Иван Басаргин - В горах Тигровых

«…Любовью можно лечить людей. Только одной любовью…

…Любовь и разум. Это извечная борьба двух начал. Разум прямолинеен, как разлинованная тетрадь, как карта без белых пятен. Любовь сумасбродна, архаична, готова все переломать и перекрутить.

…Не будь разумного начала, а живи одна любовь, в этом мире творилась бы жуткая анархия… Не пошли бы влюбленные на работу. Очертя голову те же влюбленные стали бы уходить из семей. Остановились бы поезда, пароходы, не полетели бы самолеты, потому что влюбленные хотели бы миловаться…

…Я совершенно согласен с Брэдбери, что вначале дух, а потом тело. Ибо дух рожден от солнца, а тело из чрева матери. Но я не согласен с ним, что дух должен… подавлять тело — и наоборот. Никто никого не должен давить. Никто никому не обязан платить долги. Они сошлись, перешептались, требуют равности. Я с ними согласен…

…Я не защитник свободной любви, но я за большую любовь.

…Наверное, потому и верили люди в бессмертие души, что видели старрсть тела, а душа оставалась савсем молодой. Раз не стареет, значит, она бессмертна…

…Из крана капает вода. Ровно, размеренно: кап-кап-кап! Встать и закрутить кран, чтобы не капало. Не надо, ведь это похоже на весеннюю капель. Кап-кап-кап! Идет весна. Кап-кап-кап! Идет к тебе любовь…»

После этих строк становятся понятными и другие: «Я — то пересаженное деревце, которое по воле судьбы залетело в эти края, чтобы встретить березку, полюбить ее, обрести надежду, которая будет вести меня в неизведанные дали человеческие».

Он так и не стал до конца сибиряком, потому что не-смог пересилить любовь к той земле, где посеял семера женьшеня, написал свои главные произведения — «Сказ о Черном Дьяволе» и «В горах Тигровых».

Об освоителях Приамурья, людях простых, мужественных, выносливых и, как говорили в старину, норовистых, от неправды богатых, написано немало ярких, талантливых книг. Достаточно вспомнить серию романов Николай Задорнова «Амур-батюшка», «Далекий край», «К океану», «Капитан Невельский», «Война за океан», роман Николая Наволочкина «Амурские вёрсты» и другие. Задача писателя, обратившегося к материалу и характерам, уже довольно хорошо разработанным в советской литературе, многотрудна. Нужна немалая дерзость, вера в свои силы, чтобы отважиться на большое историческое повествование, но еще большая дерзость и вера надобны для самостоятельного движения во времени и пространстве по местам, которые нанесены на писательскую карту уверенной рукой.

Иван Басаргин, с присущей ему рискованностью и детской безоглядностью, не убоялся трудностей повторного пути. Он считал: все мы идем по проторенной дороге, а раз так, следует думать в первую голову не о том, что эта дорога проложена другим, а о том, как мы по ней идем.

С первых же литературных проб он почувствовал в себе дар не просто повествователя, но романиста. Рассказы теснили его клокочущую фантазию своими рамками, он ворочался в них, как медведь в берлоге. Наконец не выдержал и шатуном начал выдираться в более «просторные» жанры.

Роман «Дикие пчелы» дался Басаргину трудно — жизненный опыт переполнял его, а литературного явно не хватало. Не хватало и нужных знаний историко-социального, этнографического, географического порядка. Пришлось обложиться книгами, заняться самообразованием в процессе работы.

Басаргин чувствовал себя легко и уверенно там, где можно было живописать — природу, обитателей тайги, сшибки людей сильных, не прячущих свои многоцветные страсти. Однако далеко не всегда ему удавалось органично связывать эти живописные куски, сцементировать их авторским обобщением. Появлялись проходные места, вялые, информативные, надуманные. Неловкие литературные швы портили общую картину. Чувствуя это, писатель досадовал на себя, но начатой работы не прекращал.

Под его пером зримо ожила староверческая община во главе с умным, но двоедушным наставником Степаном Бережновым. Основатели этой общины в давние поры, еще при самодержце Алексее Михайловиче, бежали в леса и болота от «срамных» нововведений патриарха Никона и растленности отцов официальной церкви. Вдоволь наскитавшись и намаявшись, раскольники нашли наконец себе приют в восточных неизведанных землях, обжились, обстроились. Но главной их надежде — остаться в стороне от мирской толкотни, спрятаться в таежных глубинках, сохранить обычаи и порядки отцов — не суждено было сбыться. В поисках счастливой доли к берегам Тихого океана устремились не только они. Следом пришли крестьяне, ремесленники, обездоленный люд — кто по своей воле, а кто и по принуждению. Выбирать переселенцам не приходилось. Они выжигали, раскорчевывали тайгу по соседству с общиной, ставили деревни и заимки. Их далеко не православная жизнь, основанная на власти денег, разворошила скит, как пчелиный улей, вызвала разброд в умах молодых староверов. Имущественное неравенство, неоправданно жестокие догмы и установления старообрядцев заставили уйти из общины охотника Макара Булавина, человека светлой, не источенной бедами и людской несправедливостью души. И тогда односельчане нарекли его колдуном, дьяволом.

Судьба справедливого, доброго человека, прослывшего дьяволом, пересеклась с судьбами дьявола в человеческом образе купца-убийцы Степана Безродного, обманутой им Груни Маковой и полуволка-полусобаки Шарика, человеческой жестокостью превращенного в Хунхуза, то есть разбойника, а затем в Черного Дьявола…

Когда работа над романом «Дикие пчелы» была окончена, оказалось, что он очень растянут во времени, перенаселен действующими лицами, вставными эпизодами, которые сами по себе интересны, но замедляют, утяжеляют общее повествование.

Одним из первых роман прочитал Николай Павлович Задорнов. Он-то и посоветовал Басаргину выделить историю трех «дьяволов» в самостоятельную повесть, а к «Диким пчелам» через время вернуться, доработать их — роман стоил того. Так вот и родился «Черный Дьявол» — книга, которая выдержала несколько массовых изданий, была переведена в Болгарии и Чехословакии, заслуженно привлекла к себе пристальное внимание читателей и критики.

В свое время, оценивая заслуги В. Арсеньева перед советской литературой, Максим Горький подчеркнул, что певцу Уссурийского края «удалось объединить в себе Брэма и Фенимора Купера». Удалось это сделать и автору «Черного Дьявола». Вслед за А. Куприным, Р. Киплингом, Д. Лондоном и другими замечательными писателями, но на своем материале, со своей интонацией, он поставил в центре повести умную благородную собаку, наделил ее человеческой душой. Благодаря такому ракурсу, повесть читается с неослабевающим интересом. События в ней развиваются стремительно, постоянно таят в себе неожиданность.