Ян Линдблад - Мир Книги джунглей

Все эти подробности, которые вполне могут показаться отталкивающими читателю, не наблюдавшему повседневной драмы в природе, я упоминаю потому, что жизнь хищника строится на убийстве. Для меня, извлекавшего пользу из заклания буйволов на алтаре туристского бизнеса, было великим облегчением убедиться, что умерщвление происходит очень быстро. Позднее я наблюдал, как зарезал буйвола доминирующий в районе тигр; он проделал это, пожалуй, еще быстрее.

Много писалось и много гадалось о социальном поведении тигров. Увидеть вместе двух тигров настолько трудно, что сама скудость «статистических данных» не позволяет уверенно судить о том, как строятся их взаимоотношения. Принято считать, что самцы тигров, как и самцы леопардов, с жгучей ненавистью смотрят на других самцов своего вида. Мне кажется — пусть это тоже из области догадок, — что налицо изрядное преувеличение. Подобно тому, как человека в нынешней экологической дискуссии изображают жутким агрессором. (Скорее следует удивляться, как это мы, не созданные для больших сообществ типа пчелиных или муравьиных, тем не менее сотрудничаем и общаемся в достаточно пристойных формах в городах, где наши социальные контакты в единицу времени неизмеримо превосходят все, что казалось бы нормальным для вида, которому всего каких-нибудь десять тысяч лет назад практически было неведомо понятие «толпа»…)

Да, тигр ведет одиночный образ жизни, но это еще не значит, что он непременно злобный отшельник. Будь агрессивное поведение типично для него, наверно, в Канхе, где насчитывается шесть десятков тигров, частенько отмечались бы стычки со смертельным исходом. Между тем за четыре месяца моих ночных дежурств в 1977 и 1979 годах я ни разу не слышал шума и рева, неизбежно сопутствующих драке двух самцов. И за все время моей работы в Канхе ни я, ни кто-либо из махоутов не видели на озаренном утренним солнцем песке следов, свидетельствующих о поединках такого рода.

Вместо этого я наблюдал поразительную кротость в поведении самца, в чьи владения вторглись нахлебниками тигрица со своими рослыми отпрысками, Чтобы верно судить о взаимоотношениях этих тигров, следует знать, как складывалась их судьба до той поры.

Как уже говорилось, тигрица была та самая, которую мы с Фредриком видели в 1977 году. Тогда ее сопровождал детеныш примерно двухлетнего возраста — молодая самка на последней стадии зависимости.

По данным, фиксируемым в Канхе, из того помета тигрица потеряла двух тигрят, и во всяком случае один из них был убит доминирующим на территории самцом. Когда у тигрицы появилось новое потомство, тот же самец, видимо, опять покушался на детоубийство, однако на сей раз у самки оказалось больше адреналина, сил и темперамента, к тому же она помнила судьбу предыдущего помета. Ей удалось защитить детенышей, но нависшая над ними угроза заставила тигрицу увести их за три километра на территорию другого крупного самца, где я в 1979 году и смог проследить за взаимоотношениями квартета с местным владыкой.

Махоуты докладывали, что хозяин территории нападал на трио, они видели следы — путаницу отпечатков лап доминирующего самца, самки и тигрят, — которые истолковали как признак жаркой схватки, однако без кровопролития.

Вот как обстояло дело, когда мы приехали в Канху в январе 1979 года. Нам объяснили, что хозяин территории вышел на военную тропу и, вероятно, попытается прикончить тройку самцов-двухлеток. Однако сигналы, которые я слышал и записывал по ночам, когда тигры особенно активны, склонили меня к выводу, что соотношение сил выглядело несколько иначе.

Один из моих маханов помещался на нижнем суку высокого развесистого дерева; с платформы открывался вид на обрамленную сореями и бамбуком луговину с врезанным в нее извилистым руслом. Место это богато дичью, здесь много аксисов и диких свиней, и здесь уже месяца два подкармливали тигров и показывали их туристам. Очень подходящая точка для моей работы. Мне хотелось наблюдать ничем не потревоженных тигров как раз на такой луговине, в среде, которая могла быть родиной вида, и проследить какие-то черты их взаимоотношений с копытными. Аксис, замбар, мунтжак и барасинга чувствуют себя хорошо в местности, сочетающей лес и травянистые луга.

Я забирался в свое «орлиное гнездо» во второй половине дня, и прямо под деревом в косых лучах солнца проходили когда дикие свиньи, когда аксисы. Было очевидно, что мой запах не тревожит животных и умение сидеть тихо признано.

Вообще же олени чуть что поднимали тревогу. Вот безмятежно пасутся, лишь оленята издают слабые звуки, напоминая капризных детишек. Но стоит появиться тигру, как вся картина меняется. Тотчас — особенно, если стемнело, — раздаются громкие фальцетные крики, и все стадо срывается с места. Как они ухитряются в темноте не покалечить свои тонкие ноги о камни и корни, для меня остается загадкой. Умчались во весь карьер, и воцаряется тишина, подчеркнутая размеренными криками козодоя. Эта тишина сохраняется порой час и больше, прежде чем тигр набросится на буйвола. Не вызывает сомнения, что характер охотничьего поведения тигра всецело определяется инстинктом. Если тигр уже резал буйвола в данном месте и дергал тушу, обрывая веревку, это еще не значит, что его мозг обогатился информацией, гласящей, что жертва не может спастись бегством. Скажем иначе: тигру не дано осмыслить суть дела, понять роль веревки в этом случае. Вот почему я возьму на себя смелость утверждать, что каждая атака обусловлена одними и теми естественными факторами, идет ли речь о копытном или о «жертвенных» буйволах Канхи. Тигр беззвучно подкрадывается на расстояние, которое гарантирует успех атаки, и только тогда совершает бросок.

Самец дал о себе знать вскоре после того, как я приступил к наблюдениям с дерева над луговиной. Что ни вечер, вблизи или поодаль звучал его могучий голос.

В одну безлунную ночь, когда тигрица, зарезав буйвола, приступила к еде, спустя полчаса к месту действия явились тигрята, а за ними и тигр. Мои микрофоны были направлены туда, где самка терзала мясо и разгрызала кости, словно орехи. Один за другим к ней подошли тигрята и были допущены к трапезе. Я слышал их негромкое приветственное фырканье, и в это же время у ручья, в каких-нибудь пятидесяти метрах, раздался громкий рев самца. Испугайся тигрята, они бы, разумеется, немедленно притихли, однако угодливое фырканье продолжалось. Из чего следовало, что ни они, ни тигрица не боялись самца.

Затем тигрица оставила тушу тигрятам, и вскоре ее несколько более высокое потону «аооу» прозвучало вблизи того места, откуда доносился рев тигра. Последовал короткий, но интенсивный дуэт. Строго говоря, когда тигрята уже близки к полной самостоятельности и у тигрицы начинается овуляция, ее половое влечение должно по меньшей мере не уступать сексуальности самца, тем более, что во время гона ей принадлежит наиболее активная роль. Тем не менее принято считать, что спаривание происходит только после того, как тигрица совершенно освободится от родительской ответственности.