Константин Бобошко - Радуга под окнами

Кладут гвозди′ку и в тесто. Но здесь ее можно обнаружить только по запаху. Для теста пряность размалывают в порошок.

Эту книжку, когда она еще не была напечатана, многие читали и делали свои замечания. Попала она в руки одного школьника. Называть его как-то неудобно — со временем он, может быть, переменится и станет совсем другим. Школьник этот много читал. Больше всего ему нравились книжки про пиратов, истрепанные, как паруса фантастических бригов морских разбойников. Читал про охоту на слонов и войны с краснокожими. Готовя уроки, он клал на учебник дряхлый роман и мечтал о путешествиях, приключениях и славе.

Эту книжку он начал читал, с оглавления. И как только находил заголовки, вроде «Пленники Буен-Ретиро», «Пленник, вырвавшийся на волю» или «Цветок кровавых междоусобиц», быстро отыскивал нужные страницы и читал, что называется, взахлеб. А вот «Гво′здики для теста и солений» он перелиснул, даже взглядом не удостоив.

— Почему? — спросили его.

— А что может быть интересного в тесте?

— Но знаешь ли ты, что ломоть хорошо выпеченного хлеба, который тебя чуть ли не силой заставляют съесть за завтраком или обедом, — величайшее изобретение человеческого ума? Может быть, его значение в истории человечества больше, чем открытие электричества и изобретение стали…

Но «пират» и «путешественник» листал страницы и даже не слушал. Что было с ним делать?

— Скажи, какое дерево растет под твоим окном? — спросили у этого любителя всего необычного и диковинного.

— А кто его знает! Клен. А может быть, и бузина… Вот в Африке растут баобабы — это да! Десять человек за руки возьмутся и то не обхватят…

И сразу как-то жалко стало школьника. Он не был слепым, но, как ни странно, ничего не видел. Даже попади он в Африку, умер бы от скуки. Ведь не стал бы он тридцать три раза в день просить своих проводников браться за руки и обхватывать толстющий ствол удивительного дерева. А ничего другого, кроме значительной толщины ствола, он про него не знал.

Не быть такому школьнику путешественником!

А если он и поедет куда-нибудь, то все равно ничего нового не узнает. Просто увидеть не сможет. Не зная старого, привычного, ему не с чем будет сравнивать все новое и все необычное, что встречается в чужих краях.

После разговора подумалось: один ли он такой мальчик среди наших школьников? И еще появилась мысль: а не убрать ли эти самые «Гво′здики для теста и солений»? Раз среди читателей найдутся такие, что не заинтересуются ими, то зачем же оставлять неинтересное? Но все же решил оставить.

Ведь про эти пахучие коричневые «гво′здики» можно написать книгу, где будут и рваные паруса, полощущиеся на остатках изломанных бурями мачт, и сражения, и величайшие авантюры, покрывшие несмываемым позором их организаторов и исполнителей.

Что, насторожились?

Справедливо было бы ничего больше не говорить — узнайте сами. Про это написана масса увлекательных и полезных книг. Но я все же расскажу одну из множества историй, случившихся с пряной гвоздикой в давние времена.

Модницы и франтихи смотрели на нее горящими от зависти глазами. Еще бы — на шее она носила самое драгоценное ожерелье. Не бриллианты. Не жемчуга какой-нибудь фантастической формы или расцветки, а нанизанный на нитку… черный перец. Перед такой роскошью меркли и блеск золота, и радужные переливы в гранях самых лучших бриллиантов.

И было это не на диких островах, затерянных где-нибудь под тропиками в безбрежном океане, а в Голландии более четырехсот лет тому назад.

В этом нет ничего удивительного. В разное время и цена вещей разная. Было — английская королева надевала обыкновенное ситцевое платье в самые торжественные дни. Ситец в те годы считался пределом мечтаний всех великосветских дам, разряженных в тончайшие шелка и кружева, щеголявших в парче и бархате. Или взять алюминий — металл кухонных кастрюль и обеденных ложек. В свое время он попадал лишь в ювелирные мастерские и превращался в украшения, ценившиеся дороже золотых.

Но самые бешеные цены, наверное, были в Европе на пряности. Сейчас нам трудно даже понять тягу людей средневековья к тропическим пряностям, за которые отдавали порой целые состояния.

Как бы то ни было — испанские, португальские, а позже и голландские купцы, как стаи хищников, стремились к тропическим островам. Действуя обманами и грошовыми подарками, набивали они трюмы своих каравелл перцем, корицей, гвоздикой, ванилью и обогащались от их продажи в Европе, жаждавшей пряностей.

Знал о цене пряностей и Магеллан, знали и сопровождавшие его моряки. И когда Магеллан погиб в бесславной схватке с туземцами, озлобленными грубым поведением чужестранцев, корабли его экспедиции продолжали поиски вожделенных островов пряностей. Через 27 месяцев (без двух дней), потеряв три корабля, добралась маленькая флотилия из двух потрепанных парусников к Молуккским островам.

Моряки потеряли головы. Они снимали с себя плащи, кожаные пояса, сбрасывали белье, отдавали ножи и мушкеты — и носили, носили в трюмы кораблей драгоценные пряности, приобретенные за бесценок.

А когда каравеллы оказались забитыми до отказа дарами затерянных в океане островов, когда были погружены бочонки с пресной водой, поставлены паруса и подняты флаги — внутри одного корабля раздался громкий стон изъеденного морскими червями дерева.

Корпус дал течь. И тюки с пахучей гвоздикой начали всплывать.

Пришлось спускать паруса и с лихорадочной быстротой разгружать поврежденное судно, чтобы успеть вытащить его на берег прежде, чем оно наполнится водой и ляжет на дно океана. Повреждение было такое, что судну предстояло пролежать на боку, за кромкой океанского прибоя, много недель. Но второй парусник не мог ждать — дули попутные ветры. И «Виктория» одна выходит в океан, подгоняемая ветром. Она спешит на родину, в Испанию, в Севилью.

Маленькому кораблю предстояло пересечь Индийский океан, обогнуть мыс Доброй Надежды, обойти всю Африку. Такой переход считался бы крупным достижением даже для современного парохода, оснащенного новейшими машинами и приборами. А соотечественники Магеллана — уцелевшие остатки его экспедиции — на ветхом, источенном червями и временем паруснике с трюмами, по самое горло забитыми драгоценным грузом, должны были дойти до Севильи, ни разу не бросив якорь во встречных портах, не пополнив запаса провизии и не обновив питьевую воду.

Дело в том, что португальский король, опасаясь конкуренции испанцев в торговле пряностями, приказал своим отчаянным капитанам изловить в океане суда флотилии Магеллана и арестовать их экипажи, как пиратов.