Если верить Хэрриоту… - Галина Львовна Романова

Первый раз я пришла в родилку как раз в конце утренней дойки, когда первой в своей жизни экзекуции подвергалась очередная первотелка. Переступив порог, я сразу увидела суету в дальнем ряду. Отчаянно мычала и билась корова, брыкаясь и едва не падая на пол. Кричала доярка, командуя скотником.

Удивленная и заинтригованная, надеясь увидеть работу ветеринара — ведь, по моему мнению, так мычать и реветь корова может только от сильной боли при операции, — я поспешила туда.

Скотник буквально висел на крутых красивых рогах молодой стройной коровы, выворачивая ее голову назад и вбок, одной рукой прикручивая веревку к столбу опоры полубокса. Другой конец веревки уже был обвязан вокруг рогов. Тем временем доярка успела поймать в петлю заднюю ногу коровы. На моих глазах скотник закрепил веревку так, что рогатая голова почти свернулась набок. Не давая пораженной предательством первотелке опомниться, он за другую веревку подтянул ее ногу вперед и вверх и тоже привязал к железной стойке. Несчастная корова, вынужденная балансировать на трех ногах, рискуя потерять равновесие от резкого движения, только выкатывала фиолетовые глаза и хрипло мычала. Она казалась сломленной и морально уничтоженной, но едва доярка уже знакомым движением нагнулась и ловко присоединила доильный аппарат к ее небольшому аккуратному вымени, силы вернулись к первотелке. Она запрыгала на трех ногах, силясь стряхнуть с себя странную тяжесть, что тянет из нее молоко. Она сопротивлялась так, что высвободила ногу и сбила-таки стаканы. Доярка и скотник снова принялись за дело.

Наконец измученная корова смирилась и только вздрагивала всем телом, дрожа и по-прежнему хрипло мыча. Я подошла к доярке, которая следила за ней, как коршун.

— А что с ней? — прямо спросила я.

— На практику? — Доярка смерила меня косым взглядом. — Она первотелка, сегодня ночью отелилась и доится первый раз. Поначалу они все так — приходится привязывать. Но потом привыкают.

Я вспомнила несколько коров в дойном стаде, с которыми уже приходилось столкнуться, — как они шарахались, стоило прикоснуться к вымени, как упрямо сбивали аппараты и долго не давали надеть их снова. Теперь мне стала ясна причина их поведения.

В маленьком вымени этой первотелки не могло быть много молока. Пока мы разговаривали, она отдала все. Доярка сняла стаканы, и скотник отвязал молодую коровку. Она шарахнулась от людей с ужасом и несколько раз ударила ногой, вымещая досаду за то, что с нею так обошлись.

Я внимательно посмотрела на нее. Впоследствии я несколько раз наблюдала за дойкой первотелок, но так и не смогла отделаться от мысли, что над ними издеваются. И по сей день мне немного жаль их.

Потом начали поить телят. Младших — этой ночью родились сразу трое — мне не доверили, зато остальные оказались в полном моем распоряжении. Телятница только показала, сколько молока положено наливать каждому теленку, и ушла.

Дело оказалось и проще, и сложнее, чем я думала. Вроде бы чего мудрить — наливаешь полведра молока, благо бидоны стоят тут же, несешь его к очередной клетке и даешь теленку. Малыши, просидевшие здесь несколько дней, привыкают к ведру и сами спешат сделать остальное — ты только придерживай ведро, чтоб теленок его от полноты чувств не наподдал лбом и не опрокинул на тебя. Но на деле не тут-то было!

Во-первых, телята оказались все одинаковые — на мой неискушенный взгляд. Конечно, можно было отличить их — у одного морда вся черная, у другого белая, у третьего во лбу звездочка. Но для этого нужно время, чтоб присмотреться и запомнить, а когда пять или шесть носов одновременно устремляются в ведро, поди разберись. Кроме того, телятница успела часть напоить и не удосужилась сообщить мне, кто именно сыт. Впрочем, мне стоило подойти с ведром к клетке, чтобы понять: узнать сие невозможно. Пил молоко теленок или нет — он все равно кидался ко мне.

Вторая сложность заключалась в том, что телята, разумеется, не имели понятия об очередности. У них пил тот, кто успевал отпихнуть остальных и первым добраться до молока. И не важно, что он только что расправился со своей порцией. Приходилось одной рукой держать ведро, а другой оттаскивать телят, расчищая дорогу тому, кто, по вашему мнению, должен сейчас завтракать. Тот, кто считает это легким делом, пусть сам попробует справиться с четырьмя телятами, каждый из которых весит добрых тридцать — сорок килограммов и не знаком с хорошими манерами. Кормление сразу начало напоминать работу укротителя с дикими зверями. Первое же ведро, которое я пыталась отстоять таким образом, оказалось выбито у меня из рук, и все молоко выплеснулось. Оно было на подстилке, на телятах, на мне — где угодно, только не в их желудках. Пришлось срочно бежать за вторым, а малыши в ожидании следующего раунда вольной борьбы принялись облизывать и сосать друг друга.

Мне удалось споить им уже два ведра, пока не вернулась телятница, ходившая в карантинное отделение, к новорожденным, и не положила конец моей беготне. К тому времени я была мокрая с головы до ног и успела поссориться со всеми телятами сразу. Оказалось, что заходить в клетку вовсе не обязательно — достаточно приставить ведро снаружи к прутьям. Щели между ними достаточно широкие, чтобы теленок высунул нос, но слишком узкие для того, чтобы это одновременно сделали двое.

Закончив наконец процедуру кормления, телятница показала мне, куда убрать ведра, и спросила:

— Ну что, идешь домой?

Все наши, кто работал на ферме, уже должны были закончить дойку и вернуться в общежитие. Я вскочила до завтрака, в четыре утра, сейчас было почти девять, хотелось есть и спать, но вместо этого я храбро ответила:

— Нет. Можно, я тут еще побуду? Нам дневник надо заполнить для отчета.

Тут я не врала. Студенты, которым нужно писать отчеты по практике, бывали здесь регулярно, и телятница, которой предстояло дежурить до вечера, согласилась.

В тот день моей единственной пищей был хлеб с молоком — благо последнего хоть залейся. Забыв про все, я медленно бродила вокруг коров. Все, как одна, с выпуклыми животами, круглые, они почти не ели и дышали тяжело, словно каждый вдох давался им с трудом. Когда я подходила и гладила их по тугим бокам, коровы редко поворачивали ко мне головы — вся из жизнь сосредоточилась на том, что происходило внутри.