Джеральд Даррелл - Птица-пересмешник

– Я очень рад,— проворковал сэр Ланселот,— что привез вам добрые новости от герцога Пейзанского. Он очень просил меня вам о нем напомнить.

– О, милый Бертрам,— сказал Кинги, просветлев лицом.— Он был моим замечательным однокашником в Итоне! Не знаю почему, но мы все его звали «Бертрам-тарарам»!

Не было похоже, чтобы сэра Ланселота это как-то тронуло. Он крепче сжал в руке стакан и оглянулся.

– Я очень рад, что нам удалось найти столь блестящее решение этой проблемы,— сказал он.

– Нам здесь, на Зенкали,— сказал Кинги,— обычно худо-бедно удавалось вести дела на благо острова. Корю себя за то, что недооценивал вас, видя в вас лишь разумного и сочувствующего мне человека.

– Спасибо, спасибо,— сказал сэр Ланселот, сияя от удовольствия.— Я так рад слышать это, ваше величество! Мы, ревнители охраны природы, всегда во все суемся, всегда вставляем палки в колеса, и нам ой как трудно убеждать людей, что все это для их же блага. Люди думают, что мы помешались на любви к животным, ставя их выше интересов человека.

– Согласен,— сказал Кинги.— По-моему, все, что здесь произошло, лишний раз подчеркивает сказанное вами. Без понимания биологической архитектоники нашего острова мы могли бы в одночасье погубить и его экономику, и самих себя.

– Именно так,— сказал сэр Ланселот.— Истории, подобные той, что имела место в нашем микрокосме, происходят повсюду в мире, и, как правило, последствия их бывают более прискорбными.

– Хорошо, что мы здесь, на Зенкали, обладаем достаточной властью для принятия решений,— сказал Кинги.— Я всегда чувствовал, что во многих странах мира власть слишком распылена, чтобы быть эффективной. Демократия по-своему хороша, но подчас при помощи диктатуры — в мягкой, разумеется, форме — можно добиться большего.

– Положимте, что так,— с сомнением сказал сэр Ланселот.

– А вот и счастливая парочка, благодаря которой заварилась вся эта каша,— сказал Кинги и обхватил своими могучими руками Питера и Одри за плечи.— Милая Одри,— сказал он.— Вы сегодня выглядите счастливой как никогда! Не потому ли, что вы решили взять себе в мужья честного малого в лице Питера Флокса?

– О да,— сказала улыбающаяся Одри.— Я решила: в чем он нуждается больше всего, так это в сварливой жене.

– Ему следовало бы почитать за счастье, что на него будет ворчать такая красавица, как вы,— сказал Кинги.— И я открою вам секрет: наш благодарный остров подарит вам на свадьбу плантацию деревьев амела.

– О, Кинги,— сказала Одри.— Вы так щедры!

– Скорее предусмотрителен,— сказал Кинги.— Я надеюсь, что благодаря этому Зенкали станет вашим родным домом навсегда.

– Не сочтете ли вы «оскорблением величества», если я поцелую вас? — спросила Одри.

– Сочту, если откажетесь,— твердо сказал Кинги. Ну, Питер, пошли, сообщим обо всем папочке,— сказала Одри.

– Заодно передайте, что если он еще раз тиснет обомне какую-нибудь гадость, то я выкину его за шкирку с острова. «КОРОЛЬ УКУШЕН БОГОМ». Какой подрыв репутации монарха, а!

…Под гигантской бугенвиллеей, где била ключом жизнь насекомых, плавно покачивался королевский гамак, в котором восседали Ганнибал и Джу. Под гамаком, скрестив ноги по-турецки, сидел папаша Дэмиэн.

– Ну, уважаемый и обожаемый предок, у меня для тебя новость! — сказала Одри.— Наш высокочтимый король подарил нам с Питером плантацию амела!

– Как — плантацию амела? — спросил Симон.— Что бы моя родная дщерь позорила отцовские седины, живя во грехе у него под боком на плантации амела?

– Боже, да что ты несешь! — сказала Одри.— Разве я собираюсь жить во грехе?!

– Не хочешь ли ты сказать, о моя дражайшая дщерь, что ты по глупости решила повести сего неоперившегося отрока к церковному алтарю? Смилуйся, о Матерь Божия, это еще хуже, чем жить во грехе!

– Ну, ничего, немножечко греха тоже не помешает,— сказала практичная Джу.— В конце концов, грехи — это мой хлеб, без них я осталась бы без работы! Но, я надеюсь, у вас все серьезно? Могу я вас обвенчать?

– А где же еще им завязать брачные узы, как не здесь? — сказал Ганнибал.— О Господи! Я теряю не только ту единственную девушку, которую искренне любил, но и добрую помощницу. А я ведь так рассчитывал на тебя еще на девяносто ближайших лет!

– На все воля Божья,— сказал Питер.

– Что ж,— произнес, Ганнибал,— теперь, когда всю эту заваренную вами кашу удалось расхлебать, я отниму у Питера еще немножечко времени — если, конечно, эта паршивка хоть ненадолго оставит его в покое… Питер, у меня к тебе будет вот какое задание: я задумал выпуск нового, исправленного издания своей книги.

– Это какой же?

– «Зенкали. Фрагментарный путеводитель для случайного приезжего».

– Так это… ваша?! — спросил изумленный Питер.

– «Ваша»! Ты еще спрашиваешь «ваша»! Ну а кто еще на острове, по-твоему, обладает такой эрудицией и таким блестящим знанием английского, чтобы проделать столь титаническую работу? — спросил Ганнибал.

– Так вы действительно собираетесь готовить новое, исправленное издание? — спросил Питер.

– Безусловно,— ответил Ганнибал,— если ты готов мне помочь.

– Я-то готов, но мы сначала хотели бы провести медовый месяц,— сказал Питер.

– Как — медовый месяц? Вы же еще не повенчаны! —

удивился Ганнибал.

– Мы решили поступить наоборот,— как бы извиняясь, объяснила Одри.— Сначала медовый месяц, потом венчаться.

– О Святой Павел и двенадцать апостолов! Так, стало быть, моя дочь будет стоять перед алтарем и каяться во всех грехах?! — воскликнул Симон, бия себя в лоб.— Только из-за чистоты души моей я не потерплю такого!

– Если не секрет, где вы намерены провести этот странный предсвадебный медовый месяц? — поинтересовался Ганнибал.

– Как это — где? — перебила Джу, выскакивая из гамака.— Черт побери, есть только одно подходящее место. ДОЛИНА ПЕРЕСМЕШНИКОВ.

эпилог

– Ты можешь притиснуться ко мне поближе? — спросил он.

– Никак, Питер. Ты и так умудрился втиснуть два тела в спальный мешок, рассчитанный на одного. Куда уж ближе?

– Ну, еще поближе,— сказал он, довольный.

Лунный свет струился на причудливо толстые переплетающиеся фигуры деревьев омбу, хранивших покой влюбленных, а ветви окружающих их кустов мерцали от множества светлячков.

– Когда ты в первый раз решила, что любишь меня? — спросил Питер, не боясь показаться банальным.

– Сразу, как только увидела,— с удивлением сказала Одри.— А почему ты спрашиваешь?

Питер осторожно поднялся на локте и взглянул на ее лицо.

– Сразу? — переспросил он, потрясенный услышанным.— Напомни, когда ты меня впервые увидела?