Геннадий Падаманс - Первостепь

Поверженный зубр всё ещё изредка дрыгал ногами, лёжа на боку. Перед смертью его косматая грива становится дыбом от последнего возбуждения, а потом опадает. Тогда зубр мёртв. Но сейчас охотник не мог долго ждать. Он неслышно подкрался к лежащему зверю и резко воткнул копьё в область сердца. Бык дёрнул неподъёмной головой, пытаясь взглянуть на обидчика, на двуногую волчью месть, жалобно хрипнул и тут же сник. Его борьба со смертью закончилась досрочно. Шерсть на холке, на горле и на груди не успела встать дыбом и не успела опасть. Режущий Бивень коротко извинился и сразу же наклонился к задней ноге своей добычи, стал её разрезать в коленном сгибе, чтобы извлечь сухожилия. Он очень спешил, ему не терпелось помочь Сосновому Корню, дело было уже почти сделано. Охотника охватил неудержимый азарт, словно он прихватил себе то последнее возбуждение, которое не досталось быку. Он и вправду уверился в своих силах, удивительно гладко у него получалось, ему хотелось приплясывать от восторга и кричать всем вокруг, чтоб они знали – но напрасно он преждевременно радовался. Напрасно торопил смерть быка. Всему надлежит течь своим чередом. А когда кто-то начинает менять привычный распорядок – разве он знает заранее, какие новые ветры в конце концов выпустит? Режущий Бивень задал себе этот необходимый вопрос только когда услышал упреждающее рычание львиц за спиной.

Он успел вырезать нужную часть сухожилий и теперь распрямился с окровавленным толстым стеблем в руке. Четыре львицы решительно приближались, и он сразу почувствовал их правоту. И ещё он почувствовал, что без ноздрей и языка его победа бессмысленна. Но ведь ничто не заставит голодных львиц подождать. Ничто, когда их четыре против его одного. Рано он радовался лёгкой удаче, чересчур рано. Приступ слепящей ярости затуманил глаза, вылился в крик:

– Кто вас звал сюда, бабы! Моя добыча!

Львицы ответили дружным рыком, перешли на медленный шаг, разошлись широким полукругом. В глазах охотника замельтешило от бурых ребристых полосок на мокрых шкурах, поднятые торчком хвосты утверждали, что его здесь не воспринимают всерьёз, его песенка спета. Если он бросится убегать, его тут же играючи настигнут и сзади повалят, но если он начнёт медленно пятиться – может быть, ему и удастся уйти. Без ноздрей и языка. Без! Львицам нет дела до Соснового Корня. У львиц пустые животы. Они хотят мяса. Сочного дармового мяса. Он их понимает. Хорошо понимает. Но не может уйти. Он лишь немного укрылся за тушей от прямого прыжка, уронил сухожилия и перекинул в левую руку окровавленный нож, а правой, после нескольких усилий, выдернул копьё. С его рук капает бычья кровь и с острия направленного на львиц копья тоже. Его глаза полыхают огнём, а губы сжались до боли. Он решил не уходить. Он примет бой. Если не получился танец с быком, тогда станцует со львицами. Его ноги уже переминаются в нетерпении, а рука ищет первую цель. Первую, но не последнюю.

В такие мгновения мир замедляется. Кажется, будто вокруг плывут сонные тени. Мокрые жёлтые тени с полосками рёбер и задранными недоумевающими хвостами. С оскаленными клыками на удивлённых усатых мордах. С торчащими округлыми ушами. Они полагают, что они львицы. А они всего-навсего бабы. Которые смеют перечить охотнику. Мокрые жёлтые бабы с немигающими очами. Бабы кружатся перед взглядом охотника в медленном танце. Он должен им отвечать своими движениями – и он отвечает. Он тоже кружится, направляя копьё то на одну, то на другую – и с копья капает бычья кровь. Пока ещё бычья. Силы равны. Бабы как будто боятся его. В самом деле, боятся.

