Сильвия Платт - Собрание стихотворений

   Овцы-то знают, где живут! Бесконечные годы

   Эти грязные шерстяные облачка

   Пасутся спокойно, серые, как погода...

   Погружаюсь в черноту овечьего зрачка -

   Я - словно посланное в пространство сообщенье,

   Глупое, как эти животные, обступившие меня,

   Эти переодетые бабушки, желтозубые, в париках,

   Густо и жёстко мекающие

   Над лужами в разъезженных колеях.

   Подхожу - вода прозрачна, как одиночество,

   Протекающее сквозь пальцы,

   А ступеньки - от одной полосы травы до другой.

   Люди? Только ветру обрывки слов вспоминаются,

   И он повторяет их,

   то жалуясь, то беседуя сам с собой...

   "Тёмный камень, тёмный камень..." -

   бормочет ветер печально,

   А небу одна опора - я. Ведь тут

   Только я, только я одна вертикальна,

   Да травинки, что качая рассеянно головами,

   в ужасе темноты ждут.

   А в узких долинах, чёрных, как раскрытые кошельки,

   Монетками поблескивают далёких домиков огоньки.

   сентябрь 1961

   Никого, ничего на тропинке.

   Одна ежевика. Блеск её чёрен.

   Ежевика по обе стороны. Ежевичная аллейка

   Вьётся вниз, как жёлтая змейка,

   И в конце её дышит море.

   Ягоды крупней, чем подушки пальцев -

   Живая изгородь, усыпанная зрачками.

   Молчаливые зрачки на меня пялятся,

   И красный сок стекает по пальцам -

   Я не спросила, может мы - одной крови с вами?

   Наверное, я понравилась этим ягодам:

   сплющивая чёрные бока,

   Они прижимаются к моей бутылке молока...

   Над головой птицы - обрывки крикливых стай,

   Клочки сожжённой бумаги вертятся в бледном небе -

   В один протестующий крик слиты их голоса,

   И кажется - моря здесь нет и никогда не было.

   Высокие поля светятся изнутри - всё в зелёном огне.

   Подхожу - куст усыпан жуками: вот

   Чёрно-зелёные брюшки,

   узоры крылышек, как на полотне

   Театра теней. Медовый ягодный праздник раз в год

   Ошеломил их, и они поверили в райское небо...

   Ещё поворот - и ежевики нет, как не было:

   Море - вот единственное, что сейчас появиться должно.

   Между двух скал ветер в лицо, как в трубе -

   Хлопает незримым бельём на незримой верёвке. Но

   Не верится, что эти холмы преданы столь грубой судьбе.

   Нежные и зелёные,

   Ну как могут они пережить такие рваные и солёные

   Ветры?

   Последний зигзаг делаю по овечьей тропе,

   Она выводит меня на северную сторону:

   Рыжая скала над пустотой встала,

   И ничего нету,

   Кроме серебряного света и гулкого простора,

   Словно ювелиры бьют и бьют по неподатливому металлу...

   23 сентября 1961

   Это - край земли.

   Пальцами кривыми от ревматизма

   земля цепляется за пустоту.

   Чёрные скалы

   и море за ними, взрывающееся брызгами,

   Твердят нам, что дна нет,

   предостерегают, что незачем на ту

   Сторону...

   Это море, белое от лиц утонувших,

   Этот мыс - просто угрюмая свалка скал,

   Солдаты, уцелевшие в хаосе войн. Им в уши

   Волна за волной вбивают горсти песка -

   Они и не шелохнутся.

   Но другие скалы упрямо и постоянно

   прячут враждебность под водой.

   А туманы -

   Эти древние, бледные, тающие туманы

   Смахивают скалу за скалой

   и возрождают опять...

   Не туманы это, а души,

   укутанные в шум судьбы,

   разнесённый океаном -

   И лёгкая их дымка не в силах устлать

   Низкий клевер, звездчатку и колокольчики,

   Такие незаметные,

   словно чьи-то умирающие пальцы

   устали их вышивать.

   Я бреду, и туман, как вата, забивается в рот и в нос,

   А потом он меня оставляет,

   всю покрытую бусинками слёз.

   Мадонна Кораблекрушений

   летит и летит к горизонту,

   Мраморные юбки её, словно крылья, сдуты назад,

   Мраморный матрос

   молится на коленях,

   отчаяньем согнут,

   И живая крестьянка в чёрном,

   глядя молящемуся в глаза,

   Молится ему.

