Альманах - «На суше и на море». Выпуск 2

У клетки со львом Отто остановился. Лев лежал, плоский, как доска, раздавленный неистовой жарой. Он спал крепчайшим сном. Его хвост с шишкой на конце, покрытой редкими жесткими черными волосами, был распластан, как мертвый.

Перед клеткой толпились зеваки и громко смеялись над спящим львом. Он был худой и старый. Проворные ласточки хлопотали вокруг его хвоста. Они по очереди примерялись к волосам на хвосте, потом пробовали вытаскивать их, если волос не поддавался, принимались за другой. Вытащив волос, они взмывали куда-то за деревья, где птицы вили гнездо. Это было, по-видимому, их постоянное занятие, потому что хвост у льва значительно поредел. Много волос выдрали у него ласточки. Отто сказал, смеясь:

— Это совсем как британский лев. Он спит усталым сном, а его колонии делят другие…

Стоявшие вокруг засмеялись: острота дошла до них. Из Зоологического сада они поехали в отель, куда молодой человек завез Отто Мюллера, взяв с него слово, что он, отдохнув до вечера, будет у него в гостях, а рано утром его на самолете доставят туда, где изволит работать советником-специалистом его шеф господин фон Шренке со своим помощником. Это на другом конце страны, но перелет займет всего несколько часов. Приятного отдыха!

Отто разделся, включил электрический охладитель и заснул сном много поработавшего человека. Проснулся он, когда уже на улице зажглись огни, принял душ и начал переодеваться к вечеру, чтобы быть во всем европейцем, даже в этой беспорядочно удивительной стране, где слишком жарко, слишком много разных богов и где мужчины носят юбки. Но вспомнив, что в Шотландии у горцев тоже приняты короткие юбки и даже их волынки напоминают музыку, слышанную утром на аэродроме, он пришел в хорошее настроение и начал насвистывать что-то из последнего дюссельдорфского ревю. Тут пришел утренний знакомец, и они отправились к нему домой, на другой конец города.

В гостях у молодого человека сидели, кроме Отто Мюллера, еще двое: похожий скорей на грека, чем на баварца, ученый-этнограф, изучавший неизвестную Отто народность — племя нагов, обитавшее в долине реки Чиндвин и в индийском Ассаме, и пышная блондинка Клара, дочь заезжего немецкого пастора-миссионера, изучавшая бирманскую музыку и бирманский язык. Все собравшиеся сидели на террасе и пили виски с содовой водой, как это принято в тропических краях, — от виски не потеют; пили чешское пиво, ели рис с какими-то едкими, огненными приправами, с соусом, который представлял хозяин как соус первого сорта, его подают даже в дни приемов в правительственном дворце. Назывался этот соус так сложно, что все старались его выговорить правильно, и только Клара произнесла его, как настоящая женщина Рангуна: таджантхамин.

Отто спрашивали о делах дома — в Западной Германии, о том, что он будет делать в Бирме, как ему понравился Рангун. Он отвечал с обстоятельностью на все вопросы, только на вопрос, как ему понравился Рангун, сказал:

— Мне кажется, что я спал в слишком жарко натопленной комнате и мне приснился сон, в котором двоились боги и люди.

Клара засмеялась, и ее крупное, белое, незагоревшее лицо сразу ожило.

— Здесь Азия, — сказала она, — тут не сразу поймешь, что к чему. Особенно сейчас…

— Здесь снова нужен европеец, — сказал Отто с такой же железной интонацией, с какой дядя, старый специалист по пустыне, говорил об Африке.

И он начал развивать ту теорию, которую так настойчиво и непогрешимо развивал в долгие зимние вечера старый отставной генерал инженерной службы специального африканского корпуса — господин Ганс фон Дитрих. Тогда дома он говорил вещи, о которых Отто не имел понятия. Теперь ему захотелось просветить своих соотечественников на чужбине. Когда он кончил, Клара, играя ножом для фруктов, спросила самым невинным тоном:

— Сколько вам было лет в 1945 году?

— В 1945 году мне исполнилось четырнадцать лет, сейчас мне двадцать четыре, — ответил он и, помолчав, добавил: — Меня выкопали вместе с тетей из-под развалин дома, где мы были в убежище. Нас раскапывали шесть часов. И я могу сказать, что я принимал участие в войне… К нам пришли американцы раньше, чем все было кончено с Берлином. «Надо все начинать сначала», — сказал дядя. По-моему, он прав. Надо все начинать сначала…

Ученый-этнограф кашлянул, как бы прося разрешения сказать свое слово:

— Простите меня, я исследователь диких племен, где все и сегодня примитивно. Когда наги чувствуют, что духи, которым они поклоняются, жаждут приношений, а они любят черепа, человеческие черепа, то наги отправляются за черепами к соседям. Это логично, кто же будет жертвовать собственным черепом? Эти добытые хитростью, с боем черепа протыкаются стрелами и украшают священные деревья, куда слетаются умиротворенные духи. Конечно, надо идти на жертвы, когда этого требуют высшие силы, идти не за собственный счет… Вы меня понимаете?

— Вполне…

— Я вот только не очень доволен высшими силами… — сказал ученый, — высшие силы у нагов есть сосредоточение всего темного, что живет в их сознании с древних времен. Правда, высшие силы, двигающие сейчас европейским сознанием, скорее близки к силам хаоса, чем к светлой вере эллинов. Вам не кажется, что мы взываем к слишком древним и слишком примитивно диким духам, перед которыми битва в Тевтобургском лесу уже кажется светлым явлением, чем-то вроде защиты культуры…

Молодой человек из представительства был бы плохим хозяином, если бы позволил разгореться спору, поэтому перевел разговор на другие, более безопасные предметы. Он обратился к Отто Мюллеру:

— Наш дорогой друг ученый вернулся из глубины лесов, из самых глухих мест Бирмы. Но не надо ходить так далеко. Вот фрейлен Клара знает, что случилось здесь под Рангуном с одним всем нам известным английским полковником. Он собрался на серьезную охоту в джунгли, взял машину, нагрузил ее необходимым продовольствием, оружием для охоты на фазанов, голубей и на другую, более крупную дичь, взял запас пива и отправился в леса. Но почти у самого города его перехватили «лесные братья» — есть такие в этих краях! — и украли английского полковника. Они хотели, чтобы он заплатил им 100 000 джа. Он предложил им доставить его домой в Рангун, обещая за это дать им 50 рупий. Они рассердились, увели его в дебри джунглей и стали там его держать.

— Позвольте, — сказал Отто, — надо было послать экспедицию и перестрелять этих каналий…

— Времена, когда по такому случаю посылали английские власти экспедиции, прошли. И самих англичан здесь нет в качестве распорядителей… Местные англичане запросили Лондон. Из Лондона ответили, что за этого полковника не дадут ни одного пенса, так как, пояснили из Лондона, если мы заплатим такую сумму за полковника, вас всех начнут красть непрерывно. Это будет новый вид торговли, черт возьми. И довольно выгодный для «лесных братьев». Прошло время! Тогда англичане начали устраивать сбор среди европейцев на выкуп страдальца-полковника, пленника джунглей. Как будто собрали около 25 000 рупий. Ядовитые языки говорили, якобы эти деньги казенные; только, чтобы не уронить престиж, их выдали за собранные на месте. Полковник надоел лесным братьям, и они его отпустили за эту сумму. Он рассказывал, что они очень ухаживали за ним, им было невыгодно, чтобы он умер в их лагере, тогда бы они ничего не получили за него. Они его поили его же собственным пивом и кормили его же консервами, выдавая их ему так, что он был вечно полуголодным.