Николай Сладков - Силуэты на облаках

— Так, может, лучше уйдём?

— Ещё чего! Пусть сам уходит, другую сладкую ищет. Ему всё равно делать-то нечего.

Сидим, едим сладкие яблоки. Пока хозяина нет…

А кабанам, которые тоже на медвежьи яблочки падки, он поблажки такой не даёт! Правда, у кабанов совсем совести нет. По-свински себя ведут. Медведь старается, ворочается на яблоне, отрясает ветки, а кабаны внизу собирают падалицу. Рявкнет на них, а они снова. Тогда возмущённый медведь, повизгивая и подвывая, мешком падает вниз, прямо на бесстыжие кабаньи рыла. Ну, тут уж их сдует как ветром!

Пламя костра — сухое и жаркое. Над костром, как на ветру, качается ветка бука. Взошла луна — ив глухом буковом; лесу стало ещё мрачнее и глуше. Как в чёрной воде. И только там, где лунный свет пробил лесную крону, легли на стволы и землю яркие жёлтые пятна. Тревожно как-то. Из чёрного леса с жёлтыми лунными пятнами — шорохи и тихий хруст. Чуть притушил костёр еловой лапой: хвоинки запищали и красными зигзагами запрыгали вверх.

Лёг к костру спиной. Неудобно… Повернулся лицом — ещё хуже. Переполз на другое место — опять что-то не так: не то сучок под боком, не то в головах низко. И вдруг понял: дело не в сучке и не в изголовье. Дело в сердце — щекотно, перебои и одышка. Это знакомо. Это предчувствие. Кто-то притаился вблизи! Потянулся тихонечко к карабину, оттянул курок и быстро вскочил на ноги. Костёр слепит. А за костром — чернота и жёлтые пятна…

Пригнувшись, кинулся в темноту — как в воду нырнул. Упал и затаился за большим валуном, затянутым мхом.

Странно выглядит ночью костёр со стороны. Красное плашмя беззвучно мечется то разгораясь, то затухая. Ветви над огнём кланяются, кланяются. А серые стволы деревьев, как ноги слонов, переступают вокруг огня, словно пританцовывают.

Ощущение, что тут кто-то есть, не проходит. Это даже не ощущение, а уверенность; я знаю, что этот «кто-то» ещё покажет себя. И он показал.

Сутулая и сгорбленная фигура встала между мной и костром. Будто облачко наплыло на костёр и затмило его. Медведь! Бесшумно, словно это и в самом деле лишь облачко тумана, а не матёрый зверина, медведь ещё раз обошёл вокруг костра, — и опять чёрная туша его затмила огонь. Но вдруг он быстро повернулся ко мне — видно, учуял! Чуть слышно охнул и мгновенно исчез.

Я побоялся стрелять. Почему? Да разве всё объяснишь, когда вокруг чёрный лес, жёлтые лунные пятна и сутулая фигура, плывущая по красному пламени как туман!

Я не думаю, что медведь пытался напасть. Просто его распирало от любопытства: что это за жар-птица с красными крыльями и почему вокруг неё пляшут деревья?

Растёт в горах Талыша железное дерево. Не одно дерево, а целый железный лес. Странный это лес. Стволы деревьев больше похожи на каменные столбы, изборождённые временем, размытые ливнями, выветренные вихрями. Какие-то корявые пещерные сталактиты и сталагмиты. Твердокаменные, несокрушимые — гудят под обухом. Сучья у них пятнистые, как спины удавов, раскорячены и перекручены. Ветру их не согнуть, не качнуть даже — как из железа отлиты. Упёршись, сучки прикипают друг к другу, врастают в стволы, сплетаются в железное кружево. Не поросль, а решётка железная. И листья на них жёсткие, как из зелёной жести.

Сумрачно и голо под пологом железного леса. Блики солнца на тёмной земле лежат разноцветными овалами и кругами. Словно выложена земля жёлтой, лиловой, голубой мозаикой кафельных плиток.

В железном лесу всегда тихо. Даже стука дятлов не слышно: боятся, наверное, дятлы нос о сучки погнуть! Ещё бы: сучки не всякий топор возьмёт. Они даже в воде тонут, как камни.

Лес хмурый и сумрачный. Железный.

Охотника-натуралиста влекут к себе узкие каменистые ущелья боздагов — выжженных солнцем хребтов. В них вечно что-то сыплется, шуршит, откуда-то падают камешки. Может, так, само по себе. Может, ящерицы. Может, заяц пробежал или выводок кекликов взлетел — красивых горных куропаток. А может, и горный козёл скакнул — желанная добыча охотнику.

На рассвете ущелья — как синие трещины на красном хребте. К полудню трещины наливаются белой мглой, а камни в них становятся от жары золотыми. Под навалом золотых камней — чёрные тени. Душно в этих раскалённых ущельях. Нечем дышать. Медленно подвигаешься вперёд. Ущелье то и дело круто виляет. Подходя к повороту, взводишь курки: ещё шаг — и может быть неожиданная встреча.

…Стремительно удирают лупоглазые маленькие ящерицы-геккончики. Толстые, серые, как щебень, агамы — большие шершавые ящерицы с треугольными головами и обрюзглыми щеками — с трудом лезут в тесные щели в камнях; их жёсткая чешуя скрипит о камень, как наждак.

Ещё поворот — и за ним звонкий, будто железка ударяет о камень, крик птички скального поползня. Тревога на всё ущелье!

Осторожно выглядываю из-за скалы.

Вижу: внизу кеклик вскочил на камень, вытянул шейку, на цыпочках тянется — так ему хочется узнать, почему крик. А выше выглянула из-за выступа козлиная голова с высоченными ребристыми рогами.

Оба — и козёл и кеклик — не оторвут глаз от поползня, что в тревоге мечется по скале и кричит, кричит!.. Им непременно надо узнать, о какой страшной опасности предупреждает маленькая птичка всех жителей ущелья. Поскорее надо узнать… Они смотрят на поползня и не замечают меня.

Выбирай любую добычу: птицу или зверя. Но время терпит. Прежде чем прогремит в ущелье выстрел охотника, должен сделать здесь свои наблюдения натуралист.

Мои глаза скользнули по золотым камням скалы и увидели то, что скрывалось за выступом от глаз козла и кеклика: на совершенно отвесной каменной стене — гнездо поползня. Будто кто взял и прикрепил к стене узкогорлый глиняный кувшин.

А внизу ползёт к гнезду, сокращая и вытягивая своё мутно-пятнистое кошачье тело, цепляясь им за выступы камня, гюрза — змея толщиной в мою руку, чей яд способен убить лошадь или верблюда.

Юлой кружится вокруг неё поползень — то вниз головой, то вверх — и кричит, и кричит, и крик его повторяет каждый камень; и кажется, камни кричат от страха. Но и стоголосый крик их не спасёт птенчиков от ядовитой гадины.

Стена отвесная, а гюрза ползёт.

Опирается на хвост, поднимает голову и шарит ею, шарит по камню. Нащупает уступ — и перельёт на него своё тело, как ртуть.

Вот гюрза у самого кувшина — совсем рядом с тёплой птичьей спаленкой, где давно проснулись встревоженные криком желторотые поползнята.