Когда я стану великаном - Туманян Инна Суреновна

— Петь, он умеет так смотреть, понаблюдай за ним, вроде бы никого не замечает… А это оттого, что он в себе сосредоточен. У него свой мир. Татка Травкина права…

— Татка Травкина твоя — большая умница! — мрачно заметил Копейкин, делая вид, что занят картошкой.

— Ну почему ты так? У нее свои сложные переживания…

— Тоже мне — княжна Тараканова!

— Во всяком случае, если человек красивый, он во всем красивый! Хотя… Ты знаешь, даже если бы он был некрасивый — не важно! Ведь в мужчине… — она тут же поправилась, — в человеке внешняя красота не главное… Главное — ум. Характер. Честность. Мужество. Правда ведь?

— Элементарно, Горошкина! — усмехнулся Копейкин. — Хотя я в этом не разбираюсь.

— А это потому, Петенька, — лукаво и снисходительно отвечала Горошкина, — что вы, мальчики, отстаете по развитию от девочек! Я в «Науке и жизни» читала!

— Конечно, отстаем, — покорно согласился Копейкин.

Всю ночь перед концертом он протолкался у билетных касс. Собственно, «протолкался», пожалуй, сказать нельзя. Здесь шла другая, доселе незнакомая ему жизнь. Молодые ребята студенческого возраста расположились прямо на площади. Они пришли сюда с подстилками, рюкзаками, едой, гитарами и весело устраивались на ночь в ожидании счастливого везения. Все были с фонариками, которые, единственные, горели в ночи; ребята пили чай из термосов, разговаривали о предстоящим концерте, отгадывали кроссворды, тихо пели. Было в них какое-то братство, что-то будто связывало их, словно они все давно и близко знакомы.

Пете приятно было смотреть на них и слушать свою любимую песню из фильма «Белорусский вокзал», особенно слове: «мы за ценой не постоим». Он сначала только слушал, а потом стал тихо подпевать. О чем он думал в ту долгую длинную ночь — кто знает? Но передумал он этой ночью многое…

А на другой день возле концертного зала собралась большая толпа; то тут, то там спрашивали, нет ли лишнего билетика.

Чуть в стороне, у большой освещенной афиши, стоял Ласточкин со своей компанией. Они ждали, напряженно вглядываясь и каждого прохожего.

— Осталось пятнадцать минут! — сказал Лёлик Стулов. — Держу пари: она не придет. И эти билеты сжуешь при нас, как договорились!

— Вот они! — чуть не крикнул Славка, да Ласточкин уже и сам увидел: Копейкин, Белкин, Кристаллов и Горошкина появились у входа.

Едва завидев Ласточкина, Копейкин стал махать ему — в руках у него были четыре голубенькие бумажки — билеты!

Ласточкин все еще не мог поверить в то, что случилось…

— Лишнего билетика не будет? — спросила какая-то полная дама, перехватив их взгляд, Ласточкин только отмахнулся, а Славка, зло сплюнув, гаркнул:

— Десять рублей!

И тут же несколько человек словно прилипли к ним.

— Что? Есть?

— Можно надеяться?

— Уголовники! — ахнула толстуха.

— Что? Спекулянты? — подозрительно переспросил мужчина, весь отутюженный, приглаженный. Но толстуха исчезла.

И тут из толпы вынырнул Копейкин.

— Может, кому нужен лишний билетик? Могу уступить… — дружелюбно обратился он к Ласточкину. Но не выдержал, вежливо улыбнулся, сказал с притворным сожалением:

— Сэры, мисс Горошкина просила принести вам нижайшие извинения за причиненное беспокойство!

Приятели Ласточкина переглянулись. Славка откровенно криво усмехнулся, и Лёлик, но скрывая своей беспощадной иронии, глядел на Ласточкина. Ласточкин молчал.

А Копейкин продолжал измываться:

— Я слышал, у вас сегодня великолепный ужин… Желаю приятного аппетита!

— Я согласна за десятку! — подоспела толстуха. — Вот, — и она стала отсчитывать деньги.

— Вон они, эти спекулянты! — гремел мужчина, подходя с двумя дружинниками. — Видите?

