Гилберт Клинджел - Остров в океане

Дельфины вселили в нас бодрость, прогнали ощущение одиночества, вызванное усталостью. Ведь они были первыми живыми существами, которых мы увидели с тех пор, как покинули землю. В тот же день мы заметили двух качурок,[5] мелькнувших за завесой брызг, и услышали их печальный, жалобный крик. Как им удавалось оставаться в живых среди этого водяного хаоса, в сотнях миль от берега, как они могли выдерживать шторм, от которого некуда было укрыться? Как бы там ни было, это им удавалось. Порхая на своих серповидных крыльях над самой поверхностью воды, они высматривают лакомые кусочки, которые дает им море — крохотных рачков, рыбьих мальков и пелагическую икру. Шторм или штиль, ураган или полное безветрие — им все равно, этим храбрым птицам. Они не избалованы жизнью.

Шторм длился около полутора недель. Девять дней мучений и жалкого бессилия. Иногда мы думали, что следующая волна уж наверняка разнесет наше судно и мы пойдем ко дну. Мы набрали в трюм сотни галлонов воды. Доски пола плавали по каюте вместе с другими обломками дерева. Мы измучились и были по горло сыты штормом и морем. Мы не знали, где находимся. Солнца не было видно, и мы не могли ориентироваться. Хронометр остановился, не выдержав чудовищной болтанки. Однако начало теплеть. Уже не нужно было надевать пальто, выходя на палубу. Между прочим, последние дни мы избегали надевать на себя лишнюю одежду, В минуту опасности лучше не иметь на себе ничего лишнего. Мы отказались от обуви — босиком легче держаться на палубе. Наши руки представляли собой печальное зрелище: пальцы и ладони ободраны, покрыты волдырями, глубокими рубцами и мозолями, будто мы находимся в море не десять дней, а целую вечность. За десять дней мы пришли к первобытному состоянию. Где уж тут заниматься научными проблемами, — только бы остаться в живых.

Но однажды утром ветер спал, сквозь тучи проглянуло солнце, и природа снова улыбнулась. Мы наслаждались теплом, купаясь в золотом свете, струившемся с неба. Мы почти забыли, что такое солнце. Оно радовало нас безмерно. И хотя с севера все еще шли большие волны, они уже не швыряли парусник, а только плавно подымали его на своих гребнях, как бы говоря: «Не бойтесь, мы ничего вам не сделаем».

Перескакивая с гребня на гребень, появились летучие рыбы. Они тоже обрадовали нас. Приятно видеть живые существа, пусть даже это всего-навсего рыбы, С возродившейся надеждой мы принялись приводить судно в порядок — геркулесова работа. Осторожно, все еще не доверяя морю, открыли люк и принялись откачивать воду, галлон за галлоном возвращая ее морю. Но даже после того как вся вода была выкачана, каюта оставалась совершенно сырой, до того сырой, что мы решили спать на палубе.

Человек быстро приспосабливается к новым условиям. Жизнь перестала быть для нас борьбой за существование, и наши мысли снова вернулись к задачам экспедиции. Где находится наше судно? Первоначально мы направлялись к острову Сан-Сальвадор (на котором в памятное утро 1492 года впервые высадился Христофор Колумб), собираясь выяснить там некоторые особенности фауны, а затем продолжить исследования на других островах. Насколько можно было судить, мы находились милях в восьмистах от побережья Флориды. Долготу без хронометра определить невозможно. С широтой дело обстояло лучше, хотя для того, чтобы достать секстан, пришлось взломать ящик стола, так как он разбух. Полуденные наблюдения дали широту Нассау. Решили по-прежнему идти на юг, пока не достигнем широты Сан-Сальвадора, а там, воспользовавшись господствующими пассатами, повернуть на запад.

Итак, мы плыли все дальше на юг. Шторм до того напугал нас, что на первых порах было даже боязно идти под полными парусами. Но яркое солнце рассеяло все наши опасения, и мы всецело доверились мягкому ветерку. Так прошло два дня, а земли по-прежнему не было видно. Однажды ранним утром, вскоре после восхода солнца, с запада прилетела желтоклювая тропическая птица. Покружив в небесной синеве, она повернула обратно. На следующее утро мы увидели фрегата,[6] он точно так же покружил над нами и улетел на запад. Значит, где-то там — земля. Но далеко ли до нее — неизвестно. Пересекли параллели островов Эле-Утра и Кет, а земли все не видно. Очевидно, нас снесло слишком далеко к востоку. В полдень мы установили, что находимся на широте 24°3′, Сан-Сальвадор был точно на западе.

Только мы повернули в сторону заходящего солнца, как пассат, нарушая все законы, переменился и начал дуть прямо в лоб. Продвижение вперед стало затруднительным. Посовещавшись, решили снова идти на юг, к острову Крукед-Айленд или острову Маягуане, а если пропустим их, то к группе островов Кайкос. Там мы смогли бы отдохнуть, привести в порядок судно, а затем, уже зная свои координаты, спокойно отправиться к Сан-Сальвадору. Все эти острова нам все равно придется исследовать, а в каком порядке—не так уж важно. Мы снова направились на юг. Земля все не показывалась. Ветер продолжал дуть с запада, подымая легкую, неопасную волну. Мы плыли час за часом, высматривая на горизонте зеленую полоску земли. Но вокруг не было видно ничего, кроме волн, белых барашков и желтых саргассовых водорослей. Колман несколько раз взбирался на мачту, но все напрасно: не видно ни Крукед-Айленда, ни Маягуаны. Оставалась надежда только на острова Кайкос. Снова определили свое местонахождение по солнцу и обнаружили, что находимся как раз на их широте. А кругом ничего, кроме воды. Вот уж никогда не думал, что на свете столько воды.

Разочарованные, мы занялись судном. Уж во всяком случае мимо острова Эспаньола никак невозможно пройти. Мы увидим его на закате. Колман спустился вниз, а я стал проверять штуртросы, которые очень ослабли и требовали внимания. Солнце уже садилось, прячась за клубами оранжевых и красных облаков. Прежде чем стемнеет, мне хотелось привести руль в порядок. Я натягивал трос и поправлял его на штурвале, как вдруг, случайно подняв глаза, увидел вдали землю: маленькие бугорки суши, разбросанные по горизонту.

— Земля! — крикнул я Колману в каюту.

Он мигом выскочил и вскарабкался на мачту. Да, земля, настоящая твердая земля, вырисовывающаяся на фоне заката. Никогда не думал, что земля может так ласкать глаз своим видом! Широко улыбаясь, мы пожали друг другу руки. Колман сбегал вниз и принес карандаш и кусок размокшей бумаги, чтобы запечатлеть эту картину. Он сказал, что хотел бы навсегда запомнить эти радостные минуты. Что касается меня, то я не делал ничего, а просто стоял и смотрел. Наконец-то мы сможем отдохнуть и приняться за работу.

Но как мало мы знаем, что ждет нас впереди!