Джеральд Даррелл - Три билета до Эдвенчер

Вижу ваше удивление: что тут особенного, лягушки они и в Южной Америке лягушки и едва ли чем отличаются от своих собратьев в Англии. Но это далеко не так. Лягушки, как и другие животные, разнятся от местности к местности, являя богатейшее разнообразие форм, размеров, расцветок, не говоря уже о повадках. Например, в Азии родятся так называемые «летающие лягушки» — крупные древесные лягушки с очень длинными, соединенными перепонками пальцами. Когда такая лягушка прыгает с дерева на дерево, она широко растопыривает пальцы, и перепонки, растягиваясь, превращаются в подобие крыльев. В Западной Африке встречаются лягушки-голиафы — они достигают двух футов в длину и могут за милую душу слопать крысу; зато в Южной Америке есть такие крохотные лягушки, которые свободно умещаются на ногте вашего мизинца. Бока и ноги самца волосатой лягушки, обитающей, как и вышеупомянутая лягушка-голиаф, в Западной Африке, покрыты неким подобием густой шерсти, однако в действительности это не шерсть, а тончайшие, словно нити, выросты кожи. Эта лягушка отличается еще и тем, что может выпускать когти, словно кошка. Что же касается всего калейдоскопа расцветок, то лягушки, пожалуй, единственные создания, способные в этом отношении серьезно потягаться с птицами. Каких красок тут только нет — и красные, и зеленые, и золотые, и голубые, и желтые, и черные, а если бы отыскался такой художник по тканям, чья фантазия создала бы узоры, которыми природа щедро наделила лягушек, он сделал бы себе целое состояние. Но даже эти чудеса бледнеют перед теми, которые лягушки демонстрируют в пестовании своего потомства. Так, европейская жаба-повитуха не мечет икру в первом попавшемся водоеме, бросая таким образом свое потомство на произвол судьбы, а поручает заботу о нем своему кавалеру, который наматывает икру на задние лапы, да так и скачет с нею, пока из икринок не вылупятся головастики. Есть такой вид древесной лягушки, который для выведения потомства склеивает вместе два листа, и, когда в такую чашу наберется вода, лягушка откладывает туда икру. Другие сооружают на верхушке дерева гнездо из пены, напоминающее гнездо одного из известного англичанам видов насекомых, называемое «кукушкин плевок». Нелишне отметить, что к выбору момента для икрометания такая лягушка подходит со всей ответственностью: момент для этого священнодействия выбирается такой, чтобы внешний слой пены успел затвердеть, а внутренность оставалась влажной. Как только головастики станут достаточно большими и смогут сами добывать себе пищу, твердая внешняя оболочка исчезает, и они падают с дерева прямо в воду.

Гвиана изобилует лягушками, демонстрирующими редкую изобретательность в том, что касается заботы об икре и головастиках, и край ручьев оказался как нельзя более подходящим местом. Первые два открытия мы сделали той же ночью, ожидая возвращения каноэ из деревни. Каждый из нас избрал свой метод поиска — Боб развлекался тем, что волочил по дну ручья сачок на длинной рукоятке, а я с надеждой всматривался в переплетающиеся друг с другом полузатопленные корни росших вдоль берега деревьев, (я помощью фонаря мне удалось изловить трех крупных темно-зеленых древесных пучеглазых лягушек. Это оказались Even's tree frogs — у этого вида самка носит икринки на спине уложенными в ряды, отчего спина выглядит как участок булыжной мостовой. Правда, ни одной самки с икрой я так пока и не поймал, но все равно поздравлял себя со столь интересной находкой. Тут раздался восторженный крик Боба:

— Джерри, поди-ка посмотри, что я подцепил!

— Что там? — крикнул я, сунул своих лягушек в мешок и помчался по берегу ему навстречу.

— А черт его знает, — удивленным тоном ответил Боб. — Не иначе какая-то рыба.

Боб держал сачок наполовину погруженным в воду, и в нем плавало некое странное существо, на первый взгляд действительно напоминающее какую-то необычную рыбу. Я присмотрелся внимательнее.

— Это не рыба, — сказал я.

— А что же это?

— Головастики, — ответил я, еще раз оглядев находку Боба.

— Да неужели? — переспросил Боб. — Смешно, ей-богу! Если головастик такой огромный, какая же лягушка из него вырастет?

— Говорю тебе, головастик, — настаивал я. — Вот взгляни.

Я запустил руку в сачок и извлек оттуда странное существо. Боб посветил на него фонарем. Да, это действительно был головастик — самый крупный, самый жирный из всех, каких мне когда-либо доводилось видеть. Он был дюймов шести в длину и с крупное куриное яйцо в обхвате.