Ребята еще не успели сообразить, что происходит, как вдруг вокруг них стали собираться люди. Славка первый понял, в чем дело, и сорвался, увлекая за собой приятелей.

Еще секунда — и Копейкин оказался в цепких руках дружинников.

— Вас бы тоже надо привлечь! — не унимался мужчина, — обращаясь к толстухе. — За поощрение спекуляции!

— Пустите! — Копейкин уже опомнился. — Вы что? С ума сошли?!

— Спокойно! — только и сказал дружинник. — В милиции разберемся! Это рядом, за углом.

И растерянного, подавленного Копейкина поволокли в милицию…

Было уже совсем темно, когда Копейкин наконец добрался до своего дома. Праздничная белая рубаха его обвисла поверх штанов, он что-то совсем невесело насвистывал…

Во двор он вошел с противоположной стороны от ворот, с самой темной его части. Выйдя из тени подъезда, Ласточкин и его дружки пошли ему навстречу.

— Мне надоело! — вызывающе сказал Ласточкин.

Ребята расступились, и Копейкин вошел в их «кольцо».

— Не понял… — наивно произнес он.

— Мы должны с тобой раз и навсегда решить в честном споре… в общем, я буду с тобой драться! Сам!..

Копейкин даже повеселел.

— Если я правильно понял, — он откровенно ёрничал, — ты меня вызываешь на поединок?

— Правильно понял!

— Тогда по всем правилам! Ты вызываешь — я выбираю оружие!

— Выбирай! — резко сказал Ласточкин. — Только учти, я твоими самбо и каратэ не владею! И если ты честный человек…

Копейкин не дал ему договорить:

— Так, если я честный человек, мы на пинг-понговых шариках, что ли, будем драться? Ласточкин, я почему-то не люблю, когда слишком много говорят о честности…

— Всё… Значит, будем драться!

— А я не собираюсь драться! — спокойно сказал Копейкин. — Если я выбираю оружие, — медленно продолжал он, — то считай, что я его выбрал… И пусть наши дороги разойдутся раз и навсегда.

Не оглядываясь, он вошел в подъезд.

И вот он опять сидит в темной кухне, где горит одна газовая горелка. Зазвонил телефон.

— Петь, ты куда делся? — услышал он тихий, взволнованный голос Горошкиной. — Что еще за шутки? Мы тебя ждали-ждали и мороженое тебе купили!

— Я не смог… — только и сказал Петя. — Потом расскажу.

— А-а… — посочувствовала Маша. — А мы уж не знали, что думать, знаешь, как волновались!

— Извини!

— Ну что ты, Петь, ладно!

— Как Юрский?

— Хорошо. Жалко, что Колины стихи не послушали, правда?

— Он их оставил. Я тебе завтра их отдам.

— Ой, завтра Петь?! Я не доживу! — капризничала Горошкина.

— Доживешь!

— Петь, а Петь, почитай хоть, а?

Пеги молчал. Потом сказал покорно:

— Ладно.

И после паузы начал читать, безразлично, как чужие слова:

Петя замолчал. Молчала и Горошкина.

— Ты что, спишь, Горошкина? — спросил он тихо.

— Нет, Петь, не сплю… Я думаю…

— О чем?

— Какая я счастливая!..

— А-а… А хочешь теперь наши детские почитаю?..

«Когда я вырасту и стяну великаном,

Я кем разбитые копенки излечу...» — начал он, но Горошкина его остановила:

— Это мои любимые! Петь, это я наизусть знаю, я сама тебе их почитаю, хочешь? Только завтра… Спасибо тебе за все. Петь… Спокойной ночи…

Копейкин молча повесил трубку.

Был ранний час, под утро, уже светало. На море штормило, казалось, вот-вот пойдет дождь.

Здесь, на пустынном берегу, на холмах, собрались ребята — обе компании.

Герои стояли в стороне, не глядя друг на друга, погруженные в свои мысли. Копейкин бросал камешки в море, Ласточкин закидывал в рот вишни и сплевывал косточки.

Ребята установили два больших ящика метрах в двадцати друг от друга.