Владимир Дуров - Мои звери

Этот Борька легко научился делать то, что умел тот Борька, первый: он танцует, перелистывает книги. Но, кроме того, он ещё у меня вертит барабан, пристроенный к маленькой шарманке. Этой музыкой начинаются его выступления.

Потом я выучил Борьку вытаскивать ведро с водой из маленького колодца. Но лучше всего у моего Борьки получается кувырканье через голову. Дети в цирке очень любят смотреть, как Борька кувыркается на арене. Они кричат: «Бис! Бис!»

А Борька всё кувыркается и кувыркается…

До меня ещё никто никогда не дрессировал ежей для выступления в цирке. Я купил двух ежей. Одного назвал Рукавицей, а другого — Катушкой. Поселился я с ними в гостинице. Ранним утром меня разбудили:

— Послушайте, хозяин ругается!

Я протираю глаза:

— Что такое? Пожар?

— Хозяин, говорю, ругается.

— За что ругается? В чём дело?

Передо мной служащий гостиницы. Он почесывает затылок и жалуется:

— Да всё насчет ежей ваших… И хозяин ругается, и гости обижаются. Вот и сейчас… не угодно ли послушать?

Я прислушался. За стеной раздавались визгливые женские голоса:

— Это невозможно! Я отсюда уеду!!! Какой-то свинушник, а не гостиница!..

— Слышите? — говорит служащий.

В дверь постучали. Вошёл хозяин гостиницы:

— Пожалуйста, освободите номер. Все гости обижаются из-за ежей! Терпеть, говорят, невозможно. Да после вас и номера никто не возьмёт вашего.

Я отвечаю:

— Но ведь я сделал всё, что вы требовали! Вычистил номер и даже купил на свой счёт линолеум.

Хозяин машет рукой:

— Они и новый мигом загадят, ежи ваши! Нет, как хотите, а съезжайте. Держать я вас больше не могу.

Пришлось нам с Рукавицей и Катушкой перебираться в другую гостиницу. Через день там повторилась та же история. Так нас гоняли с места на место.

Всё же мне удалось кое-чему научить ежей. Ежи в цирке — большая новинка. Я терпеливо добивался дружбы с этими живыми колючками.

Я ставил Катушку на стол. Она сразу — в клубок. Часами я сидел около Катушки и ждал, когда же этот колючий клубок развернётся. Вот наконец Катушка «разматывается». Она высовывает из-под игл носик и частыми шажками бегает по столу.

Я угощаю её сырым мясом — ежи его очень любят. Чтобы ей удобнее было его есть, мясо нарезано длинными полосками — червяками.

Катушка быстро хватает мясного «червяка» и с аппетитом начинает жевать, ни на минуту не выпуская его изо рта. Мне кажется, если бы я дал ей червяка длиной в метр, она бы и такого съела без передышки.

Я старался приручить Катушку к себе. Левой рукой я давал ей мясо, а правую руку то приближал к ежу, то убирал. Таким образом я знакомил ежа со своими руками. Всё шло хорошо. Вдруг ветром захлопнуло форточку. Катушка испугалась стука и моментально превратилась в шар из иголок. Попробуй погладь её!

Опять жду, когда Катушка «размотается»…

Я купил ещё нескольких ежей.

Каждое утро я выпускал их на длинный стол. Там они пили молоко и ели мясо. Потом я заказал для ежей искусственный грот с двумя пещерами. Из пещеры в пещеру вела дорога. Грот поставили на четырёх столах. Я распределил роли между ежами, выпустил их на стол и начал знакомить с новой декорацией. Ежи должны были переходить из одной пещеры в другую — то группами, то в одиночку.

Потом я решил из ежей сделать артиллеристов. На сцене появились лёгонькие игрушечные пушечки. Они были прицеплены к передкам, а передки были на двух колёсиках, с тонкими деревянными оглоблями.

Но вопрос: как запрячь ежей? Колючки ежей не чувствуют боли, так же как наши волосы или ногти, а привязать к ним ничего нельзя: они очень гладкие, и нитка с них соскальзывает. Я думал, думал и придумал. Сделал из сургуча маленькие крючочки, разогрел их на свече и прикрепил к иглам, а на крючки надел готовые петли и оглобли.

Сначала ежи фыркали, «ёжились», не хотели запрягаться, но потом привыкли и ловко возили пушки и зарядные ящики. Наша «ежовая артиллерия» выступала с большим успехом. Ярким светом залита арена. Электрическими лампочками освещены гроты. Из гротов выезжают с пушками «артиллеристы». Я объявляю:

— Неприятель, дрожи: едут с пушками ежи!

И публика смеётся.

Я показывал «артиллеристов» в разных театрах. Все шло хорошо до тех пор, пока мне не вздумалось высмеять одного князя.

Тогда в России был царь Николай II. Николай дружил с болгарским князем Фердинандом Кобургским. Про этого Фердинанда рассказывали разные плохие вещи. Однажды, глядя на портрет Фердинанда, я заметил, что у князя длинный, крючковатый нос. Я подумал: «У моей Катушки нос вроде как у Фердинанда — такой же длинный и Крючковатый. Вот бы хорошо выпустить её в роли болгарского князя!»

Я прицепил к иглам длинную сургучную саблю. Катушка с важностью прошлась по дороге из одной пещеры в другую.

Так она и выступала вечером — с саблей. Я представил Катушку публике:

— Вот Кобургский Фердинанд, не признанный в Европе талант. Его длинный нос бородавками оброс. Как займётся политическим вопросом, так остаётся каждый раз с носом!

Публика хохотала. Катушка действительно была похожа на этого князя. Но тут ко мне явился городовой и сказал:

— Вам за ваши глупые и дерзкие шутки навсегда запрещается показывать ежей!

Через несколько лет в России произошла революция, и я опять мог свободно выступать с ежами и другими животными.

В Гамбурге я купил маленького шимпанзе. Обезьянку звали Михель. Покупая шимпанзёнка, я расспросил бывшего хозяина, как надо обращаться с Михелем. Хозяин сказал:

— С Михелем нужна большая аккуратность. Во-первых, не давайте ему ничего холодного. У меня он питался неплохо. Утром — какао с молоком. Через два часа — фрукты: бананы, груши, яблоки, виноград. Через два часа — опять фрукты. Часа в четыре — рис, а вечером — снова бананы и груши. Не давайте ему чернослива — расстроит желудок… Да, — вздохнул он, — шимпанзёнок забавный, даже жаль с ним расставаться. Он очень любит играть. Он всё подмечает у людей, повторяет и скоро будет заядлым курильщиком.

— А разве он пробовал курить?

— Пробовал. Правда, пока только в шутку. Сторож как-то бросил ему в клетку трубку. Михель подхватил её, и пошла потеха. Он стал носиться с трубкой по клетке, набил её сеном, совал в рот.

Но вот принесли клетку с обезьянкой.

— Михель! — позвал я.

Никакого внимания.

— Михель! Михель!

Михель не отвечает. Он сидит неподвижно. Но как только я приподнял решётку, Михель пулей выскочил из клетки и стал носиться по комнате.