М. Эльберд - Воспоминания охотничьей собаки

Когда гайщики пришли на исходное место и разбрелись в стороны, а Ибрагим отцепил поводок с моего ошейника и громко бабахнул из ружья в небо, я твердо знала лишь одно: нужно найти зверя… А вот как действовать дальше?… Подсказки я не получила даже от Матроса. Опытный пес, весь такой деловитый, сосредоточенный, посмотрел направо, затем налево и неспешной рысью побежал в заросли.

— Иди и ты, Гитче! — сказал Ибрагим. — Ищи, собачка! Ищи. Покажи, на что ты способна. Ищи!

Углубившись в чащу, где в ветвях кустарника и густого подлеска бестолково путались клочья густого мокрого тумана, я немного растерялась. Как искать? Как выглядят эти звери, какой у них запах?

Меня обступало множество разных запахов, но все они были вялые, слабые, приглушенные туманом, как и доносящиеся до моего слуха крики загонщиков. Более ощутимым для ноздрей было присутствие мышиных норок, гниющих диких груш, каких-то кислых ягод. Иногда — птичьего помета. Я побежала быстрее, задевая боками стебли квелых лопухов и полузасохших папоротников, цепляясь ногами за привязчивые побеги ежевики, беспорядочно расстилающиеся по мягкой земле.

Тихий неподвижный лес пропитан сыростью от корней деревьев до самых верхушек, еле различимых в тумане. Сырость лежит на траве, на упрямых, еще не полегших бурьянах, сырость капает со сморщенных листьев орешника и калины, сырость струится по густому меху моей шкуры. Сырость заползает мне в душу…

Тихо в лесу. Не слышно даже птичьих голосов. Лишь изредка прорывается сквозь завесу тумана далекое и беспомощное «Ого-го-о! Эге-ге-эй!» Очень отстали от меня гайщики. Совсем я одна осталась. Хоть бы кошка встретилась…

Я остановилась возле мелкого узенького ручейка с почти стоячей водой. Подумала немного и перепрыгнула на другой берег. И вот здесь, в эту секунду, раньше, чем коснулся моего носа звериный дух, я каким-то непостижимым собачьим сверхнюхом почувствовала близость встречи с грозным, сильным и враждебно ко мне настроенным животным. Я застыла на месте, вся превратившись в одну большую и чуткую ноздрю. Нет, запаха пока не было. Шороха тоже. Но вместе с мягким холодным воздухом проникали прямо в мое нутро невидимые и непонятные струйки страха, ненависти и гнева, которые смешивались и загустевали где-то между сердцем и желудком. Я сделала несколько осторожных бесшумных шагов, поднялась на маленький бугорок. Тотчас же меня окатила теплая и легкая волна незнакомого, но именно такого запаха, какой я почему-то и ожидала учуять. И теперь я уверенно и даже с изрядной долей жадного нетерпения и любопытства поспешила сквозь призрачное облачко испарений горячего звериного тела.

Поперек своего пути я скоро увидела чуть заметную тропу с множеством глубоко вдавленных в рыхлую сырую землю следов, напоминающих отпечатки телячьих копыт. Только мне было предельно ясно, что никакой Мухтар сюда телят не гонял. Следы похожи, да не очень. Полуовалы раздвоенных копыт сильно заострены и вытянуты вперед. Они вдавлены в податливую почву так, будто их обладатель ходит на цыпочках: передняя часть копыта проваливается сильно, а задняя чуть-чуть. Запах, конечно, стал вполне отчетливым: это — легко запоминающаяся сладковатая смесь лесных орешков, разогретого жира, старой сыромятины и теплого чернозема.

Стоп! А это что такое? Рядом с тропинкой я увидела неглубокую яму, на дне которой поблескивала мутноватая вода. По краям ямы — те же следы, а на ее узких пологих скатах грязь аккуратно приглажена. Чья-то большая и тяжелая туша совсем недавно ворочалась в этой «ванне», и на гладкой грязи были хорошо заметны отпечатки грубой щетины. От воды еще поднимался прозрачный парок. С необычным чувством охотничьего возбуждения я побежала дальше.

И все-таки встреча оказалась для меня неожиданной. Выскочив из мелколесной гущины на небольшую полянку, я чуть не врезалась в целое стадо неведомых темно-серых зверей. Массивные тела на коротких ногах, высокие холки, скошенные зады, удлиненные злые морды — два или три зверя были намного выше меня ростом, — а все остальные ниже. Еще не зная, как теперь вести себя, я громко и сердито залаяла. Кто-то из кабанов (конечно, это были кабаны!) встревоженно хрюкнул, и вся компания, которая только что безмятежно копалась в земле, дружно бросилась удирать. Вот звери пересекли полянку и с хрустом вломились в кусты на противоположной ее стороне. Испугались? Меня это и воодушевило, и разозлило одновременно. Бегать я умела очень быстро, и мне ничего не стоило догнать кабанов, уже вытянувшихся в цепочку на какой-то ими же, вероятно, набитой тропе. Одного из свинячьих недорослей я куснула (для пробы) за ляжку и приготовилась повторить этот прием, когда табунчик вдруг разделился на две части и помчался по двум разным направлениям.

Самый большой кабан освободил меня от необходимости принимать решение: он остался на месте. С разбегу я проскользнула мимо него и услышала, как у меня над самым ухом щелкнули страшные клыки. Резко повернувшись, я остановилась. Кабанья харя уже смотрела в мою сторону. Лютая ненависть застлала мои глаза, и я бросилась на лесное чудище с намерением вцепиться в его тупое рыло. Кабан сделал шаг навстречу, и вдруг я ощутила сначала острую боль в груди, а потом почувствовала, как все мои четыре лапы оторвались от земли и я взлетела в воздух. Инстинкт подсказал мне, что залеживаться на земле сейчас опасно — живо поднялась на ноги и отпрянула как раз вовремя. Секач промахнулся, а я, оказавшись на какую-то долю секунды чуть левее и сзади, прыгнула, прокусила ему ухо и проворно отскочила за толстый ствол дерева. Зверь опять бросился на меня, но я теперь стала поосмотрительнее. Резво увернулась и попыталась куснуть проносившуюся мимо меня тушу за мощную ляжку. Где там! Зубы мои только скользнули по крепкой, как сапожная подошва, шкуре, и во рту остался лишь клочок колючей, противной на вкус щетины, мокрой от пота и жидкой грязи. И снова кабан очертя голову ринулся в атаку, потом еще и еще — но каждый раз безуспешно. На губах зверя появилась пена, обе пары загнутых кверху клыков отвратительно скрежетали и клацали, вместе с горячим паром дыхания вырывались у него наружу какие-то жуткие утробные всхрипы. Я постоянно чувствовала режущую боль в груди, кажется, струилась по шерсти кровь, но еще не было у меня ни секунды времени, чтобы взглянуть на рану и хоть чуть-чуть прилизать ее.

Я лаяла, лаяла, лаяла и вкладывала в этот лай столько злобного ожесточения, азарта кровавой драки и столько желания повергнуть врага в пучину отчаяния и страха, сколько никогда еще не знали мои голосовые связки. И вдруг я услышала, как где-то довольно близко раздался глухой басовитый лай Матроса. В первое мгновение я подумала, что он спешит мне на помощь, но тут же поняла свою ошибку. Матрос гнал другого зверя (или других зверей) и не в мою сторону, а в противоположную. Не успела я огорчиться по этому поводу, как услышала далеко позади себя крик одного из гайщиков, затем второго и — едва различимый из-за тумана и расстояния — знакомый голос Ибрагима: