Георгий Чиж - К НЕВЕДОМЫМ БЕРЕГАМ.

Разбираться в материалах путешествия на острова помо­гала Басову Наталья Алексеевна.

Стоял конец апреля, и, стало быть, зимнего пути на Пе­тербург не захватишь. Нечего было и думать дожидаться пока подсохнут дороги, – в Петербург надо было торопиться, а хлопот еще по горло, причем одни дела требовали широкой огласки, шумихи, другие, наоборот, – глубочайшей тайны или участия только немногих избранных.

Самой глубокой тайной была покрыта затея издания соб­ственной книжки о морских подвигах рыльского купца Ше­лихова: с одной стороны, было страшно – засмеют, а с дру­гой – заманчиво. Ведь прославишься на всю Россию. И только этот страх (засмеют!) останавливал Шелихова от посвя­щения книги «великодержавной матушке»... Но если не ей, то кому?

Перед мысленным взором Шелихова мелькнул образ хорошо ему известного, с большими связями Александра Нико­лаевича Зубова. «Правда, этот пройдоха и взяточник, – ду­мал Григорий Иванович, – всего только вице-губернатор и лишь мечтает о карьере в Санкт-Петербурге. Зато сын его, красавец Платоша, в конной гвардии и, говорят, частенько дежурит во дворце у императрицы. И кто знает, ведь Платоше, говорят, покровительствуют сам князь Салтыков и камер-юнгфрау царицы известная Мария Саввишна Перекусихина. Светлейший князь Потемкин далеко на юге и бес­силен помешать Салтыкову. А заместитель светлейшего в Пе­тербурге при Екатерине, Мамонов, что-то, по слухам, дурить начал: с какой-то фрейлиной в любовь играет...»

– Нет, – решительно произносит, будто очнувшись от тяжких раздумий, Григорий Иванович, – никакого посвящения пока не надо... Ты все же сочини его, но без указания персоны. А я в Санкт-Петербурге подумаю, что делать... Читай титул, как написал.

Сергей Петрович откашлялся, высморкался в какую-то тем­ную разноцветную тряпицу, снял большие очки в медной оправе, обвитые на переносице тесемкой, тщательно протер их, той же тряпицей вытер слезящиеся глаза и застуженным, сиплым голосам торжественно начал:

– «Российского купца, именитого рыльского гражданина Григория Шелихова первое странствование с 1783 по 1787 год из Охотска по Восточному Океану к Американским берегам и возвращение его в Россию с обстоятельным уведомлением об открытии новообретенных им островов Кыктака и Афогнака, до коих не достигал и славный аглицкий мореход капитан Кук, и с приобщением описания...»

– Погоди, погоди, Сергей Петрович, – пытался остано­вить его Шелихов, но тот только досадливо отмахнулся рукой и продолжал:

– «...описания образа жизни, нравов, обрядов, жилищ и одежд обитающих там народов, покорившихся под Россий­скую державу; также климат, годовые перемены, звери, домашние животные, рыбы, птицы, земные произрастания и многие другие любопытные предметы, там находящиеся, что все верно и точно описано им самим. С географическим чер­тежом, с изображением самого мореходца и найденных им диких людей».

Здесь он, наконец, остановился и вопросительно уставился на раскрасневшегося и протестующего Шелихова.

– Послушай, Сергей Петрович, я тебя ведь просил не врать. Не сам ли ты мне рассказывал, что аглицкий капи­тан Кук пять лет тому назад видел Кыктак и описал его, а наш мореходец Беринг еще раньше был на острове Афогнак... Да и наши промышленные не раз бывали. Что же на это скажут наши купцы, когда все знают, и мы с Натальей Алексеевной слышали на Кадьяке, что там уже лет двадцать тому назад зимовал мореход Глотов...

Наталья Алексеев­на! – позвал он.

