Элоиза Джеймс - Париж в любви

Сегодня я бегала трусцой целых десять минут, поставив новый рекорд. Мой ухажер, мясник, разгружал ящики, когда я пробегала мимо. Он уставился на меня, мигая — вероятно, был поражен, увидев меня в спортивном костюме. У него длинные бачки, каких вы не увидите в Соединенных Штатах. Я помахала ему, а потом устыдилась своего обтянутого зада.

В художественной галерее я видела крошечные декоративные ковчеги для мощей — в такие помещают, скажем, палец святого. Однако в этих — разные предметы, реликвии святых, о которых мы не слыхали. Мой любимый — «Saint Protecteur»[36] (презерватив в веселенькой упаковке).

Сегодня Анна сообщила, что умерла песчанка Домитиллы. Это событие должно было бы вызвать хотя бы искру сочувствия, а не бездушный смех… Но, увы. Песчанка упала с балкона, а затем на нее свалился цветочный горшок, после чего у зверюшки вылез глаз (кровавая деталь, представляющая особый интерес). Быть может, когда-нибудь Анна станет биологом. Или же владелицей похоронного бюро.

Окно моей кухни выходит во двор, так что мне видна супружеская пара, живущая двумя этажами ниже. Жена, по-видимому, проводит все вечера, лаская маленькую собачку. Правда, не исключено, что у них с мужем страстная личная жизнь, скрытая от тех, кто глазеет на их окна. Жену нельзя назвать шикарной, но это француженка шестидесяти лет, а значит, у нее всегда идеальная прическа и идеально выщипанные брови.

Вчера вечером у нас был весьма неприятный семейный обед. Лука совершенно уверен, что у него большие успехи на занятиях английским языком и литературой (тут особенно нечем хвастаться), но он не справляется со всеми остальными предметами. Он не понимает математику на итальянском языке и считает, что в Штатах не существует математики, которой они занимаются, (насчет этого мы с ним не согласились). Дома ему хорошо давался перевод с английского на латынь, но переводить с латыни на итальянский, справляясь при этом со сложными итальянскими временами, — совсем другое дело. У детей, вместе с которыми Лука занимается французским, матери-француженки, поэтому понятно, почему они читают Вольтера, а он еще добрался только до «Капитана Сорви-голова». Мы решили нанять преподавателей. По всем предметам. Может быть, даже по дисциплине под названием «Как быть родителями».

Когда я вышла из дома, небо было голубым и далеким. К тому времени, как я покинула рынок, на нем появились жемчужно-серые тучи, до которых, кажется, можно достать рукой. Дождь забрызгал тротуар, и щенок, принадлежащий бездомному, который обитает возле нашей станции метро, забрался под свое одеяло так, что торчит только его черный нос. Я кладу евро в кружку, от души надеясь, что оно пойдет на собачий корм, а не на коньяк.

Сегодня я пекла имбирный пряник и в решающий момент обнаружила, что у меня нет черной патоки. Вместо нее я влила гранатовую, так как это единственная патока, которую я нашла в Париже. Анне понравилось, а Лука сморщил нос и сказал: «Чего-то не хватает». Быть может, в один прекрасный день он станет победителем на конкурсе дегустаторов в «Адской кухне».[37]

— Ты помнишь песчанку Домитиллы, которая разбилась? — вместо приветствия спросила меня Анна, вернувшись из школы. — Так вот, Домитилла просто выбросила ее. Прямо в мусорный бак. А ты хочешь узнать о ее другой песчанке?

— Конечно, — ответила я, покривив душой.

— Она не смогла ее выбросить, так как песчанка потерялась где-то в доме и умерла. Так что теперь будет вонять. Домитилла в самом деле не умеет обращаться с домашними питомцами.

Окна моего кабинета выходят прямо на серые скошенные крыши домов на другой стороне улицы Консерватории. Я люблю смотреть, как дождь стекает с шифера, образуя темные реки, которые устремляются в канавы. Напротив живет кошка, хозяйка которой выставляет ее на маленький балкон, когда делает уборку в квартире. Эта кошка не в таком восторге от дождя, как я.

Я только что взяла остатки супа из цветной капусты с картофелем, добавила замороженный горошек и немного тайского соуса из кориандра и запустила все это в блендер. Получился сказочный суп, ярко-зеленый и очень полезный. Дети съели все до последней капли.

Марина посадила Мило на диету. Чихуа-хуа должны весить около семи фунтов, а в Мило больше двадцати семи. Он похож на холодильник 50-х годов: приземистый, корпулентный и закругленный с боков. Очевидно, ветеринар рекомендовал давать овощи, так что на обед Мило получает брокколи, сваренную на пару, с капелькой масла, и какой-то диетический собачий корм, сдобренный домашним куриным бульоном.

Сегодня Анна засыпала меня вопросами в метро: «Ты помнишь, когда у тебя начали расти груди? Сколько тебе было лет? Тебе было пятьдесят? Груди продолжают расти до тех пор, пока не умрешь?» Я не смела поднять глаза, чтобы посмотреть, сколько англоязычных пассажиров едут вместе с нами.

Около семи часов осенний свет становится ясным и голубоватым, цвета снятого молока. Все официанты стоят, прислонившись к дверям своих ресторанов, и курят в ожидании клиентов.

За одну только неделю в октябре я перепутала «интуицию» с «интонацией», «кран» с «крабом» и «возрождение» с «возмущением». А обратившись к моему другу Филипу, назвала его «Париж». Да еще засунула рулон бумажных полотенец в посудомоечную машину и спасла его в последний момент.

В середине ночи я пришла к печальному выводу, что мой мозг умирает. Слова — орудие моего ремесла, мой хлеб насущный. В темноте мне все стало совершенно ясно: я превратила Филипа в Париж, потому что подцепила воспаление мозга. Или (спасибо статье, которую я недавно прочла в «Нью-Йорк таймс») болезнь Хантингтона.[38] Утром я поддалась на напевы сирен Гугла и напечатала слово «Хантингтон».

Сайт клиники Мэйо[39] специализируется на утешительной манере речи. Вскоре выяснилось, что, пока я не начала ронять чашки, мне не грозит этот диагноз. Затем, как раз когда я расслабилась, мне попался следующий бодрый пассаж: «Вам решать, проходить ли тест на ген — это ваше личное решение. Некоторые не выносят неопределенности относительно наличия неправильного гена; для других же осознание, что у них имеется этот дефект, обременительно».

Обременительно? Первой моей реакцией было презрительное фырканье. Я нахожу обременительным сознание своей неизбежной смерти, и мне не требуется предупреждения какого-то там гена об этом близящемся рандеву. Но минуту спустя до меня дошло, что глупо, с моей стороны, придавать значение определению «неправильный ген», данному клиникой Мэйо. Вместе со всем человечеством я унаследовала неправильные гены, которые все поголовно запрограммированы на смерть. Вот осознание этого — вещь довольно мудреная.