Карен Прайор - Несущие ветер

Следует сказать, что Кеики не только учился, но и по-настоящему помогал. Когда потребовалось, чтобы кинооператор запечатлел какой-то подводный эпизод, инструкции с баржи были ему посланы через дельфина. Потом я неудачно нагнулась, протягивая Кеики инструмент, и мои солнцезащитные очки упали в воду. «Ай, Кеики, мои очки!» – вскрикнула я совершенно машинально, а он перевернулся, поймал их прежде, чем они опустились на дно, всплыл и вежливо сунул их мне в руку.

Когда Кеики поработал так около двух часов и рыбные запасы начали истощаться (из чего следовало, что он уже почти сыт), мы снова заперли его в клетке. Довольны мы им были неимоверно: он превзошел самые радужные наши ожидания. Подошла моторка, Кеики водворили на носилки и мы отвезли его в Парк, где он отработал остаток своего дневного рациона, приняв участие в последнем представлении в Театре Океанической Науки.

После этого я занималась с одомашненным дельфином в открытом море каждый раз, когда мне удавалось получить разрешение. А это бывало нечасто: поездка с дельфином требовала дорогостоящих человеко-часов и лодочного времени. Без веского предлога (вроде фотографа из «Лайфа» или телеоператора) выкроить из бюджета оплату дня в море оказывалось почти невозможно. Тем не менее, мы провели достаточное число экспериментов, чтобы обнаружить ряд трудностей, ограничивающих практическое использование дельфинов. Они не могут таскать более или менее объемистые грузы. Любой привязанный к их телу предмет нарушает обтекаемость, и животное очень утомляется. Даже вес в два с половиной килограмма оказывался для них непомерным. Как раз в ту зиму газеты подняли большой шум по поводу того, что флот ведет подготовку дельфинов-камикадзе, которые с грузом взрывчатки будут таранить подводные лодки противника. Такое использование дельфинов, по-видимому, было чистейшим плодом фантазии журналиста, который написал свою статью после того, как ему показали эксперимент, в котором дельфин при помощи эхолокации отличал латунь от алюминия. Журналист сделал из этого вывод, что способность различать металлы может быть использована для опознавания вражеских кораблей.

Поскольку мне-то было хорошо известно, какой малый груз способен нести на себе дельфин, я прекрасно понимала, что его нельзя нагрузить взрывчаткой в количестве, необходимом для подобной цели, не говоря уже о том, что обремененный ношей дельфин неспособен догнать движущуюся подводную лодку. Человек, конечно, может по-разному вредно воздействовать на морских животных или использовать их не так, как следует, и это вызывает естественную тревогу, однако подобной угрозы, на мой взгляд, опасаться не приходится.

Мы убедились также, что работающий дельфин нуждается в постоянном присмотре: он чувствует себя хорошо и уверенно, только если рядом находится человек, который руководит им и поощряет его. Поэтому, вероятнее всего, дельфина никогда не удастся выдрессировать так, чтобы его можно было в одиночку отправлять с заданием на расстояние хотя бы трех-пяти километров. Операции по поискам и спасению, обнаружение затонувших судов или фотографирование представляются более или менее осуществимыми, но при обязательном условии, что работать дельфин будет совместно с людьми. Теоретически возможно (мы этого не пробовали) выдрессировать одного или нескольких дельфинов, чтобы они «патрулировали» какой-то определенный участок моря и предупреждали о появлении акул или о других опасностях на манер служебных собак, которые несут охрану в пределах ограды или сторожат по ночам универсальные магазины. Но даже и в этом случае, считали мы, где-то поблизости всегда должен будет находиться дрессировщик: ведь служебным собакам тоже нужен проводник.

Военно-морское ведомство вело все более интенсивную работу с дельфинами и другими морскими млекопитающими, но вот какую, никто не знал, поскольку она была полностью засекречена. Мы у себя в Театре Океанической Науки строили номера на основе наших собственных идей, однако идеи приходят в голову любому дрессировщику; так где была гарантия, что нас и сотрудников ВМС не осенила одна и та же мысль? Например, дельфин, буксирующий аквалангиста, – недаром же адмиралы порой недовольно хмурились, наблюдая такой номер в нашем представлении.

Но если мы действительно показывали что-то засекреченное, власти предержащие не могли распорядиться, чтобы такой-то номер был исключен из представления – ведь уж тогда бы мы точно знали, где зарыта собака, а знать нам этого не полагалось.

По правде говоря, я нашла простой способ отгадывать, какие именно исследования ведутся военно-морским ведомством, независимо от того, дублировались они в наших представлениях или нет: стоило только на приеме, где присутствовали военные моряки, вслух порассуждать за коктейлем о возможных интересных номерах, внимательно следя за тем, когда именно твой собеседник посмотрит на тебя непроницаемым взглядом и переменит тему.

Конечно, это был не слишком честный прием, и кое-кто из нашей администрации злился на меня за такие штучки. Засекреченные исследования дельфинов сулили выгодные контракты, я же своими разговорами лишала Парк всякой надежды получить их. А ведь у нас такие квалифицированные дрессировщики! И вообще, не думаю ли я, что принять участие в секретных работах – это наш патриотический долг?

Я прекрасно знала, как отнесутся к подобной идее мои дрессировщики независимо от того, будет ли предполагаемая работа опасна для дельфинов или нет. Я знала, что все они предпочтут уволиться, лишь бы не дрессировать дельфинов для военных целей. А кроме того, я прекрасно отдавала себе отчет, чем грозит участие в засекреченных исследованиях: едва нас допустят к ним, едва мы узнаем то, чего не положено знать всем другим, и мы уже никогда больше не сможем свободно думать и изобретать, откровенно беседовать со зрителями и, давая волю воображению, пробовать все, что ни взбредет нам в голову. Мы утратим свою интеллектуальную свободу, а ее не заплатят никакие «черные деньги» (жаргонное выражение для субсидий от разведывательных служб), будь это хоть десятки, хоть сотни тысяч долларов.

К тому же я была убеждена, что засекреченность не прятала тут почти ничего, действительно имеющего военное значение. Когда вы ведете исследования в необычной области и занимаетесь чем-то на неискушенный взгляд странноватым, а порой и вообще глупым, критика со стороны заблуждающейся прессы или конгресса может мокрого места от вас не оставить – вспомните хотя бы скандал вокруг дельфинов-камикадзе, который вырос из простой демонстрации возможностей дельфиньего сонара. Если бы нас засекретили, нам уже не пришлось бы обсуждать проблемы партнерства человека и дельфина, поскольку эксперименты в этом направлении военно-морское ведомство засекречивало, возможно, не столько из соображений национальной безопасности, сколько из опасения насмешек.