– Иду-у... – послышался низкий бархатный голос, и из соседней комнаты тотчас вышла легкой и плавной походкой с гордо поднятой головой «королева», как ее называли все без исключения в Иркутске, Наталья Алексеевна.

Она похудела и окрепла в исключительно тяжелом походе в Америку и несколько изменилась, но все, и в том числе сам генерал-губернатор, находили, что к лучшему. Темно-синие васильковые глаза, умевшие в зависимости от настроения и гневно вспыхивать и обвораживать, на этот раз глядели спо­койно и строго. Высоко взбитые золотые волосы действи­тельно напоминали корону. Трудно было поверить, что эта женщина всего только три-четыре недели тому назад, спасаясь со спутниками от неистовых якутских метелей и моро­зов, проводила в высоких сугробах, зарывшись глубоко под снегом, по трое-четверо суток. Лежа почти без движения, пи­талась одними сухарями, утоляла жажду сухим, рассыпчатым снегом с неприятным вкусом.

Мягкий голос и спокойный зов мужа обрадовали Наталью Алексеевну: это после охотской истории случилось впервые. Приветливо улыбнулась она неуклюже засеменившему к ней навстречу в меховых торбасах Сергею Петровичу и вопро­сительно взглянула на мужа.

– Послушай, что натитулил тут Сергей Петрович, вот... – Шелихов взял из рук Басова листок и прочитал: – «...с обстоятельным уведомлением об открытии им остро­вов Кыктака и Афогнака, до коих не достигал и славный аглицкий мореходец капитан Кук...»

Наталья Алексеевна рассмеялась, обнаружив два плотных ряда мелких зубов, и укоризненно покачала головой

– Можно так оставить? – спросил Шелихов. – Ведь засмеют, а?

– Да, засмеют... Один Лебедев-Ласточкин проходу не даст и уж, наверное, Куком будет прозывать.

– Хорошо, если аглицким Куком дразнить будет, а не русским кукишем... Нет, Сергей Петрович, вычеркивай... Вот о подвигах Натальи Алексеевны пиши сколько хочешь – ведь она первая российская женщина, прожившая у амери­канских диких племен целых три года.

– Нет, ради бога, Сергей Петрович, – умоляюще сказа­ла Наталья Алексеевна, – меня не трогайте, сердиться бу­ду, – и она повернулась, чтобы уйти. Однако этого сделать не удалось, так как Басов протянул ей собственноручный, тонко сделанный, но совершенно неправдоподобный рисунок пером.

– А я тебя ищу по всему дому... и в коровник посылала и в погреб – везде-везде, и нигде не могла найти, – скороговоркой, запыхавшись, затрещала, широко распахнув дверь девочка лет тринадцати. Она кинулась к отцу на шею, звонко и сочно его поцеловала и тотчас же вместе с матерью стала внимательно рассматривать рисунок.

На песчаном низменном берегу волнующегося моря, оде­тый в летний костюм, в кружевном жилете и с кружевными же манжетами, в легких туфельках с большими пряжками, окруженный дикарями стоит Шелихов – российский Кук. Один из дикарей присел перед бочкой у ног знаменитого мореплавателя с трубкой во рту. Другой, украшенный оже­рельем, и сам мореплаватель стоят по обе стороны бочки и поддерживают сложенную пополам шкурку бобра. На песке лежит шкурка белки. На голове дикаря нечто вроде греческо­го кожаного шлема. Позади мореплавателя видна чья-то всклокоченная, непокрытая голова и одетая в кожу фигура третьего дикаря, вооруженного большим луком. Из-за спины его торчат три гигантские оперенные стрелы. В левом ниж­нем углу рисунка – два громадных клыкастых усатых мор­жа с человеческими лицами, за которыми виден весь в тонкой резьбе, оснащенный мачтами, украшенный флагами сказоч­ный корабль с развевающимся по ветру длинным узким вым­пелом, а около него, прямо над группой людей и зверей, с большим жезлом в руке и маленькими крылышками у ло­дыжек сам греческий бог Меркурий.