Джон Мак-Киннон - По следам рыжей обезьяны

К счастью, деревья, дающие самую ценную древесину, по большей части не те, от которых зависит пропитание лесного зверья, но эти гиганты, падая, тянут за собой массу полезных лиан, эпифитов и фиговых ветвей. К тому же дороги и вырубки, остающиеся после лесоповала, делают эти районы более доступными и более удобными для наблюдения — эти соображения заслуживают серьезного внимания при оценке природных резерватов. И хотя я заметил, что многие виды не понесли особого ущерба, а некоторым даже пошла на пользу эта человеческая деятельность, орангутанам она ничего хорошего не принесла. Оранги чрезвычайно чувствительны ко всякому нарушению покоя, и, хотя некоторые из них ненадолго возвращались и строили гнезда в районах недавнего лесоповала, ни один из них не остался здесь на постоянное жительство. Все рыжие обезьяны переселились в самую глубь леса, а я уже мог судить по результатам своих наблюдений на Борнео, какое влияние это окажет на воспроизводительную активность популяции. Оранги размножаются медленно, и пройдут долгие годы, прежде чем они оправятся и снова заселят свои прежние местообитания. Честно говоря, я сомневаюсь, дадут ли им для этого достаточный срок, прежде чем рубка леса не пробьет себе путь еще дальше, в глубь их владений. Коммерческие предприятия обладают такой шириной захвата, что орангутану просто не устоять перед их напором. Он обречен на проигрыш.

И мое время тоже истекало, но мне оставалось завершить еще одно немаловажное дело. Кэти, которую таскали по кишащему пиявками лесу то в одном, то в другом районе джунглей, вряд ли мечтала о таком медовом месяце, и одному только богу известно, что она могла рассказать своей мамочке, вернувшись домой. Мы оставили в Медане свои паранги и весь тяжелый багаж и отправились на восток через Яву на райский остров Бали. Две недели среди свежих кокосовых орехов, на обрамленных пальмами пляжах, индусские храмы и колоритные празднества быстро затянут романтической дымкой воспоминания о джунглях, похожих на парилку, и странных рыжих обезьянах, которые чем-то приворожили ее чудаковатого супруга.

Только в полевых условиях можно собрать информацию, необходимую для понимания диких животных, конкретных проблем их существования и того, как им удается с этими проблемами справиться. Но не менее важна и другая сторона работы — когда есть время организовать, проанализировать и распределить по рубрикам эти данные, тогда возникнет ясная картина, отражающая образ жизни животного. Именно это дело я и оставил на тот год пребывания в Оксфорде, когда мне предстояло писать свою диссертацию.

Самой характерной особенностью жизни орангутана можно назвать его привычку к одиночеству. Это бросалось мне в глаза повсюду. Самки водили с собой только маленьких детенышей, а самцы обычно бродили поодиночке. Взрослые животные не поддерживали никаких отношений с другими животными своего пола, а самцы и самки встречались исключительно ради спаривания. В то время как его собрат на Калимантане соединялся с самкой ненадолго и затем предоставлял ей одной воспитывать потомство, самец на Суматре обычно оставался со своей подругой и после рождения младенца и играл более важную роль в семейной жизни. Возможно, присутствие свирепого самца было необходимо, чтобы уберечь беззащитного детеныша от агрессивных соперников — сиамангов и кровожадных хищников вроде пантеры, тигра — в Сабахе этих врагов у орангутана нет. Но, если не считать этой более ярко выраженной родительской заботы, суматранские оранги походили на своих родичей с Калимантана — они тоже вели жизнь независимых отшельников.

Эта необщительность уникальна среди обезьян, однако, если учесть крупные размеры орангов, их относительную малоподвижность и по преимуществу вегетарианскую диету, экологически эта черта очень полезна. Из-за того что оранги передвигаются медленно и за день проходят небольшие расстояния, трудно себе представить район, настолько изобилующий фруктами, чтобы там смогла прокормиться большая стая орангутанов.

Некоторые животные, видимо, остаются вечными лесными скитальцами, однако многие живут на обширных, но четко ограниченных индивидуальных участках. Они иногда покидают их в те месяцы, когда в родных местах мало еды, а в соседних районах урожай больше, но вскоре возвращаются обратно. Эти участки не являются нераздельной собственностью, как территории гиббонов и сиамангов, и многие орангутаны сосуществуют на тех же участках и часто встречаются на деревьях, где много плодов. Как правило такие встречи проходят мирно, только крупные самцы проявляют недовольство, ревниво охраняя свои владения от чужаков и других соперников высокого ранга.

Проведя шестнадцать месяцев на Калимантане, я так и не получил ясного представления о том, как относятся друг к другу животные, сосуществующие на одном участке. Судя по всему, они терпели присутствие друг друга, хотя ни разу не проявили признаков дружбы или просто интереса к жизни соседа. Я подозревал, что все они — члены рассеянных, мало сплоченных групп, в которых ревущие самцы играют роль лидеров. Мои наблюдения на Суматре подтвердили эти предположения: хотя животные и бродили поодиночке, они все же держались несколько ближе к одиноким ревущим самцам.

Именно эти старые самцы и были главной загадкой. Какова их роль в сообществе орангутанов и какую выгоду им приносит их странное поведение? Несомненно, что всем членам группы выгодно, когда границы их участка охраняются от непрошеных гостей и от других агрессивных самцов. Более того, они получают известное преимущество, следуя за воинственным лидером, который обладает большим опытом и знает лучшие кормовые участки. Но какая в этом польза для самих самцов? Альтруизм — понятие для большинства зоологов неприемлемое, и нам необходимо узнать, какие преимущества громкий рев дает ревущим самцам, так сказать, лично.

Необходимость разделения территории между самцами, угрожающий характер их демонстративного поведения и рева и все вторичные половые признаки взрослых самцов: их громадные размеры и такие внушительные «украшения», как лицевые валики и длинная шерсть, — все это говорит о том, что между самцами существуют сильнейшее соперничество и борьба. Но вот за что они борются? Наиболее очевидный ответ — и это мнение разделяют также даяки на Калимантане, — что соперничество идет из-за самок. Если бы самцы привлекали самок своим ревом, это объясняло бы и половой диморфизм, и соперничество между самцами. Иногда самки идут к ревущим самцам, но чаще они избегают этих потенциально агрессивных животных и потихоньку прячутся, пока те пройдут мимо, или уходят сами. Собственно говоря, как раз менее голосистые и менее устрашающие полувзрослые самцы пользуются гораздо большим успехом у прекрасного пола.