Джеральд Даррелл - Юбилей ковчега

— Не видел, сэр, — ответил я. — К сожалению, пропустил.

Он поглядел на часы.

— Сегодня вечером будет повторный показ, посмотрим?

Величайший из здравствующих английских биологов и я разместились на стульях перед телевизором, и Хаксли включил его. Мы молча смотрели, как Джой Адамсон гоняется за Эльсой, как Эльса гоняется за Джой Адамсон, как Джой Адамсон возлежит на Эльсе, как Эльса возлежит на Джой Адамсон, как они вместе лежат на кровати и так далее. Наконец фильм кончился, Хаксли наклонился и выключил телевизор. Я молча ждал, что он скажет.

Поразмыслив, сэр Джулиан вдруг спросил:

— Знаете что, Даррелл?

Я почтительно приготовился услышать глубокое и проницательное суждение великого английского биолога о поведении животных.

— Что, сэр? — осведомился я с волнением.

— Это единственный известный мне случай лесбиянства между человеком и львицей, — совершенно серьезно произнес он.

Чувствуя, что дальнейшая наша беседа уже не достигнет таких высот, я удалился.

Рождение Джерсийского зоопарка состоялось 14 марта 1959 года. Первыми его обитателями были звери, которых я привез из Западной Африки и какое-то время держал во дворе дома моей сестры в Борнмуте (одной из самых замечательных приморских здравниц), пока они не стали, так сказать, в ряды основателей зоологического сада. Как только звери отбыли по морю на остров Джерси, соседи моей сестры облегченно вздохнули.

Разумеется, до той поры в Поместье Огр не один месяц кипела работа. Плотники и каменщики лихорадочно трудились, цементируя площадки и мастеря этакие «клетки на курьих ножках» из самого разнообразного материала — горбыля, шарнирных цепей и проволочной сетки. Тарные ящики чудесно преображались, каждый отрезок железных труб с местной свалки, вообще всякий железный лом находил у нас применение. Предметы, выброшенные за ненадобностью островитянами, отлично подходили для сооружения клеток и вольеров; повсеместно вырастали уродливые, но пригодные для эксплуатации конструкции.

Обстановка, на фоне которой развивалась наша деятельность, была идиллическая. Дивное главное здание — самая древняя укрепленная усадьба на Джерси — важно расположилось за сводчатыми гранитными воротами на краю долинки с извилистой речушкой, вливающейся в окруженное деревьями озерко. К территории поместья со всех сторон прилегали небольшие поля, окаймленные живой изгородью из кустарника, старых дубов и каштанов. Согласно преданию, деревья эти были совсем юными, когда претендовавший на престол красавец принц Чарли (он же принц Карл Стюарт) участвовал в чаепитии на лужайке перед поместьем. Нетрудно было представить себе, как при любовном уходе и с помощью новых посадок здесь можно создать парк, образующий зеленое ожерелье с усадьбой в роли драгоценного камня посередине.

Довольно скоро я столкнулся с первым серьезным затруднением. Одно дело

— занять двадцать пять тысяч фунтов, совсем другое — возвращать долг. Следовало возможно скорее отправляться в новую экспедицию за материалом для новой книги. С великой неохотой я взял на должность управляющего одного своего давнего друга, который, как мне казалось, способен справиться с этой обязанностью. Я ошибся. Вернувшись из экспедиции, я обнаружил, что мои письменные инструкции не были выполнены, а деньги растрачены по мелочам. Наш корабль (будущий Ковчег, если хотите) был чрезвычайно хрупок, и теперь ему грозили страшные рифы и мели банкротства. Казалось, мои планы учредить заведение, призванное спасти от вымирания животных, сами почиют, не успев толком воплотиться в жизнь. Я уволил управляющего и взялся за дело сам.

Последовало два-три года, когда я совсем не знал покоя. Просыпаясь по утрам, каждый раз спрашивал себя: не настал ли тот день, когда мой кредит будет исчерпан и мечте придет конец? Мои сотрудники были изумительны. Они получали гроши, но не бросали меня, понимая всю серьезность ситуации. Вдохновленный этим, я набирался смелости (не без помощи транквилизаторов), чтобы уговаривать банкиров соглашаться на превышение кредитов, а зеленщиков

— еще и еще подождать с оплатой поставляемых ими овощей и фруктов. И постепенно, очень медленно, наш корабль перестал тонуть, обретая надлежащую плавучесть.

В эти первые годы на нашу долю выпадало много необычных приключений, и даже моя матушка не была избавлена от происшествий, подстерегающих человека, неосмотрительно согласившегося жить на территории зоопарка. Наши юные шимпанзе Чемли и Лулу обнаружили после тщательных исследований, что проволочную сетку клеток можно, найдя свободный конец, распустить почти так же легко и быстро, как распускают вязаные шерстяные изделия. Что и проделали однажды, когда никого не было поблизости. Моя родительница, расположившаяся в это время с чашкой чая перед телевизором, услышала настойчивый стук в дверь, спустилась на первый этаж, открыла и с удивлением узрела на крыльце Чемли и Лулу. По всему было видно, как их обрадовало, что они застали ее дома; гости не сомневались, что и она так же рада им. Матушка не отличалась высоким ростом — всего около ста сорока сантиметров, а оба гостя были ей по пояс. Ничуть не обескураженная таким зрелищем (и вообще не склонная терять голову в критических ситуациях), она пригласила шимпанзе в гостиную, усадила их на диван и поставила на столик перед ними большую коробку шоколадных конфет и банку печенья. Пока гости уписывали эту манну небесную, мама позвонила по телефону в контору и сообщила, где находятся беглецы. Ей явно не приходило в голову, что от обезьян всего можно ожидать, и мама даже удивилась, когда я пожурил ее за то, что она впустила их в дом.

— Но, дорогой мой, — обиделась она, — они пожаловали как раз к чаю… И вели себя, кстати, куда лучше, чем кое-кто из людей, которые приходят к тебе в гости.

На заре существования моего зоопарка у нас был там огромный и очень красивый сетчатый питон по имени Пифагор. Три с половиной метра в длину, толщиной с телеграфный столб — словом, тот еще верзила. Обитал он в тогдашнем Доме рептилий, в наскоро сколоченной клетке, которая скоро стала мала для него. Спешу добавить, что не я был автором этой конструкции, а тот самый управляющий, кого я назначил на время своего отсутствия. Лицевую сторону клетки составляли два широких толстых стекла; они надвигались одно на другое, что весьма затрудняло уборку, если предварительно не освободить клетку от столь опасного обитателя. Для этой работы требовалось не менее трех человек — пока двое заталкивали весьма недовольного таким обращением питона в огромный матерчатый короб, третий приступал к уборке. Вообще-то Пифагор отличался вполне спокойным нравом, однако не любил, когда его тормошили, а потому я строго-настрого запретил сотрудникам вторгаться в его обитель в одиночку. Тем не менее однажды вечером Джон Хартли, напоминающий жирафа симпатичный юноша, который год назад, сразу после школы, поступил к нам на работу и проявил такой энтузиазм, что вскоре ему было поручено заведовать рептилиями, зашел чересчур далеко в своем рвении. Проходя в сумерках, после закрытия зоопарка, мимо Дома рептилий, я услышал приглушенные крики о помощи. Вошел и увидел, что Джон совершил непростительную ошибку — решил один произвести уборку в клетке Пифагора. Могучий питон заключил его в свои объятия, и Джон очутился словно в смирительной рубашке. К счастью, ему удалось схватить Пифагора за голову, и тот шипел, будто огромный кипящий чайник.