Ведь в этом мире все, Клотальдо,

Все, кто живет, лишь спят и грезят {1}.

Клотальдо

Легко бы мог я доказать,

Что не годится этот план;

Но поздно, дела не поправишь:

Насколько можем мы судить,

Проснулся он и к нам идет.

Василий

Теперь я должен удалиться.

Ты принца воспитал, Клотальдо,

И потому останься с ним

И среди стольких затруднений,

Что окружили мысль его,

Ему ты истину откроешь.

Клотальдо

Ты позволенье мне даешь

Все рассказать ему?

Василий

Конечно;

Когда опасность знаем мы,

Нам легче победить ее. (Уходит.)

СЦЕНА 2-я

Клотальдо и Кларин.

Кларин (в сторону)

Четыре палочных удара!

Я заплатил за право входа!

Какой-то рыжий гренадер,

Уж больно важный, алебардой

Мне отсчитал удары эти.

За них я кой-что здесь увижу;

Нет, правда, лучшего окошка,

Как то, которое с собою,

Без разрешения кассира,

Повсюду носит человек;

Когда его со всех празднеств

Прочь гонят, все же он садится