Эрнест Сетон-Томпсон - Буйный и Колючая холка

сты, медведь достал поросенка, оттащил его в сторону и зарыл в ямку, выдерживая для будущего пира. Обычно дикие звери запоминают свои «кладовые» и, бродя по соседству, проверяют, все ли в порядке. Вот и когарский медведь наведался к своей кладовке на следующий же день.

Когда дикий зверь теряет своих близких, он приходит к месту их гибели много дней подряд, чтоб оплакать свою утрату, как считают индейцы. Звери сворачивают с пути, снова и снова обнюхивают злополучное место, ревут, скребут когтями землю или деревья и лишь тогда уходят своей дорогой. Это оплакивание, особенно шумное в первые дни, прекращается обычно с первым проливным дождем, который смывает все запахи-воспоминания.

День спустя после гибели малыша Серовласка пришла его оплакать. Тут ей и повстречался медведь. Дикий кабан, попавший в беду, испускает громкий протяжный рев, моля соплеменников о помощи. Если же он не испытывает страха, то издает короткий отрывистый боевой клич и бросается на врага. Серовласка поступила опрометчиво. Издав боевой клич, она ринулась на врага. Медведь попятился и уклонился от удара. Они стали ходить по кругу, делая обманные выпады. Медведь, хоть и был крупнее и сильнее Серовласки, сейчас охотно убрался бы восвояси, но запахи-воспоминания подстрекали Серовласку к битве. Материнская любовь придавала ей сил. Медведь пятился, пока они не оказались на открытом месте у высокого обрывистого берега реки. Серовласка, преисполнившись отваги, бросилась на злодея. Медведь отскочил в сторону и трахнул ее могучей лапой. Такой удар мог бы прикончить Серовласку, но, к счастью, он пришелся на сильные плечи. Пошатнувшись, Серовласка отступила, издав пронзительный крик — призыв о помощи, что надо было сделать с самого начала. Услышав такой сигнал, любой кабан приходит на выручку, как береговая охрана, получившая сигнал «SOS».

Враги сошлись на мгновение и снова кружили, выжидая удобный момент. Серовласка сделала обманное движение, медведь отпрянул, и она, осмелев, перешла в наступление. Медведь увернулся и отскочил в сторону, а когда Серовласка снова напала на него, нанес ей сокрушительный удар, отбросивший ее к самому краю обрывистого берега. Окровавленная Серовласка скатилась вниз и упала в реку.

Она умела, но не любила плавать и молча барахталась в воде, совершенно обессиленная схваткой. Милосердная река бережно несла ее к отлогому берегу. В прибрежных кустах послышалось движение, и на берег реки выскочил большой черно-рыжий кабан. Тихо похрюкивая, Серовласка вышла из воды. Супруги признали друг друга. Но Буйный немного опоздал. Торжествуя победу над дикой свиньей, когарский медведь скрылся в лесу.

Джек Прунти был вне себя от гнева. Осматривая поутру свой огород, он выражал недовольство в таких выражениях, какие можно услышать разве что на площадке для игры в гольф. Целые грядки салата, посевы свеклы, арбузная бахча были загублены. Грядки, подготовленные под спаржу, вытоптаны так же, как и участок, отведенный под капусту. Негр-огородник твердил, что вред причинили дикие кабаны, опасаясь, как бы подозрение не пало на невиновных. Впрочем, все было ясно и без слов. Сломанный забор, бесчисленные следы копыт, объеденные репа и капуста были столь веским доказательством, что никому бы и в голову не пришло подозревать огородника или его семью.

Джек Хенти тоже кипел от ярости. Он обошел свои просторные хлевы, перебрав все мыслимые и немыслимые ругательства. Преданный негр-управляющий показал ему (во избежание недоразумения), где и как пролез медведь, как он уволок чистокровную беркширскую свинью, купленную за границей. Это была не первая пропажа. У Хенти и его приятелей были и другие свинарники, пострадавшие от набегов хищника. Но тут уж терпение хозяина лопнуло: медведь избрал своей жертвой свинью, на которую Хенти возлагал все надежды!

В тот день охотник Билли Боуг, живший в горах, получил два приглашения прибыть с собаками, чтобы снискать себе немеркнущую славу защитника огородов и свинарников. Билли отдал предпочтение Прунти. Хенти в округе недолюбливали: он был толстосум и хапуга. К тому же он раньше покрикивал на Билли, угрожая ему судом за преступления, совершенные кем-то другим.

Итак, Билли явился на ферму Прунти с пятью поджарыми собаками и приятным чувством собственной значимости. Он тут же принялся распоряжаться и хозяйничать в доме, будто гробовщик на похоронах:

— Хо-хо, черт меня подери! Только гляньте на эти следы! Да тут целая семейка погуляла! Иу и секач, ну и махина, пари держу, в нем не меньше четырехсот фунтов!

— Как ты думаешь, отец, это — Буйный? — спросила Лизетта.

— Какая разница, — ответил Прунти, — разбою пора положить конец!

Охотник продолжал изучать следы. Никчемный старый бродяга, лентяй и выпивоха, следопыт он был отменный.

— Обычная кабанья семья, — вскоре заявил он. — Длинноногая мамаша, выводок пискунов и секач величиной с курятник.

Забор на ферме Прунти стоял лишь для очистки совести. Робкая корова или глупая утка еще могли остановиться перед ним, но дикого кабана он приглашал зайти и угоститься.

— Давай лучше обнесем огород настоящим прочным забором, чтоб ни один кабан не мог туда забраться! — предложила отцу Лизетта. — Не так уж это трудно, земли всего три акра.

— А платить кто будет? — возразил отец. — И вообще, на что они — кабаны? Никакого от них проку нет.

— Ну, как сказать, — вмешался великий охотник, чувствовавший себя одновременно Наполеоном, Нимродом[2] и Шерлоком Холмсом. — А вы слыхали, что трех ребятишек из совместной школы укусила гремучка? На этой неделе и померли, все трое. Что-то нынче гремучки жиреть стали. В народе говорят — оттого что кабаны в здешних местах перевелись. Думаю, так оно и есть.

С этими словами Наполеон-Нимрод-Холмс-Боуг отправился по следу в лес. Здесь кабаны не топтались на месте, а, судя по следам, с четверть мили шли за вожаком. Преследовать их было легко. Убедившись, что он на верном пути, Билли вернулся и отвязал свою свору из пяти собак. Потом, совершив возлияние в честь своего любимого бога, охотник взял ружье и зашагал легко и свободно, как ходят лесные жители.

По уговору Прунти должен был подняться на гору Когар и, заслышав шум в долине, прибежать к месту травли кабанов. Лизетта пошла вместе с отцом.

Сначала собаки проявляли мало интереса к гону, потому что след был давний, но Билли не давал им роздыху одну-две мили, пока не появились свежие следы, оставленные кабаньей семьей. Теперь он получил передышку: у собак пробудился охотничий инстинкт. Лес звенел от громкого лая гончих, травивших зверя. Издалека доносился топот и треск веток: кабаны бежали напролом через чащу — слышался короткий пронзительный визг, глухие гортанные звуки и непрерывный лай собак. Вскоре шум погони сосредоточился в одном месте, и Билли понял, что близится решающий момент схватки, столь любимый каждым охотником, — когда зверь загнан и готовится к последнему бою.