Евгений Лукин - Бал был бел

Да, вырождается москаль:
утрачен стыд, барыш возжаждан.
И мне твердят: «Не зубоскаль,
но исправляй своих сограждан!»
Легко сказать! Грустят в пыли
Крылов, Державин… Если даже
они исправить не смогли —
то мне-то, грешному, куда же!

В соседней камере спроси
иль у ОМОНов:
писатель, скажут, на Руси —
один Лимонов.
У остальных и стиль, и прыть,
и морды глаже,
но как-то не за что закрыть —
не за слова же!

На округу пала изморозь,
в том числе — на груду мусора,
превратя в произведение
ювелирного искусства.
Постоял над ней, задумавшись,
член Союза литераторов —
и сложил четверостишие
о призвании поэта.

Перед книжною горой
суетится покупатель —
и забавный показатель
выявляется порой:
чем трусливее герой —
тем отважнее читатель,
чем трусливее читатель —
тем отважнее герой.

Мир — сотворён. Границы — отвердели.
Который раз по счёту сотворён?
И, верно, не на будущей неделе
очередной великий сдвиг времён.

И потому-то думается людям,
что неизменен будничный уклад.
И мы живём. И мы друг друга судим.
И кто-то прав. И кто-то виноват.

Сумеем ли за малое мгновенье
понять, что ни один из нас не прав,
когда Господь для нового творенья
смешает с глиной контуры держав?

Когда ты в достопамятное лето
бежал до храма полторы версты
и, отрясая пепел партбилета,
учился верно складывать персты,
представил я пришествие ислама,
когда, от пепла нового чумаз,
ты опрометью выскочишь из храма,
прикидывая, как творить намаз.

Встаёт освобождённое дерьмо
над Родиной моей девятым валом,
смывая монументы и дома.
Теперь уже, конечно, всё равно,
но чем, скажите, жизнь плоха была вам
в стране порабощенного дерьма?

Ты за непрочными дверьми
отважно спрашивал: «А на фиг мы?»
Но, раз ни ссылки, ни анафемы, —
хотя бы водочки прими.
Эпоха нынче такова,
что за язвительные вольности
уже не шлют в глухие волости,
зато закусочка-то — а?

Сменили строй — как имя-отчество,
а изменились ненамного:
тогда — обожествляли общество,
теперь — обобществляем Бога.

Сорок лет я прожил сдуру
этаким манером:
собирай макулатуру
юным пионером,
на субботники вылазий
летом и зимою,
никаких внебрачных связей —
спи с одной женою.
«Ни единого прогула!»
«Всё преодолеем!»
Чтоб тебя перевернуло
вместе с мавзолеем!

Ты принимаешь новую присягу.
Невольный трепет жил.
Трёхцветному служи отныне стягу,
как красному служил.
Поверя в седовласого мессию
и в святость новых уз,
ты точно так же сбережёшь Россию,
как уберёг Союз.

Было чувство пустоты,
были разные мытарства,
но зато, казалось, ты
чем-то лучше государства.
А теперь твердишь одно,
пониманьем убиваем:
«Мы не хуже, чем оно,
обуваем, убиваем…»

Как вышибают клин? Путём иного клина.
А руку моют чем? Как правило, рукой.
Когда во всех полках исчезла дисциплина,
в святых церквах процвёл порядок — и какой!
Вы думаете, зря вощёные полы там?
Вы думаете, зря поются тропари?
Плох тот митрополит, что не был замполитом!
И плох тот замполит, что не митрополит!

Чёрт становится богом, а чёт превращается в нечет.
Говорили: «оазис», теперь говорят: «солончак».
Или вот саранча… Ну всю жизнь полагал, что кузнечик!
А при виде кузнечика злобно цедил: «Саранча…»
Тут и раньше непросто жилось, а сейчас-то, сейчас-то!
Ты к нему — с кочергой, а тебе говорят: «Со свечой!»
Бизнесмены! Родные! Кузнечики нашего счастья!
Это ж я по незнанию вас называл саранчой…

Как подумаешь про то, что
водка только для поминок,
на лотках одна картошка…
А теперь — зайди на рынок!
Друзы жёлтые бананов
прямиком из Гваделупы.
И сияют баклажанов
негритянские ланиты.
Что ни цитрус — пышет жаром
или нежно-фиолетов.
Очевидно, что недаром
продал ты страну Советов.

Зачем, скажи, крамольну оду
слагал ты, дерзостный юнец?
Ну получили мы свободу —
и осознали наконец,
что только будучи рабами
творили славные дела…
И ловим праздными губами
утраченные удила.

Вероятно, провал
в головёнке у него —
говорит: не предавал
никогда и никого!
А «телеги» в обком,
подписавши «Краевед»,
кто катал прямиком?
Ну а я уже в ответ…
Ишь цветёт! Анемон!
Хоть бы капельку стыда!
Это я, а не он,
никого и никогда!

Вместо Ленина строго
смотрит мученик-царь.
Все поверили в Бога,
остальное — как встарь.
И о чём ни проси я —
нет участья ни в ком.
Как была ты, Россия,
так и будешь совком.

В лоне Божеской любви
не житьё — фантастика!
А попробуй поживи
при советской власти-ка!
Чуть разжился — хвать-похвать! —
в камере потом ищи.
Трудно было воровать
без Господней помощи.

Ты помнишь: смотрели, зверея,
от Нальчика до Волочка
на то, как четыре еврея
пилили в четыре смычка.
А нынче глядишь: Хакамада,
и тет- с нею Познер — а-тет.
Не надо! Не надо!! Не надо!!!
Уж лучше скрипичный квартет…

Эпоха, увы, утопла.
Тонула при нас, а мы-то
глазели стозевно, обло,
похмельно и неумыто.
И каждый, с кем нынче квасим
из пластиковых посудин
не Разин и не Герасим —
и, стало быть, неподсуден.
Стрезвею. Мордень умою.
Зерцало протру от пыли.
Княжною или Мумою,
но мы её утопили.