— Да не может это быть головастиком! — возражал Боб. — Это что угодно, только вовсе не головастик.

— Ей-богу, головастик. Вопрос вот в чем — у какой амфибии бывают такие?!

Мы стояли, вылупившись на небывалого головастика, который резво плавал в стеклянной банке, куда мы его посадили. Я усиленно напрягал свою память, — ей-богу, я; где-то читал о столь чудовищных головастиках! Я ломал голову в течение нескольких минут, и вдруг меня осенило:

— А, вспомнил! — сказал я. — Это «удивительная лягушка»!

— Какая-какая?!

— Удивительная лягушка. Помнится, я где-то читал о ней. Ее так называют потому, что у нее головастик, развиваясь, делается не из маленького большим, как у других амфибий, а наоборот.

— Каким образом? — спросил Боб, окончательно сбитый с толку.

— Очень просто: большой головастик делается все меньше и меньше и превращается в среднего размера лягушку.

— Ха-ха-ха, ну не смешно ль? — сказал Боб. — Должно же быть наоборот!

— Вот то-то и оно-то! Потому ее и называют «удивительной», а то и «парадоксальной»[12]!

Боб на секунду задумался.

— Сдаюсь, — в растяжку произнес он. — Ну, а как выглядит сама-то лягушка?

— Ну, помнишь тех маленьких зеленоватых лягушек, которых мы с тобой ловили еще в Эдвенчер? Тех, размером с наших английских? Ну так вот, по-моему, это они и были, только мне это тогда и в голову не приходило.

— Нечего сказать! — выдавил Боб, задумчиво косясь на сногсшибательного головастика. — Ну что делать, придется поверить тебе на слово!

Мы с новой силой принялись орудовать сачком, и к тому времени, когда каноэ вернулось, у нас в банке плавали еще два столь же огромных головастика, что давало нам повод несказанно гордиться собою. Вернувшись в хижину, мы хорошенько рассмотрели нашу добычу при ярком свете. Головастики как головастики. Если не брать во внимание огромную величину — ничем не отличаются от тех, которых по весне в любом английском пруду сколько душе угодно. Только они не черные, а зеленовато-серые, в крапинку. Хвосты у них с прозрачными краями, словно тронутое ледком окно, а надутые губки до того забавно выпячивались вперед, будто хотели одарить нас поцелуями! И все-таки при мысли о том, что странные штуковины, которые так резво плещутся у нас в банке, — всего-навсего головастики, становится как-то не по себе. Представьте-ка что, гуляя по лесу в один прекрасный день, вы столкнетесь носом к носу с букашкой величиной с терьера или со шмелем размером с черного дрозда! Душа ведь уйдет в пятки правда? Они вроде бы и самые обыкновенные, но оттого, что они фантастических размеров, у вас глаза на лоб лезут от изумления и вы невольно спрашиваете себя, не сон ли это.

Так или иначе, но эти, как хотите назовите — удивительные, парадоксальные ли — лягушки вызвали в нас столько энтузиазма, что мы, с трудом дождавшись ночи, рванули на прежнее место. Чего только не набрали с собой — и сачки, и банки, и прочие снасти. Ловись, амфибия, большая и маленькая. В первые же полчаса поймали еще двух Even'x frods, потом — после длительного ковыряния сачком по дну — еще одного гигантского головастика, а дальше дело что-то застопорилось. Боб закинул сачок — одна тина и трава. Итак три часа кряду! Тем не менее Боб на теряя надежды на успех рьяно прочесывал сачком дно протока, я же счел за лучшее поменять место дислокации. Пройдя вниз по течению, я набрел на неглубокий притом чуть пошире дренажной канавки, сплошь засыпанный листвой. Решив попытать счастья здесь, я позвал Боба, но чем дальше мы шли вверх по течению, тем больше убеждались, что живность тут еще большая редкость, чем там, откуда мы ушли. Отчаявшись, я устроил перекур, а Боб упрямо продолжал работать сачком, словно землечерпалка. Вот он в очередной раз вытащил сачок, как всегда полный размякших от воды листьев, вытряхнул их на берег. Но что это? Вместо того чтобы снова погрузить сачок в воду, он уставился на кучу листьев и вдруг, отшвырнув сачок, с радостным визгом начал в них копаться.

— Что у тебя там? — спросил я.

Боб схватил что-то в пригоршню и принялся скакать от радости.

— Вот это да! — кричал он. — Вот это да!

— Так что же это?

— Жаба пипа.

— Да ну! — недоверчиво сказал я.

— Не веришь — поди посмотри, — сказал Боб, сияя от гордости.