   Мадонна Кораблекрушений

   Втрое выше крестьянки. Её губы божественно сонны,

   И она не слышит молитв ни матроса, ни женщины,

   В прекрасную бесформенность моря, вглядываясь влюблённо.

   Кружева гагачьего цвета

   Хлопают в порывах ветра

   на прилавке с открытками.

   Одна из продавщиц,

   придавливая тяжёлыми раковинами кружева,

   Говорит: "Вот какие вещицы

   в океане скрыты!

   А из мелких ракушек мы делаем

   куколок, бусы и сказочные морские существа.

   Но эти ракушки не отсюда,

   не из Залива Утопленников,

   они с другого конца света,

   Из тропических синих морей.

   Мы там никогда не бывали...

   Покупайте блины,* ешьте скорей,

   пока не остыли от ветра..."

   29 сентября 1961

   Искусственный свет стерилен как небо.

   Бактерии в нём не выживают.

   И в призрачных одеждах убегают немо

   От скальпеля и резиновых перчаток.

   Стерильная простыня - мёрзлое снежное поле - накрывает

   Какое-то тело и -

   Мои руки с ним что-то делают.

   Как всегда нет лица. Только

   Бесформенная груда фарфорового цвета.

   С семью отверстиями.

   Душа, видимо, светится иначе.

   Я её не видел, - не вылетала.

   Только сегодня уплыла вдаль, словно огни корабля... А это -

   Сад это сад, - всё, что перед моими глазами -

   Истекают жидкими субстанциями переплетенья корней.

   Мои ассистенты напряжённо их прикрепляют

   На места.

   Меня атакуют зловоние и цвета.

   Вот дерево - это лёгкое, а та

   Великолепная орхидея, сверкающая как змея, может...

   А вот и сердце - полный несчастий колокол алого цвета...

   Как же я по сравнению с этими органами ничтожен!

   А ведь вламываюсь, кромсаю что-то в лиловой этой

   Пустыне. Кровь - будто закат над ней.

   Я по локти в скрипучем и красном.

   А оно всё сочится - оно ещё есть!

   Волшебный горячий родник - вот!

   Надо закрыть его поскорей,

   Чтобы он наполнил фантастической плазмой

   30 Эти спутанные синие трубы над белым

   Мрамором... Как я восхищаюсь римлянами:

   Акведуки ...* Орлиные носы... Термы Каракаллы*...

   Это ведь римская вещь - тело:

   На белом постаменте оно закрывает рот.

   То, что сейчас санитары укатывают -

   Усовершенствованная мной статуя.

   Пациент получит чистую розовую пластмассовую конечность,

   А у меня останется рука или нога, или горстка камней, чтоб

   Ими в пробирке бренчать. Относительно же других

   Деталей - они будут плавать в спирту, как реликвии святых.

   Над одной из кроватей в палате голубым огоньком

   О прибытии новой души сообщают мне,

   Сегодня в голубом свете парит она под потолком:

   Ангелы морфина позаботились о ней.

   Человек парит, чует носом рассветные сквозняки,

   А я хожу в марлевых доспехах среди лежащих, сонных,

   Тусклы от крови плоские луны - ночные огоньки -

   И лица, обесцвеченные лекарствами,

   поворачиваются ко мне, как цветы к солнцу.

   29 сентября 1961

   Я точное и серебристое,

   и не знаю, что значит предвзятое

   мненье. Ни любовью, ни отвращеньем

   ничего не замутнив,

   Всё, что вижу - немедленно проглатываю.

   Мой взгляд не жесток: он просто правдив.

   Я глаз прямоугольного маленького божка.

   Почти всё время

   противоположная стена в меня глядится.

   Она в розовых пятнах.

   Я долго смотрю на неё, пока

   стена не покажется мне

   собственной моей души частицей.

   Но порой отделяют её от меня то темнота, то лица.

   И вот я - озеро. Наклоняется женщина надо мной.

   Она ищет свою сущность в моей глубине,

   А потом отворачивается к этим лгунам,

   к свечкам или к луне.

   Но и тут я честно отражаю её,

   повёрнутую ко мне спиной.

   Нервными жестами и слезами она награждает меня.

   Для неё так много я значу -

   то приходит она, то уходит.