Нет, одна львица предупреждающе рыкнула и всё же бросилась в нападение. Режущий Бивень отвёл руку в замахе. Но львица напала не на него. На бычье мясо. Впилась в горбатую спину, и охотник медленно опустил руку с копьём, а потом передвинулся без резких движений, подвёл острый край кремневого наконечника к зубриной морде, не сгибаясь, стал отрезать чёрные ноздри. Он отдаст добычу львицам, он уйдёт даже без языка, духи останутся без особого подношения, но скользкие ноздри ему нужны, потому что Сосновый Корень прозевал этого зубра. Ноздри нужны. Однако их трудно отрезать копьём, не сгибаясь, а если же он наклонится – одна трусливая разбойница постоянно норовит зайти сзади, если он наклонится, она может прыгнуть на спину, и он тогда уже навряд ли распрямится.

Ещё одна хищница подскочила к добыче, вцепилась в зад. Третья полезла к брюху, будто не замечая охотника. Он мог бы кольнуть её остриём, не выпуская копья из рук, как и самую первую, но львицы, кажется, знают его мирные мысли. Им драться не за что, мяса достаточно, он уступает добычу, он только отковыряет, наконец, ноздри и тут же отпятится прочь. Но Трусливая, та, что нерешительно крутится сзади, всё же его беспокоит. Она совсем молодая, а у таких нервозная трусость зачастую пересиливает здравое благоразумие. Даже трусливая львица намного сильнее охотника, особенно если прыгнет на него со спины. Такого нельзя допустить, и потому Режущий Бивень вынужден стоять боком, а из-за этого ему никак не отрезать ноздрей. Ещё пару усилий. Ещё…

Сокрушающий рёв бьёт по обоим ушам тяжёлой дубовой дубиной. Оглушённый, Режущий Бивень едва не выпускает из рук копьё. Рыжегривый спешит к своим львицам, бесстрашный огненный лев. Этот уже не позволит уйти. Слишком поздно. Придётся биться. И никак не получится победить, никак. Даже если сразу же броситься наутёк, Рыжегривый без колебаний догонит его. Первым делом, догонит. Забудет про всё. Режущий Бивень лихорадочно размышляет. Наверное, самым правильным теперь будет немного отбежать и сразиться подальше от львиц, один на один, но он всё-таки медлит. Всё равно подоспел черёд его смерти – и лучше встретить Костлявую как подобает охотнику. Лицом к лицу. Ни на шаг не отступив. Ни на полшага. Он распрямляется и поднимает копьё на нового врага. Трусливая сзади его уже не волнует. Он почувствовал странное облегчение. Теперь всё прояснилось. Его настигнет хорошая смерть, настоящая. Охотничья. И, может быть, он заберёт с собой льва, чтобы продолжить борьбу в другом месте. На полях счастливой охоты. Потому что кровь не способна застаиваться, кровь тогда остывает, а ей нужно кипеть. Крови – или тому, что будет вместо неё.

Режущий Бивень раскруглил щёки в улыбке, как нелюдь, как сытый медведь. Вкрадчивая поступь отважного льва неотвратима, приближается ближе и ближе – и он с упоением вглядывается в янтарные глаза. Всё же судьба свела их опять. Значит, эти глаза примут его копьё. Или его глаза примут когти. Без ропота. Когда человек примиряется с неизбежным, из него вырывается сжатая мощь. И он готов хохотать. Он ничего больше не держит в себе. Режущему Бивню казалось, что он готов хохотать. Как только лев бросится на него, он согнёт ногу в колене, присядет и выставит вперёд копьё. Рыжегривый напорется на копьё всей своею громадой и погибнет, если не сможет отбить копьё лапой. Или погибнет он сам, если копьё его дрогнет. Хороший танец. Чем грустить и тосковать много предлинных дней, не лучше ли сразу спросить судьбу: да или нет? И если нет, тогда он обещает себе, воистину обещает, что… Тень Большеглазого Сыча встаёт перед ним, заслоняя всё остальное. Вот куда он попадёт, обескровленный… Слабый. И он вздыхает, охваченный мимолётным смятением. Что ж. Всё равно он обещает себе, всё равно. Но его обещание неожиданно обрывается, потому что вдруг происходит невероятное. Большеглазый Сыч испарился. Отважный лев останавливается. Отважный лев не желает так же спрашивать свою судьбу, отважный лев отвернулся. Невероятно! Режущий Бивень от неверия неспособен даже на смех. Что происходит? Что с ним творится?