Стихи и эссе - Ингер Кристенсен

Как шиферно-серое море витает

мой по-зимнему сплющенный мозг

в пространстве

убегающий маяк вращает

мои ухнувшие вниз

глаза

то что мы называли сушей

это ближайшие звёзды

Увядший побег

впивается в мою зимне —

окоченевшую ладонь

несёт меня легко

на своём шипе

оранжевой крови

ставит мой шрам

мою кромешную ночь

под сомнение

распускает неувядающий

семиугольный лист

в моей душе

Моя в судороге рука

моя отвага

моя маленькая окоченевшая

континентальным побережьем

монологичная как ракета

твёрже всё

в ужасе

я не двинусь с места

прилети синяя птица

не бойся я тебя не трону

приложи своё глухое ухо

к моему тупому пульсу

ничего плохого

я тебе уже не сделаю

врастопырку враскоряку траченая

но ещё не полностью утраченная

серыми электродами будущего

туго натянутая на пяльцы памяти

на её побелевшие

кончики пальцев я стою и бормочу что

я хочу быть доброй

Прилив наважденье нож точка схожденья

в животрепещущей точке рожденья

в перспективе будущего

я твоя угодница вижу приход твой

жду крайнюю крайность

когда ты обрушишься

на невинный берег

где живут единоверцы

Приди маловерие которое верит

что всё предсказуемо

твоя всезнающая статистика несчастий

в общем и целом вычислила

…невычислимое

и по большому счёту что случилось

то и должно было случиться а то чего мы добились

того и должны были в конце концов добиться

ведь раньше или позже

всё равно всё сойдётся

а берег даже не брезжит

Я веду себя спокойно на берегу

поджидаю то что ты называешь судьбой

валяюсь как старый раскрошившийся камень

что до сих пор улыбается волнам

О это набожное маловерие что верит

будто я не скорчу рожу

Под моей кожей ты уже поток

и коварная ловушка ночью

ненависть к моему собственному будущему

и желание самой стать ножом

Я замерзаю

Я замерзаю на берегу Я другая

Я несу камень Ну-ка добудь из него воду

но кто может околдовать себя

кто может перепрыгнуть

кто может швырнуть нож

так что он просвистит мимо

и волна больше не обрушится

Я замерзаю

Так оставь же пустые разговоры

сложи слова вместе

о невысказываемом

как мне холодно и страшно

и всё же я одариваю тебя

лестью и ушами и глазами

чтобы смотреть с непогрешимостью

Так из всех берегов мы выберем тот что поближе

искренне-фальшивую подделку

как когда вскипает печаль

и выбрасывает на берег обломки на что-то ещё годные

и утопленники открывают свою жизнь:

я эта животрепещущая точка рожденья

Сижу на ветке своего рассудка

пилю пилю ржавой грубой пилой

оставшиеся с детства игрушки

пилю пилю приходит зима

спешите спешите усердные руки

бросить меня бросить меня к себе самой

А man and a woman Are one,

A man and a woman and a blackbird Are one[5].

Закутанная в перья слиянность

Ты и крыло чёрного дрозда

Поющее украшение вечернего дерева

Прибежище мужчины в птице

Ясновидение птицы в нём

Бегство в природу О-сознание

Я

Это тот кто наблюдает

Сумерки блаженства

Мужчина и чёрный дрозд побеждены

Инстинкт бездействует в обоих

Пьют одним сердцем

Поют одним клювом

Редуты – крупным планом

Я

Это тот кто находится вне

Ненастоящая боль

Игра чёрного дрозда и твой голос

Эхо взаимоотношений и вечер

Слушаю флейту мужчины

воспринимаю язык птицы

Зовущий Женщина ли я?

Я

Это тот кто открыт

Мужские голоса в темноте

– когда-то в храме —

мужские голоса на солнце

– я была тогда Кариатида

номер девять —

мужские голоса в парке

– я была статуя

обнажённая неприкосновенная

и без иного зеркала

нежели пальчики воздуха

передавалась от мысли к мысли

легко и приятно и без иной грусти

нежели шелест листьев —

мужские голоса в парке:

зачем они разбудили меня?

Бухта до боли синяя.

Победа нам обеспечена.

Каменные камни.

Тебя тут нет.

Есть в слове «одна» привкус «почему»

выцветшей в сердце стены почему

дороги в сердце которой ты ехал

ночи что лежала я у Леты в забытьи

under the volcano[6] с содранной кожею

плачу плюю на тебя издеваюсь

и ненавижу тебя для чего

петь дорогой мой пой для чего

пламя глотать и думать если

чёрные чернила в Лету текут

гаснет огонь гаснет огонь

Наклон в мозгу

хватаюсь за потолок

в пустых домах

Это изношенное до серости дерево

принимает тело

высасывает кровь