Владимир Афанасьев - Тайна золотой реки (сборник)

На фоне взаимопонимания, Акима Кузьмича и Сергея Коровина объединяла общая приверженность к базальту. И если Сергей отдавал предпочтение золотой россыпи, то Аким Кузьмич искал в древнейшей красивости чёрной вулканической породы олово, лелея надежду на открытие серебристо-белой мантии титана. Им обоим не терпелось заглянуть в равнинный полигон Голубой Шаманки, уютно пестреющий разнотравьем у Миткеева утеса, но не решались наугад вскрывать совершенство земли чукотской. Ещё вводило в заблуждение несоответствие залеганий, вырисовывающееся на геологических картах, а это приводило к спорам:

— Минерал олово — касситерит и золотоносный пласт — аллювиальные россыпи в соседстве? Такого родства природа не знала, — удивлённо разводил руками Сергей.

— Это мы мало знаем особенности природы Чукотки, — возражал Аким Кузьмич. — Встретилась нам открытость, а мы растерялись. Шаманка и Хмурый — загадки… К примеру: в двух-трёх верстах от могилки Юры Юнгина, у слезливого ручейка скрытость имеется, а притронуться боюсь. Любители жирного куска растерзают месторождение.

— Вы настаиваете, что Шаманка — хранительница голубой породы алмаза?

— Мы самые счастливые искатели-копачи, Сережа! — с добрым сожалением уронил Аким. — Разве мы мечтали о такой скорой встрече с кимберлитом? Да, это чудо земли. Однако подходить к нему с сегодняшними мерками отработки мы не можем. Придёт время, и Шаманка откроется.

Аким пропадал на новом участке. Отмывали свежий полигон, подготовленный вскрышными работами ещё с прошлой осени. В самый разгар промывочного сезона неожиданно пришло распоряжение — Акима Кузьмича Булавина приглашали с первым самолётом прибыть в геологическое управление.

Воротился Аким Кузьмич через полторы недели. Обычно разговорчивый, доброжелательный, а тут какой-то взъерошенный, излишне суетливый, слова не вытянешь. Однако через пару дней оттаял. Вечером пригласил Сергея Коровина на Мотронин пирог с брусничным вареньем и за чашкой чая разговорился:

— Тяжело на душе, Сережа, от мыслей тревожных: война жуткая затянулась, народ страдает, власть на местах неразборчивая. Почитай, двадцать годков значился в покойниках Ермила Оглоблин. Ан нет, живёт себе поживает — при власти областной пристроен. Оказывается, что исправник Рогожкин не только Иосифа Альтмана с собой прихватил, но и о Ермиле позаботился, прежде чем избу спалить вместе с антиповскими казаками и оглоблинскими дружками. Ермила ему живой нужен был. Миткеев самородок Оглоблин по чистой случайности в темноте не нашёл. И, видимо, самородок — не главное, за чем охотился Ермила, будучи представленный ротмистру. Кроме карты, переданной мне, у Альтмана, по-видимому, имелась другая — карта клада верховного правителя России адмирала Колчака Александра Васильевича. Вот где, Сережа, тайна зарыта. Оглоблин после гражданской в большевики подался. Землёй чукотской распоряжается: кому дать, кому не дать… Притаилась вражья сила.

— Откуда такие данные? — не удержался Сергей.

— У меня с хорошим человеком из НКВД большой разговор получился. Этот случай как бы между делом. А вообще-то меня приглашало наше начальство по серьёзному счёту. Помнишь, Серёжа, заначку Пихты?

— Как же, как же… — закивал заинтересовавшийся Сергий.

— Так вот её-то решила поднять еломенская бригада, но недаром Пихта жилку спрятал, не нашли вертлявую нынешние копачи. Пришлось немного покумекать. Развернули мы тот кустовичок, а там — гнездо!.. И повалило на участок начальство дальстроевское. А с ними гости — деловые люди Америки. Встретили мы их, как водится, чем бог послал. Без утайки всё показали, как родным братьям. Они — мужики совкие, глазастые. Присутствовали при съёме. Как только колоду открыли, а золотишко на ковриках чистое, крупное — хороший съём! Американцы металл щупают, причмокивают, точно леденцы облизывают. Видать, прикидывали — хватит ли нашего золота расплатиться с ними по Ленд-лизу. Мы вроде как у них в должниках оказались. По своему лопочут и на главного поглядывают. А тот в строгости их держит. Умный человек — вице-президент Соединённых Штатов Америки Генри Уоллес по-нашему складно разговаривает. Сказал, что Чукотка произвела на него тёплое впечатление. Стою возле него и дум своих пугаюсь. Американцы — граждане деловые, с виду покладистые — в Америке житуха… А тут — война, проклятье лютое… Ну, долги в гневе и скорби людской погасятся, а душу народную чем заштопаешь? Так что извиняйте, господа хорошие. Люди вы хоть и мирные сейчас, однако «чужой глаз в дому, семерым не даст зажмуриться». И всё-таки, я думаю, наступят, Серёжа, времена: американцы породнятся с нами. Не могут люди жить на одной земле порознь. Не по-божески это. Вот и сейчас — вроде невелика их помощь, а не в наклад. Подарки приятно получать. Война кончится, всем хорошо будет.

— Война постылая когда-никогда кончится, да только солдаты не все домой воротятся, — в сердцах обронила Мотрона и кончиком фартука утёрла влажные глаза.

— Да будет тебе, мать, — посуровев, сказал Аким. — Чует моя душа, что Иван из сердца не вышел, а стало быть — живой где-то мается. Ну, да ладно…

Он допил остывший чай, опрокинул чашку вверх дном и, отодвинув в сторонку, встал из-за стола, перекрестился, вытащил из глубокого бокового кармана свёрнутую газету и протянул Сергею. Коровин развернул газету, расправил на столе ладонью и пробежал взглядом по страницам.

— Вот тут прочти! — Аким ткнул пальцем в жирный заголовок. — Про нас, про нашу Чукотку пропечатано. И что отрадно — господин американец слово держит. Вы с Мотроной погуторте, а я пройду к ребятам. На душе камень, Серёжа…

Задержавшись на невысоком крыльце, Аким зашагал по ягельной долинке. Поднялся на лобастую сопочку. Спугнул стайку пёстреньких куропаток с кудрявой поросли багульника. Остановился у одинокого обелиска. Обошёл оградку. Присел на прогретый за день плотный мох. Каждый раз, когда он приходил сюда — к могилке Юрия Юнгина, Лены Столяровой, Николая Душкина, его охватывало трепетное волнение. Здесь Аким Кузьмич пересматривал всю свою жизнь — её суть, со всей противоречивостью… Тишина окутала его лёгкой печалью. Он закрыл глаза. Тепло, душистый запах багульника, ласковый ветерок расслабили его, окутали мягким туманом. Аким Кузьмич не слышал, как над ним пролетел почтовый У-2… Зато ему привиделся ворвавшийся из ниоткуда мощный голубой луч, разорвавший темноту, а следом за лучом в чистой световой гамме над ним склонилось нежно-бледное лицо неземной красоты — Нимфа распахнула тундровые покои, и оттуда полилась умиротворяющая мелодия. Нимфа легко закружилась в танце, приглашая за собой Акима. И он было потянулся за ней, как вдруг до его слуха донёсся голос Сергея Коровина.