Людмила Мартьянова - Сонет Серебряного века. Сборник стихов. В 2 томах. Том 1

Не верь, не верь толпе! Не умер Аполлон.
Да! Старый мир погиб, и затопляет Лета
Руины славные, где зову нет ответа;
Пустынною скалой чернеет Геликон...

Но в их святой пыли наш новый мир рожден!
Ужели божеством спасительного света
В чудесном зареве грядущего рассвета
На радость новых лет не пробудится он?

Жизнь бьет ключом теперь, но, робкие невежды,
Не видим мы еще поэзии надежды
В эпической борьбе природы и труда.

Явись, о вещий бог! Не зная сожалений,
Не веря смутным снам и грезам без стыда,
Ты новый гимн найдешь для новых упоений!

О, если бы во дни, когда был молод мир,
Родился ты, Шенье, в стране богов рассвета,
От Пинда синего до синего Тайгета
Была бы жизнь твоя – прелестный долгий пир!

При рокоте кифар и семиструнных лир
Венчали б юноши великого поэта,
И граждане тебе, любимцу Музагета,
В родимом городе воздвигли бы кумир.

Но парки для тебя судьбу иную пряли!
И ты пронесся в ночь кровавых вакханалий
По небу севера падучею звездой!..

Как греческий рапсод, ты страстно пел свободу,
Любовь и красоту бездушному народу
И умер перед ним, как греческий герой.

Царю тринадцать лет. Он бледен, худ и слаб.
Боится пушек, гроз, коней и домового,
Но блещет взор, когда у сокола ручного
Забьется горлица в когтях зардевших лап.

Он любит, чтоб молил правитель-князь, как раб,
Когда для подписи уж грамота готова;
И часто смотрит он, не пророняя слова,
Как конюхи секут сенных девиц и баб.

Однажды ехал он, весной, на богомолье
В рыдване золотом – и по пути, на всполье,
Заметил мальчиков, игравших в чехарду...

И, видя в первый раз, как смерды забавлялись,
Дивился мальчик-царь: и он играл в саду
С детьми боярскими, но те не так смеялись.

Родился я, мой друг, на родине сонета,
А не в отечестве таинственных былин, —
И серебристый звон веселых мандолин
Мне пел про радости, не про печали света.

На первый зов мечты я томно ждал ответа
Не в серой тишине задумчивых равнин, —
Средь зимних роз, у ног классических руин,
Мне светлоокий бог открыл восторг поэта!

Потом... не знаю сам, как стало уж своим
Все то, что с детских лет я почитал чужим...
Не спрашивай, мой друг! Кто сердце разгадает?

В моей душе крепка давнишняя любовь,
Как лавры той страны, она не увядает,
Но... прадедов во мне заговорила кровь.

Игрой мечты ушел я в глубь веков
И вижу юношу: болезненный, печальный,
Возводит он с толпой других рабов
Хеопсу мавзолей пирамидальный.

Вот он несет на согнутой спине
Чудовищный гранит.
Дрожащая походка...
Глаза глядят страдальчески и кротко...
И страшный крик раздался в тишине!

Тот крик потряс весь воздух, строй эфира,
Дошел до звезд – и там, за гранью мира,
Все вверх идет в пространстве вековом.

Он ищет божества и правды бесконечной...
Прошли века. Гигант остроконечный
Над деспотом стоит в величии немом!

Со стоном падает в сражении солдат.
Его возьмут, забрызганного кровью,
В больницу отвезут и рану заживят.
И в ясный день поддельному здоровью

Он верит, как дитя... Но с запада сырой
Подует ветер вдруг, и в облаках тумана
Потонет солнца блеск, – и вновь заныла рана!
И веры нет в душе его больной!

Так прихоть времени всесильна; так, порою,
На месте, где душа поражена судьбою,
Я плачу, воскресив забытую печаль.

Слеза, печальный звук, одно пустое слово,
Иль тучка в небесах, – как луч, осветят снова
Погибших лет затерянную даль!

Ребенком, крыльев я у бога все молил
И рвался к небесам неопытной душою.
Там все торжественной дышало тишиною —
Мой детский вопль туда не доходил.

Желанием борьбы, желанием простора,
Широкого, как мир, душа была полна...
Прошли года – и что ж? По-прежнему ясна,
Заманчива лазурь для любящего взора.

Но нет в душе моей старинного огня!
О, кто ж ты, демон зла, карающий меня,
Сильней дающий мне познать ярмо бессилья?

