Джеральд Даррелл - Натуралист на мушке

Говорят, что резкая смена обстановки действует благотворно. Что ж, нам выпала прекрасная возможность проверить это утверждение на себе. Оставив залитый солнцем Мим с носовым провансальским говором Панча и Джуди, мы вылетели на крайний север Великобритании, на Шетландские острова, и вскоре оказались на острове Анст, где воздух был ласковым, не теплее, чем парное молоко, а речь смазанной и расплывчатой, словно мягкое жужжание шмеля.

После обычной неописуемой неразберихи, которая возникает всякий раз, когда вы доверяете организацию своей поездки так называемым экспертам из бюро путешествий, мы неожиданно для себя обнаружили, что уже летим над зелеными ландшафтами приглушенных пастельных тонов, и вскоре наш самолет приземлился на посадочной полосе аэропорта в Абердине, Здесь мы встретились с нашей съемочной группой. Оператор Крис, низкорослый бородатый крепыш, всем своим видом излучавший компетентность и уверенность, походил на добрейшего гнома с иллюстрации к детской книге сказок. Наш звукооператор Брайан, элегантный мужчина с темными вьющимися волосами и холеной внешностью, скорее напоминал банковского менеджера из Пепджа или Сербитона, чем того, кто готов часами лежать в кустарнике, магически удавливая звуки живой природы. Помощник Криса, молодой симпатичный парень по имени Дэвид, в первый момент заставил меня пережить настоящий шок. Приближаясь к нам по залу ожидания, он двигался, как человек, страдающий тяжелой формой нервного заболевания, даже более жестокого, чем пляска святого Витта. Мне показалось странным, что парня с таким серьезным недомоганием взяли работать помощником оператора. Только когда он подошел поближе, я обнаружил, что его судорожные движения вызваны какой-то дикарской музыкой, доносящейся из прицепленного к поясу «уолкмана», и мое сострадание к нему тут же пропало.

Абердин — красивый, чистый городок с величественными фасадами домов, чьи серые шиферные крыши напоминают прически в стиле «битлз», улицами, украшенными клумбами разноцветных роз с огромными шелковистыми лепестками, услаждающими взор и обоняние, Я был рад тому, что из-за возникших сложностей мы уже не успевали попасть на Шетландские острова к назначенной дате и поэтому были вынуждены вылететь из Абердина в Леруик, самую южную оконечность центрального острова, а потом добираться до Анста на микроавтобусе по шоссе и в качестве вознаграждения по пути дважды переправляться на морском пароме.

Первое, что здесь поражало, это цвета. Они были такими нежными, что казалось, будто поверх зеленой или коричневой краски нанесли тонкий слой мела, а низкие, скульптурно вылепленные облака имели те же самые серые и бледно-кофейные тона, что и овечья шерсть, развешанная на заборах и живой изгороди. Мягкие, молочио-изумрудные оттенки низких, округлых холмов переходили в шоколадные и розовато-лиловые там, где рос вереск. Тянувшиеся вдоль дороги живые изгороди украшал золотой орнамент из лютиков и одуванчиков, местами охваченный языками пламени пурпурного вербейника, а в сырых низинах лепестки ярко-желтых ирисов поднимались, словно знамена, среди армии зеленых листьев-мечей. По какой-то причине эта местность напоминала мне Новую Зеландию с ее холмистыми просторами, дорогами, почти полностью лишенными транспорта, и тем же самым чувством уединенности. Кое-где вереек был скошен и из земли вырезаны куски торфа. Эти кирпичи торфа, пряного и темного, словно кекс с коринкой и изюмом, были выложены для просушки огромными беспорядочными кучами рядом с крохотными домиками ферм. Наконец мы добрались до нашего мотеля, расположенного на берегу моря, и едва успели устроиться в своих номерах, как к нам присоединился Джонатан, предусмотрительно прихвативший с собой бутылку божественного нектара — бледно-желтого «Гленморанжа».

— Итак, — сказал Джонатан, сделав первый пробный глоток, — завтра мы отправляемся на белые скалы — те, что у мыса Германес. Там живет большая колония бакланов. Вначале мы спускаемся с утеса…

— Минуточку, — вмешался я. — Какой утес? Мне ничего не говорили про утесы.

— Обычный утес, — небрежно бросил Джонатан. — На нем гнездятся самые различные виды птиц — кайры, тупики, моевки и прочие. Это одна из самых больших гнездовых колоний морских птиц в Северном полушарии.

— Так что же все-таки насчет утеса? — вновь спросил я, не позволяя сбить себя с толку.

— Ну, нам потребуется спуститься с него, — сказал Джонатан, — иначе мы не сможем снять птиц.

— А он высокий?

— Нет, не очень, — уклончиво ответил он.

— И все-таки, какова его высота?

— Что-то около… четырехсот-пятисот футов, — ответил он, а затем, увидев выражение моего лица, поспешно добавил: — Вниз ведет отличная тропа; ею постоянно пользуются смотрители.

— Кажется, я говорил, что высота вызывает у меня сильное головокружение, не так ли, мистер Харрис?

— Говорил.

— Я понимаю, глупо страдать от такой слабости, но что поделаешь. Я не раз пытался ее побороть — ничего не помогает. Стоит мне на секунду потерять под ногами твердую почву — и я потом две недели страдаю от головокружений. Вот до чего доходит.

— Понимаю, — произнес Джонатан с притворным сочувствием, — но на сей раз все будет в полном порядке. Это проще, чем с бревна упасть.

— Не могу поздравить тебя с удачным выбором метафоры, — едко заметил я.

Ко всеобщему удивлению, за ночь облака рассеялись, и наутро мы оказались под голубым небом, чья яркость была почти под стать средиземноморской. Джонатан кипел от радостного возбуждения.

— Восхитительный день для съемок, — сказал он, пристально посмотрев на меня сквозь стекла очков. — Как самочувствие?

— Если тебя интересует, не прошла ли чудесным образом за ночь моя болезнь, то ответ будет отрицательным.

— Я уверен, все будет хорошо, — произнес он с некоторым беспокойством. — Тропы там и в самом деле просто отличные. Ими пользуются много лет, и еще не было ни одного несчастного случая.

— Мне бы не хотелось создавать прецедент, — признался я.

Мы проехали на машине так далеко, как смогли, после чего пошли пешком по склонам, заросшим вереском и изумрудно-зеленой травой, к величественным утесам Германеса. В зарослях невинные липкие личики росянки поворачивались в сторону любого оказавшегося поблизости насекомого, готовые поймать и проглотить его, — эти крохотные спруты буквально кишели среди переплетенных, как ведьмино помело, корней вереска. Над зелеными полянами, гладко выстриженными пасущимися овцами, словно лужайки для игры в шары, возвышалась пушица, росшая здесь в изобилии. Издалека ее скопления напоминали заснеженные поля, но стоило вам приблизиться и пройтись по этому снегу, как к небу поднимались миллионы белых кроличьих хвостиков, беспорядочно мельтешащих на ветру.