Жестокий! Для чего ты дал спине моей
Гнетущие к земле громадностью своей
И все трепещущие крылья?..

Его сочли бездушным мертвецом.
Но он проснулся. Рот окостенелый
Хотел кричать, но крик его несмелый
Был заглушен каким-то потолком.

И в странной пустоте, холодной и бездонной,
Без звуков, без лучей, лежит он одинок,
Тревожно слушая... Испуганный зрачок
Пронизывает мрак безжизненный и сонный.

Кругом царит загадочный покой...
Вот хочет он привстать... и – ужас! – головой
Ударился о доски гробовые!

Усни и ты, душа моя,
Не плачь, не рвись в небесные края,
Чтоб цепи не почувствовать земные!

На башне, в поздний час, ученый наблюдал,
Как звездный хор торжественно и смело
Свой вечный путь в пространство направлял;
А утро в бесконечности белело.

Он вычислял... Средь золотых миров
Комета встретилась внимательному взору,
И грозному он молвил метеору:
«Ты вновь придешь чрез столько-то веков!»

Звезда придет, веленье исполняя,
И обмануть не сможет никогда
Науки вечной, в вечности блуждая!

Пусть человечество исчезнет без следа:
На башне бодрствовать упорно и тогда
Ты будешь, Истина святая!

Не ведая покоя, ежечасно
Они бегут с кувшинами толпой
То к бочке, то к колодцу, но – напрасно!
Им не наполнить бочки роковой.

Увы! Дрожат слабеющие руки,
И, онемев, не движется плечо...
Пучина страшная! Конец ли нашей муке?
Неумолимая, чего тебе еще?

И падают они, идти уже не в силах...
Но младшая из всех в сестер своих унылых
Умеет прежнюю уверенность вдохнуть.

Так грезы и мечты бледнеют, разлетаясь,
А юная Надежда, улыбаясь,
– О сестры, говорит, пойдемте снова в путь!

Провидящий народ с огнем во взорах смелых
В путь тронулся вчера в немую глубь степей,
Закинув за спины малюток загорелых,
Прижавши их к сосцам цветущих матерей.

Мужья идут пешком вблизи телег скрипучих,
Где семьи скучены, с кинжалом при бедре,
Задумчиво следя цепь облаков летучих,
Умея тайный смысл постигнуть в их игре.

Сверчок, завидев их из глубины зеленой,
Одетых пылью трав, заводит гимн влюбленный.
К бездомным странникам Природа-мать нежней:

Струится светлый ключ из почвы каменистой,
В пустыне стелется ковер цветов душистый —
Для них, читающих во мгле грядущих дней!

Разгневанный Ангел, орлом с высоты
Низринувшись, мощной рукою хватает
За чуб нечестивца и грозно вещает:
«Я – ангел-хранитель! Раскаешься ль ты?

Знай: должно любить без гримасы печальной
Убогого, злого, хромого, слепца,
Чтоб вышить из этой любви без конца
Для ног Иисуса ковер триумфальный.

Любовь такова... Полюби же теплей —
И будет блаженство наградой твоей,
Блаженство, которое ввек не наскучит!»

И Ангел добра, прибегая к бичу,
Рукой исполина отступника мучит.
А тот отвечает одно: «Не хочу!»

В те дни, когда цвела Природа красотой,
Чудовищных детей в восторгах зачиная, —
Я б жить хотел у ног гигантши молодой,
Как кот изнеженный, ярма забот не зная;

Следить, как, ужасы в забаву превратив,
Растет она душой и зреет мощным станом,
Угадывать страстей бунтующих порыв
В глазах, увлажненных всплывающим туманом.

Величьем форм ее я услаждал бы взор,
По склонам ползал бы ее колен огромных
И в час, когда бы зной, пора желаний томных,

Ее, усталую, по полю распростер,
В тени ее грудей дремал бы я небрежно,
Как у подошвы гор поселок безмятежный.

Часто с любовью горячей, со страстью мятежной
Рвусь я к тебе, моя милая... Строго,
Властно царит надо мною твой образ... Так нежно
Так беззаветно люблю я, так много!
Столько сказать я тебе, как сестре и как другу,
В эти минуты хочу... Все сердечные раны

Рад обнажить, чтоб развеять туманы,
В сердце смирить беспокойную вьюгу!

Что за дитя – человек!.. Повстречавшись, сурово,
Кратко и холодно мы говорим и порою,
Сами не зная зачем, ядовитое слово
 В сердце друг другу вонзаем с тоскою...

Слезы глотая, ломаю я руки...
Муки любви, вы, безумные муки!